Все собрались под навесом за длинным столом, новый Ной оделил всех едой. Порции были мизерные, и на несколько десятков человек хватило пятидесятилитровой кастрюли. Да и эту порцию не все доели, хотя вид у братьев и сестер требовал усиленного питания. Худы были братья и сестры.
— Опять винограда переели! — рявкнул новый Ной.
Несколько человек вдруг встали из-за стола и с разных сторон бросились на нового Ноя. Они сумели его повалить и придавить к земле двумя скамейками. На подмогу подошли сестры, которые сели по краям скамеек, не давая пленнику пошевелиться.
Потом они стали жестоко избивать его: озверевшие братья и сестры пинали человеческое тело, не обращая внимания на его вопли. Пощады несчастный Ной не просил, а потом совсем затих — после сильного удара по голове. Все произошло очень быстро: двое братьев подтащили третью скамейку и со всего размаху кинули ее на окровавленное лицо.
— Что вы делаете! — орал Виктор, оттаскивая нападавших, но когда оттащил и увидел… то лучше бы он этого не видел: голова превратилась в кровавое месиво.
— Вознесся или нет? — спросил кто-то из нападавших.
— Еще дышит, — ответили ему.
— Я добью его, гада! — отчаянно крикнул белобрысый брат. В его руке сверкнул нож. Все расступились, и нож стал мелькать в воздухе… Тело несколько раз дернулось и затихло.
Виктор был потрясен: на его глазах свершилось убийство. А братья и сестры чувствовали, кажется, неимоверное облегчение: ни слова, ни вздоха сожаления.
«Они не могут спастись после такого зверства, не могут, не могут», — твердил себе Виктор, бессильно опустившись на землю возле забора.
Виктор сидел и наблюдал завершение возникшего, как вихрь, безумного действа. Братья и сестры, вооружившись — на всю толпу — несколькими ножами, ринулись за ограду лагеря. В сотне метров от него они вырыли неглубокую ямку, притащили за ноги убитого и бросили в нее, как падаль. Землю над ним утрамбовали ногами.
Погребение произошло в точности, как предписывал закон Моисеев. В жарком климате хоронили в день смерти до захода солнца. Только не получил умерший последнего целования, не обмыли его тело, никто не закрыл его глаза, потому что глаз больше не существовало. Не обвили тело пеленами с ароматами и не плакали по нему несколько дней и ночей…
Далее, примерно через час, жизнь пошла своим чередом. Красное солнце уже закатилось за горизонт, оставив багровым полнеба. Обратившись на запад, братья и сестры на коленях молились. Она благодарили своего Бога за избавление от тирана.
Никакого раскаяния не было в их сердцах. Они были радостны и единодушны. Взбунтовавшийся народ не учинил беспорядков: провизию не тронули, лагерь по щепкам не разметали, революционного правительства не создали. Тихо, мирно разошлись продолжать согласную с учением церкви Апокалипсиса жизнь.
Рано утром приехал крытый грузовик. Братья и сестры, захватив с собой хлеба и сырой картошки, уехали на плантации.
Виктор по отдельным репликам понял, что они собирают виноград. На него как будто совсем не обращали внимания: лагерь функционировал как заведенный механизм.
Первый раз за время знакомства с Ноем Виктор не хотел с ним встречаться. Он боялся, что придется отвечать за учиненное братьями и сестрами безобразие, но что он мог сделать? Он не в силах был остановить разъяренную толпу, иначе сам бы стал жертвой. Два ужасных дня и три ночи провел Виктор в лагере. Днем страшная жара, ночью — тяжкие думы…
Наконец в полдень, в самое пекло, у лагеря вновь остановился знакомый грузовик. Виктор подумал — и сердце в пятки ушло, — что вернулись обитатели лагеря, натворив еще каких-нибудь бед. Но из грузовика вылезли несколько человек из городка. Их было не десять, а всего шестеро: четыре девушки и два парня. Одна девушка была незнакомая, которая, видимо, влилась в ряды верующих в отсутствие Виктора. Он сразу обратил внимание на ее красоту. Но он тут же отругал себя за это, потому что для спасения эти мысли вредны и неестественны.
Из кабины выпрыгнул довольный Ной.
— Смерть упырям! — поприветствовал он Виктора; у того и дух вон, ноги подкосились. — Как спасаемся?
— Спасаемся… — пробормотал он.
— Располагайтесь в домиках, — обратился к приехавшим Ной. — Ну пойдем, расскажешь, как принял вахту, — позвал он за собой Виктора.
— Я… я никакой вахты не принимал, ты мне ничего не говорил об этом, — упавшим голосом ответил тот. — Тут такое…
Ной нахмурился: ему не понравился вялый тон Виктора. Они снова заговорили, когда укрылись от внешнего мира за дверью домика. Ной сразу пошел в комнату убитого.
— Я все знаю, — сказал Ной, просматривая вещи бывшего владельца. — Печально, но такое бывает. Он сам виноват. Собственно, его дни были сочтены, ему готовилась замена.
— Откуда ты… Что значит — сочтены? — задавал Виктор разные вопросы. — Но за что же? Я не знал, что делать!
— Ты все сделал правильно.
— Я только наблюдал, как его убивали!
— А разве до этого ты никогда не присутствовал при убийствах? — буднично, как о завтрашней погоде, спросил Ной.
— Я? При убийствах? О чем ты говоришь…
— Разве не убивают люди друг друга каждую секунду своей ненавистью, злобой, подозрением? Отчего у людей инфаркты, инсульты? Разрыв сердца? Шизофрения? Ты сам повинен в десятках, а то и сотнях подобных смертей.
— Нет! — крикнул Виктор. — Не вешай на меня это! Это другое!
— Это то же самое: тут смерть мгновенная, за такую смерть прощаются все грехи. А люди все — преступники, потому что медленно убивают друг друга. Они преступники и садисты, потому что им нравится убивать друг друга, — это составляет цель и смысл их жизни. Ты счастливчик, ты выбрался из этого порочного круга непрекращающихся убийств, попав в нашу церковь. Запомни: такая мгновенная смерть переселяет человека прямо на небеса. Каждый должен желать и молиться о такой смерти. Если ты этого еще не понял — значит, ты не понял нашего учения.
— Да, я не понял, я ничего не понял… — устало проговорил Виктор и опустился на кровать, обхватив руками голову.
Ной похлопал Виктора по плечу, а сам уже напряженно оглядывал комнату бывшего Ноя в поисках чего-то очень важного. Комната была небольшой, предметов обстановки было немного. В углу был прибит к стене перевернутый крест. Под ним стояла табуретка — обычная, какую запросто встретишь в любом доме. Ной отсоединил от табуретки сиденье и извлек из тайничка пузырек с темной жидкостью. Капнув этой жидкости в стакан с водой, Ной дал выпить ее Виктору. Пахла жидкость валерьянкой.
— Успокойся и полежи. Можешь лечь прямо здесь.
Ной заботливо помог Виктору укрыться одеялом, поправил подушку.
— Улетаю… Уле-та-ю… уле… — проговорил Виктор заплетающимся языком и… улетел.
III
Судьба еще раз дала ему разрешение на приземление. Он очнулся в полной темноте, пошевелил рукой, чуть отвел ее в сторону и наткнулся на теплое тело.
— Я знала, что ты жив, — услышал Виктор знакомый голос; кто-то по-родному прижался к нему.
— Я умер, иначе не может быть, — пробормотал Виктор и от этого малейшего усилия жить снова потерял сознание.
Когда он второй раз пришел в себя, то обнаружил, что лежит на матрасе в полутемной комнате. В углу на столике стояла лампа с кремовым абажуром. В ногах на матрасе сидела девушка, подогнув колени и обхватив их руками.
— Кто ты?
— Вероника.
— Ты же умерла… Где я?
Девушка легла рядом и нежно обняла Виктора за шею.
— Я рада, что мы снова встретились, — прошептала она, и повеяло запахом чистых волос. Этот запах оживил Виктора, подействовал на какие-то рецепторы, которые передали раздражение в мозг, и мозг заработал.
— Вероника! — вскрикнул он. — Где же ты была столько времени? Я думал, ты умерла…
— Посмотри на меня! И говори тихо… — закрыла ему ладонью рот Вероника. — Вспомни все, что у нас было. Как ты мог подумать, что я умерла! Если ты так думаешь — значит, ты уже сумасшедший…
— Я все вспомнил, Вероника, — начал неуверенно Виктор. — Мы были с тобой на море, а потом… Вероника, не отпускай меня больше никуда… А как ты меня нашла?! — вскрикнул он. — Ты никак не могла меня найти, Вероника!
— Тихо! Сейчас ничего невозможно изменить… Они говорят, что у тебя необычайно здоровый организм! Ни о чем меня не спрашивай, мы должны сейчас расстаться, но я найду способ, чтобы вырваться, — быстро шептала она. — Мне с тобой очень хорошо. Только не противоречь им — этого нельзя…
— Вероника, где мы? Как ты меня нашла? — настороженно спросил Виктор. — Мы что — в ловушке?
— Не спрашивай меня, у меня сейчас глаза на мокром месте. — Она старалась говорить спокойно. — Я случайно тебя увидела и попросила их… Ты был как мертвый. Ничего больше не спрашивай: сейчас нельзя! Не противоречь им. Я должна идти. — Она встала с ложа и пошла к двери. — Не противоречь им!
— Вероника! — потянулся Виктор за ней и от слабости рухнул.
Через некоторое время в комнату вошли два человека. «Это смерть моя, — подумал Виктор. — Сколько раз она приходила ко мне и не забирала. Но теперь должна». Он закрыл глаза и затаил дыхание. Один человек взял его руку, нащупал пульс, стал считать. Другой приладил тонометр, померил давление. Потом они переговорили на латыни и сделали укол Виктору. Хорошо, что Вероника не увидит его смерти…
Эти два медбрата показались Виктору знакомыми, но он подумал, что теперь это не важно. Перед смертью все равны: знакомые и незнакомые, братья и сестры, больные и здоровые, убитые и раненые.
Смерть все не приходила и не приходила… Более того, он оживал. Через некоторое время снова зашли те же знакомцы, снова сняли показания и сделали еще укол.
Облегчение участи вызвало у Виктора умилительные слезы: вот ведь как все устроено в жизни: только что умирал — и снова воскрес. Лживый друг отравил, но нашлись люди, которые спасли… Появись сейчас Ной — что бы он с ним сделал? Зачем он пытался его отравить? Нет, он не мог этого сделать нарочно, иначе… Иначе все — бред. Церковь Апокалипсиса, мантры, спасение.
И Вероника… Как она могла отыскать его — это невозможно!
— Иосиф… — тихо позвал его кто-то.
Виктор вскочил со своего ложа. Голова закружилась, но он перетерпел и тошноту, и темень в глазах — постоял, держась за стенку. Потом посмотрел на дверь: никого не было.
— Иосиф… — услышал он откуда-то снизу и опустил глаза.
На матрасе сидел Ной и смотрел на Виктора.
— Что ты сделал со мной? — Снова закружилась голова, и Виктор тихо повторил: — Зачем ты отравил меня?
— Ты мужественно перенес испытание, ты достоин самой высокой награды, — поднявшись с матраса, сказал Ной. Он положил руку на плечо Виктору. — В жизни бывают такие роковые ошибки по высшему предначертанью. Я не должен был, но перепутал лекарство. Я хотел дать тебе валерьянку, ты был очень расстроен.
Виктор с трудом вспомнил, чем он был расстроен: зверским убийством, но теперь оно не казалось столь исключительным и душераздирающим событием — после собственной смерти.
— Что же ты мне дал? — жестко спросил Виктор.
— Исследователи занимаются этой проблемой. У того человека в арсенале было много чего такого… Мы не зря хотели заменить его. Мы хотели заменить его тобой — ты первый и пострадал. Ты не должен думать, что я отравил тебя!
Ной был тот же и так же убедительно с ним разговаривал.
Виктор почувствовал, как его сердце смягчается.
— А откуда взялась Вероника? — спросил он Ноя.
— Какая Вероника? — удивленно вскинул брови тот.
— Та девушка, которая недавно была здесь. Мы хотели с ней пожениться. Я оставил ее на море, а теперь она здесь.
— Ты ошибся, — непререкаемо заявил Ной. — Это была твоя галлюцинация.
— Неправда! Я ощущал ее запах, я слышал ее голос, я трогал ее тело. Это была та девушка, Вероника. И она меня тоже узнала, — настаивал на своем Виктор.
— Я тебе говорю — это галлюцинация. Если хочешь, мы можем дать тебе мизерную дозу того лекарства, и все повторится.
Виктор задумался. Нужно было признать, что кто-то из них двоих — сумасшедший. Дальнейшие пререкания ни к чему не приведут: Ной никогда не меняет своих убеждений.
Виктор вдруг вспомнил свою «галлюцинацию», как она сказала ему: «не противоречь». Это, пожалуй, лучший выход…
— Хорошо, пусть так, — согласился он. — Что дальше?
— Дальше? — как бы удивился Ной. — Дальше надо быть верным клятве и постепенно восходить все выше и выше по лестнице праведности. Что ты хочешь сейчас? Есть, спать, молиться?
— Не знаю… Ничего не хочу, — сказал Виктор и улегся на свой матрас.
Он закрыл глаза и долго так лежал, думая, что Ной ушел.
Но он не ушел. Он стоял над Виктором, двигая руками.
— Я молюсь о твоей душе. Ты дал войти в нее сомнениям — это гибельный путь, — закончив свои упражнения над головой Виктора, объяснил Ной. — Теперь я уйду. Ты поправишься!
Виктор после ухода Ноя заснул и сквозь сон чувствовал, что в комнату снова приходили люди, что-то с ним делали, а напоследок всадили шприц в руку.
В полусне он думал, что все это уже было с ним. Он бегает по какому-то порочному кругу и никак не может вырваться из него.
И когда он встал и пошел куда-то — в сопровождении Ноя, то цепко держал эту сонную мысль: надо вырваться.
Виктору казалось, что он поднялся с этого матраса только для того, чтобы навсегда покончить с порочным кругом. Он был уверен, что уже сделал шаг к этому и все, что сейчас ни случится, будет способствовать его бегству из плена. Сознание его раздвоилось; он стремился вырваться и не противоречить, а в жизни происходило что-то сумбурное, но Виктору казалось, что это и есть настоящее бегство.
Ной ввел Виктора в большую комнату, освещенную только свечами. Мертвенность излучали лица собравшихся, одетых в костюмы из черной кожи. Все лица были незнакомые, зловещие отсветы свечей играли на них. Нет, это были не лица, это были застывшие мерзкие личины. «Вот сейчас прорвусь сквозь них — и там будет свет», — подумал Виктор.
Кто-то говорил:
— Я ненавижу природу, я хочу расколоть эту планету, нарушить ход ее орбиты, остановить звездные системы, низвергнуть земной шар в космос. Мне хочется все хулить в моих делах. Когда-нибудь нам удастся захватить Солнце, оторвать его у космоса и использовать для того, чтобы зажечь весь мир. Это было бы настоящее преступление…
Голос смолк, и ему сдержанно похлопали.
— Кто это? — спросили.
— Маркиз де Сад, — ответил тот же голос.
— Теперь Генрих Гейне, — вступил другой голос. — Я желал бы иметь перед домом пару красивых деревьев. Мое счастье будет совершенным, если я увижу на этих деревьях вздернутыми шесть-семь моих врагов. С сочувствующим сердцем я готов тогда после смерти простить и все злое, что они сделали мне при жизни. Да, мы должны прощать врагам нашим, но не прежде, чем они окажутся на виселице.
— У-у! Где наш повелитель?
— Господа, может, Прудон вас устроит?
— Гони! — завякали господа.
— Приди к нам, сатана, оклеветанный низкими царями, Бог — это безумие и трусость, лицемерие и фальшь, тирания и нищета, это зло, слуга царя и священников: будь проклят везде, где человек склонится перед алтарем. Ты — Бог, не больше, чем палач моего разума, жезл над моей совестью. Бог — зло, потому что человек, его творение, насквозь порочен.
— Наше, наше! — загоготали люди в черных кожаных костюмах.
Через мгновение часы пробили двенадцать.
— Полночь! — провозгласил зловещий голос.
Ной сжал руку Виктора; тот обернулся на него и увидел такую же личину, что и у других. «Господи, что я тут делаю?!» — воззвал Виктор; ему стало страшно. Так страшно, что такого и представить невозможно, как будто он спустился в саму преисподнюю. Каждая живая клетка дрожала от парализующего страха.
— Наша месса, — сладострастно объявил Ной Виктору. — Сегодня причастишься…
— Господи, Господи, страшно, погибаю, — пошевелил губами Виктор, и вдруг все происходящее отошло от него, как будто невидимая преграда разделила присутствующих на два полюса: на одном он — в показавшемся вдруг свете, а на другом они — в кромешной тьме.