Ларец самозванца
Часть первая
1
Поздняя весна года 1606 от Рождества Христова (или, иначе 7114 от Сотворения Мира по Александрийскому, наиболее распространенному на Руси счёту) выдалась холодной, прямо таки ледяной. Вольно ж Господу было так пошутить — двадцатого мая, в день Святого Антония, землю покрыл снег, а вода в Москве-реке замёрзла! Впрочем, так или иначе, выступать в путь лучше спозаранку. Пан Роман Смородинский, предводительствовавший малым отрядом ранних путников, ко всему прочему, очень торопился… У него были на то свои, только ему одному ведомые причины. Потому уже с первыми лучами солнца отряд — три десятка с небольшим всадников, крытый возок и шесть телег с утварью тронулся в путь. Конечно, жаль было не успевших отдохнуть коней… Пан Роман торопился. Дорога его лежала сейчас в славный город Киев, к самому князю Василию Константиновичу Острожскому, воеводе киевскому и фактическому владыке всей левобережной части Украйны… Той части, разумеется, что подлежала под могучей, победоносной дланью Речи Посполитой. Увы, так случилось, что служба его, последние четыре года составлявшая весь смысл существования, закончилась не так и не тогда. Он-то предполагал совершенно иной расклад… Ладно! На всё воля Господня! К тому же царь Дмитрий Иоаннович, могучий и мудрый правитель Московской Руси, Московии, на прощанье одарил его так, что и трёх возов не хватило — вместить! А ещё одарил новым поручением. Ради него только и придётся завернуть в Киев, вместо того, чтобы поспешать на Волынь, в милый сердцу Вишневец. Сундучок государя, а в нём — дары князю Острожскому, вот что вёз пан Роман в тюках, намертво примайстряченных к спине заводного коня. Четверо верных конфидентов пана Романа, чистокровных шляхтичей, способных часами перечислять свой род, выводить его от Гедимина или Рюрика, с оружием наготове ехали, оберегая сундук с четырёх сторон. Пока хотя бы один из них будет жив, к сундуку, а вернее — к ларцу не приблизится даже и сам Дьявол со всей своей свитой!
Благочестивый пан Роман истово перекрестился и тут же краем глаза заметил, как передёрнуло ехавшего подле него, но чуть поодаль пана Анджея Медведковского. Старый товарищ, сопитух ещё со студиозных времён, пан Анджей лишь в одном абсолютно не сходился во взглядах с паном Романом — в религии. Ревностный католик, он довольно предвзято относился к православным, украинцам или литвинам — неважно. Исключение делал только для Романа, да и то — кривился, как от неспелых слив.
Впрочем, сегодня пан Анджей отошёл на удивление скоро. Ухмылка тронула его толстые, чуть вывернутые вперёд губы, тёмные, карие глаза хитро, плутовато глянули из-под нависших прядей давно не чёсанных и ещё дольше не мытых волос.
— Что, доволен, моцный пан Роман? — с деланным равнодушием в голосе спросил он. — Такое сокровище из Москвы увозишь!
— Невольно бросив тревожный взгляд на сундук, пан Роман тяжко вздохнул:
— Его ещё довезти надо, до Киева-то!.. Да, потом, может это и не сокровища вовсе! Может, там бумаги какие. Или — книги. Говорят, князь Василий Константиныч знатный книголюб!
— Говорят! — пожал плечами пан Анджей. — Однако, если там книги…
— И не думай даже, пан Анджей! — нервно облизнув сухие губы, воскликнул пан Роман. — И не надейся, что твои грязные руки коснутся этих книг! Не говоря уж о том, что тебе они не предназначены, ларец сей запечатан личной печатью государя Дмитрия! Не мне её ломать!
Пан Анджей — внешне мало похожий на умного человека, на словах — болтливый вояка без мозгов под крылатым шлемом, среди друзей слыл не менее заядлым книголюбом, чем сам князь Острожский. В доме его, рассевшемся от старости, небольшом и тесном для его семьи, не меньше четверти места занимали шкафы, шкафчики, полки и полочки с книгами. Из всех походов, из гостей, отовсюду вельможный пан привозил книги. Любые книги — религиозные, исторические ли, авантюрные романы… На любых языках! Если книга нравилась ему, он покупал… или брал без спросу… не раздумывая особо. Его жена, несчастная женщина, на беду свою отличалась домовитостью и мечтала когда-нибудь привести дом и усадьбу в надлежащий вид. Увы, её наследство, а вместе с ним и львиная доля иных доходов уходили на увлечения мужа. Надо ли говорить, что любое новое «приобретение» супруга вызывало у неё праведный гнев. Среди шляхты ходили слухи, что храбрый до безумия пан Анджей не раз и не два получал по башке огромной сковородой из числа тех, на которых жарилось столь любимое им свиное жаркое.
— Нет, пан Анджей! — с лёгким сожалением сказал Роман. — Я не могу открыть этот сундук! Даже для тебя!
Тяжко вздохнув, пан Анджей бросил последний, жадный взгляд на ларец. Увы, он вынужден был подчиниться.
— Вообще-то, я имел в виду не ларец!.. — пробормотал он, отъезжая и бросая не менее жадный взгляд на тянущийся в самом хвосте крытый возок.
Пан Роман, разумеется, услышал его и взглянул назад не менее плотоядно. В возке, с большим трудом пробирающемся через колдобины, ехала русская красавица с таинственным и звонким именем Татьяна. Увидев её на одном из устроенных молодым царём пиров, пан Роман уже не мог, да и не хотел отступать. Планомерная его осада этой фортеции вскоре принесла свои плоды, но, увы, Татьяна была замужем. Её муж, боярин и воевода Илья Совин не был ни знатен, ни богат, а выделялся разве что безумным честолюбием и жуткой, прямо-таки нечеловеческой скупостью. Приходясь очень дальним, двадцатая вода на старом киселе, родичем Годуновых он, благодаря измене своей, сохранился и при дворе молодого царя. Потом, правда, попал в опалу вместе с Шуйскими… Царь был слишком добр, вернул их всех обратно. Ну, да ладно. Долгие недели боярин обретался вне Москвы, где-то на нижней Волге, вместе с полком гоняясь за черемисами, вновь взбунтовавшимися против царской воли. Это были золотые дни для любви литовского пана и боярыни! А когда настала пора уезжать, пан Роман, не мудрствуя особо, выкрал Татьяну. Разумеется, с её на то согласия. Погони ждать пока не приходилось — воевода Илья обретался на Волге и вернуться должен был нескоро. К тому времени и след простынет!
На миг ему показалось, что плотно закрывающая окно возка занавесь на миг отдёрнулась… но нет, это была лишь игра его воображения. Татьяна, ехавшая в возке вместе со своей чернавкой, татаркой по крови Зариной, скорее всего, спала в такой неурочный час… Ничего! Чай не в седле едет!
2
— Моцный пан, село! — лихой казак [1]из отряда пана Романа резко осадил коня. — Село впереди! И переезд через реку есть!
— Добро! — кивнул пан, прикинув, что отдых им сейчас совсем не помешает. — Заедем… Ничего не трогать, смердов не обижать! Увижу, лично зарублю! То — люди царя Дмитрия, нам — не вороги!
Казак, видать видевший в своих объятиях первую же местную красотку, только тяжко вздохнул. Господину хорошо, он с невестой едет! Ему-то что делать?! Сколько терпеть?!
Село меж тем во всей своей красе раскинулось перед всадниками. Небольшое село, дворов тридцать. Бедное, как и большинство сёл в Московии. Впрочем, на Волыни тоже редкие местечки могли похвастаться богатством, тут они равны…
— Подравнять ряды! — рявкнул, подбоченившись и бросив грозный взгляд через плечо, пан Анджей. — Ух, кого-то я сейчас плетью…
Ляхи и казаки поспешили выполнить приказ…
В село отряд входил, держа достойное гусарской роты равнение, заломив рогатые шапки на затылки и сотрясая бычий пузырь в окнах молодецкой песней. Девки и бабы тут же высунулись — посмотреть, кто идёт… и попробуй, разбери, русские идут, либо ляхи, когда одеждой и доспехом схожи, поют казаки, такие же славяне, нечто привычное уху смерда, а само село находится почти что под Москвой и от границ далеко…
Вот и майдан… в смысле, центральная площадь села. Невеликая, с колодцем посредине, низенькой церквушкой с покосившейся звонницей и огромной хатой старосты. Сам он, кстати, уже вышел навстречу, толстый боров в дорогом платье.
— Исполать вам, служивые! — приветствовал солидно, зная тебе цену. — Нужно ли вам что, аль так просто, проездом?
— Коней напоить, накормить! Людям тоже корма выдать, как положено! — равнодушно кивнув в ответ на приветствие, ответил пан Роман. — Мы заплатим за всё!
Его говор — хоть он и говорил по-русски, выдавал в нём уроженца западных земель, литвина или украинца. Староста чуть заметно нахмурился, оглянулся на хату.
— Не из Москвы ли путь держите, господа? — он не должен был задавать такой вопрос, но — задал.
— Из Москвы! — напряжённо ответил за пана Романа пан Анджей. — Тебе-то что?
— Да так… — пожал плечами тот. — У меня в хате гонец оттуда сидит. Не желаете последними новостями переведаться?
Паны переглянулись… Что ж, в их планы всё равно входило остановиться с удобствами, как раз в доме старосты или местного священника… если он захочет принимать в своём доме католиков, которых в отряде было больше трети.
— Добро! — кивнул пан Роман. — Иди, готовь угощение!
И опять — показалось, или староста как-то неуверенно оглянулся на дом? Впрочем, тут же он поспешил туда, лишь на миг задержавшись у забора. После слова, обронённого им мальчишке, на заборе восседавшему, того как ветром сдуло…
— Наверное, за снедью послал! — высказал предположение порядком проголодавшийся пан Анджей. — Эй, други! Рассёдлываемся!
С радостным гомоном — дорога успела порядком опостылеть даже самым выносливым, отряд начал спешиваться. Кто-то из самых быстрых уже сговаривался с молодкой… Благо царь Дмитрий щедро расплачивался со своими сторонниками.
Паны меж тем дождались, пока откроется дверь возка, и вельможная пани Татьяна покинет своё укрывище.
Татьяну никто не назвал бы красавицей, за которую следовало бы отдать всю жизнь, без остатка. Конечно, хороша… но всё же красть её… А пану Роману и не надо было никого более. За её карие глаза, за нежную улыбку пухлых губ, за право обнимать её тонкую талию он готов был отдать многое, если не всё. Что же до того, что слишком худощава, так жирок — дело наживное. Нагуляет ещё!
— Моцная пани, сейчас наконец-то будем ужинать! — возвестил пан Анджей, нежно и страстно уставившись на неё. Пан Анджей вполне серьёзно был уверен в том, что влюблён в московитку. Пан Роман, слишком хорошо знавший своего друга, только посмеивался в ус… Пусть побесится моцный пан! Беды от того не будет…
Староста расстарался — на столе, рядком выставленные, красовались изысканные для столь бедного селения блюда. Поросёнок, вне всякого сомнения, ещё утром бегал и хрюкал, курица розовела мясом, а не отливала старческой синевой, утки были запечены в яблоках и выглядели достаточно жирными… Яблоки, понятно, были прошлогодние. Ну да на безрыбье, что называется, и утка — рыба.
За столом, с аппетитом уминая полть утки, сидел молодой, безусый стрелец в кафтане стремянного полка. Видно было, что он уже давно так сидит — гора костей перед ним превышала все мыслимые и немыслимые размеры. При виде входящих, видимо, не предупреждённый, стрелец изумился настолько, что — икнул.
— Хлеб да соль! — приветствовал его пан Роман, в то время как сурово нахмурившийся пан Анджей поспешно уселся за стол и обеими руками притянул к себе блюдо с поросёнком… как оказалось, отрезать кусок побольше для вельможной пани Татьяны.
— Ем да свой! — угрюмо ответствовал, справившись с изумлением и икотой, стрелец. — Ты кто?
— Роман Смородинский, конфидент государя Московии, царя Дмитрия Иоанновича! — назвался пан Роман, ничуть не обидевшись. В Стремянном полку — отборной части царской армии, сплошь попадались такие вот дерзкие и грубые люди. Учить их уму-разуму, только зря кончар тупить.
— Кого?! — изумился «стремянник». — Какого царя? Ах, Митьки…
Тяжёлый и длинный кончар — оружие для умелого да сильного — молнией просвистел в воздухе, звонко разрубив медное блюдо с курой… Хотя рубить им было практически невозможно — только колоть!
— Ты! — тяжело выдохнул пан Роман. — Не знаю уж, чьей ты сотни, но про царя так говорить…
— Дмитрий более не царь! Он — самозванец и мы свергли его ещё два дня тому! — сурово возразил стрелец. — Народ присудил его смерти! Мать отреклась от него ! [2]Валяется сейчас под стеной… И Петька Басманов [3]— вместе с ним!
Стрелец, круша скамью, отпрыгнул к стене, лихорадочно выдёргивая саблю из ножен. Двое шляхтичей повисли на плечах взрыкнувшего пана Романа, пан Анджей вцепился в кончар.
— Ты нас всех тут поубиваешь! — заорал он в ухо приятелю. — Остынь, Роман! Остынь, кому говорю!
Медленно, очень медленно кровавая пелена спала с глаз пана Романа. Теперь ему было стыдно, в первую очередь — перед Татьяной. Та, впрочем, выглядела не испуганной, а скорее — огорчённой. Только вот непонятно, чем больше: смертью царя или необъяснимым припадком возлюбленного.
— Государь… — прошептал пан Роман, дрожащей рукой убирая меч в ножны. — Проклятая страна! Проклятый народ! Казнить его!
Его перст указывал на стрельца и тот побледнел, ещё плотнее прислонился к стене, готовясь задорого отдать свою жизнь… Ему не пришлось.
— Стой, господин! — это у старосты прорезался, наконец, голос. — Стой! Не смей трогать его!
— Ты?! Ты мне будешь указывать, смерд?
— Я! — подтвердил тот. — Я — государев человек, да мы все — государевы! Плох или хорош был прежний царь, он мёртв ныне. Его не вернёшь, и не нужно мстя за него, проливать ещё больше крови. В чём повинен стрелец?!
— Пшёл вон! — заорал пан Анджей, в свою очередь, хватаясь за огромный, больше чем в половину его роста кончар. — Заколю лично!
— Меня — да! — подтвердил староста. — Его тоже… Всех нас рубить будешь? Посмотри в окно, сударь!
Пан Анджей осторожно выглянул в окно и мрачно, зло и безнадежно выругался… Майдан, или как он там у московитов называется, был заполонен селянами. Мужики, бабы, глуздыри-несмышлёныши вперемешку стояли против дома своего старосты. В толпе — особенно в первых рядах видны были поднятые до поры кверху острия рогатин, кое-где заметны были лучники, в двух или трёх местах на мужиках надеты были доспехи… По всему выходило, что прорываться будет нелегко. Тем более, единственное действительное преимущество шляхты — молодецкий удар с разгона, здесь не случится хотя бы потому, что неоткуда взяться разгону. Толпу смердов и жидкую цепочку казаков и шляхтичей разделяло не больше десяти шагов. Если они хотя бы шевельнутся не так, их разорвут раньше, чем половину успеет схватиться за сабли!
— Мы уходим! — напряжённо глядя в глаза старосте, медленно сказал пан Роман. — Прямо сейчас… подавись ты своим гостеприимством!
— Вы можете уходить! — кивнул староста. — Мы не хотим кровопролития!
Проклятые московиты… у них даже смерды — сплошь воины, знающие с какой стороны за меч браться!
Собирались быстро — только пан Анджей успел на ходу перехватить что-то… да разве половинку гуся с подливой можно назвать достойным пана Анджея обедом?! Тьфу! Одним словом, беда на беде!
Выезжали с трудом. Смерды расступались медленно, взгляды исподлобья жалили так же остро, как и стрелы. Всего-то полчаса назад мечтавшие о бабах и медовухе казаки теперь боялись не так взглянуть, ехали, отчаянно сжимая рукояти сабель и пистолетов. Однако, их выпустили без проблем.
Уже за селом пан Роман приказал пустить коней полным скоком. Следовало поспешить…
3
— Пароль!
— Шуя… Отзыв говори, борода!
— Новгород… Сам ты — борода!
Такая перепалка имела место ранним утром двадцатого мая у ворот Кремля. Рослый стрелец из новгородцев, поставленных у главных, Спасских ворот Кремля благодаря своей несомненной верности нынешнему правителю, князю Василию Васильевичу Шуйскому, выпятил вперёд свою окладистую, во всю грудь бороду и никак не желал уступать. Кирилл Шулепов, надворный сотник князя Михаила Скопина [4], ощутил, как гнев постепенно захлёстывает душу. Терпение его и так-то было далеко не безгранично. А с некоторых пор он стал и вовсе забывать, что люди бывают добрыми и ласковыми… В Москве после восстания, закончившегося гибелью Самозванца, не только погода, но и люди, кажется, сошли с ума!