Уман Ик’Чиль, не пряча улыбку, смотрел на ликующих внизу людей. Духом он был сейчас с ними — пел и плясал под дождем. Его город, его народ…
… Что же оставалось Верховному жрецу Яш’Чуну, кроме как славить громче всех достойного из достойных, вернувшего народу Красного Ягуара благосклонность богов и принесшего на земли Чак’Балама долгожданное избавление от засухи…
… Боги сказали своё слово. Халач виник — сказал своё. Уман Ик’Чиль стал правителем Кан’Кина, города, не столь давно завоеванного им. Где каждый камень помнит грозную поступь воинов Уман Ик’Чиля, помнит его славную победу…
Люди были довольны. И Уман Ик’Чиль был доволен, поскольку понимал: правление в самом богатом и влиятельном владении Чак’Балама делает его преемником Верховного правителя.
Но старший сын ахав кана был недоволен. Он не захотел смириться и отдать Кан’Кин новому правителю. С отрядом верных ему воинов он держал защиту на пирамиде главного храма Кан’Кина. Уман Ик’Чилю пришлось взять город во второй раз. И когда он это сделал, обезглавленное тело сына Верховного жреца скатилось вниз по крутым ступеням пирамиды. А копьё Уман Ик’Чиля получило достойное украшение…
Ахав кан смирился. Хоть с той поры и не видел никто улыбки на его лице… Старший сын был его гордостью. Так. Но он пошел против воли богов и халач виника, повернул оружие против соплеменников, навлекая позор на свой род. Так. Никто из народа Красного Ягуара не нашел ему оправдания…
9. Время, память…
Минуло четырехлетие. За ним — следующее. Хорошее время, спокойное и благополучное.
Уман Ик’Чиль умело правил в Кан’Кине, вовремя присылал щедрые подношения в Чак’Балам, защищал поля и поселения от набегов диких племен, чтил богов, устраивал пышные праздники… А Шочикель принесла ему второго сына. Уман Ик’Чиль был вполне доволен.
Только… Иногда, в сезон дождей, когда боги обильно проливали на землю свою кровь, он, бывало, становился задумчив и замкнут больше обычного. Тогда даже искусные ласки нежной Шочикель не могли отвлечь его. Даже игры и забавы любимых сыновей — не могли развеселить. В такое время Уман Ик’Чиль выбирал одиночество. Мог подолгу слушать шепот дождя. И смотреть на огонь, перебирая пальцами клыки ожерелья… А случалось, подходил к самому пламени и говорил чуть слышно:
— Пусть боги пошлют тебе удачу, Шанук, сын холодного Севера. Пусть будет верным твой глаз, не подведет рука, не затупится копье.
Хоть это и не было Тайное Слово, но — как знать… Уман Ик’Чиль очень надеялся, что дым отнесет его пожелания к богам. И они послушают…
10. Путь
Его воины снова опоздали. Мужчины из поселения, как могли, защищали свой урожай. Да только могли они немного — простые землепашцы против хорошо вооруженных и безжалостных дикарей…
Недавний ураган заставил голодать многие племена сельвы и гор. Поэтому участившиеся набеги не стали неожиданностью. Дикари дожидались, когда придет пора убирать маис, и нападали на тучные поля земель Чак’Балама. Так часто бывало и прежде… Тревожило другое: теперь нападавшие знали все дороги и колодцы по пути. А ещё знали — и это настораживало больше всего — как обойти сторожевые посты и как успеть уйти в сельву, избежав схватки с боевыми отрядами Чак’Балама. Вот и на этот раз… Пока воины Уман Ик’Чиля преследовали врагов, нападение произошло в другом месте.
Поразмыслив, Уман Ик’Чиль решил не прибегать к помощи змея видений: негоже обращаться к Творцу, если можешь управиться своим умом. Знание дается мудрым, глупцу оно ни к чему…
Размышления Уман Ик’Чиля завершились тем, что он выбрал из своих воинов несколько самых сметливых и остроглазых. Те, переодевшись и сменив облик так, чтобы в них не опознали воинов, отправились на городской базар.
… Уже к вечеру второго дня воины-разведчики схватили и приволокли двух чужаков: торговца и флейтиста. Последний оказал яростное сопротивление — у одного из воинов даже была разбита голова — и едва не скрылся. С него и начал Уман Ик’Чиль, приказав нещадно пытать. Да так, чтобы торговец всё видел.
Музыкант оказался стойким — ни слова не произнес, и не кричал. Торговец был не в пример слабее. А уж после того, как с флейтиста сняли кожу и — ещё живого — бросили в яму с нечистотами… Тут торговец кинулся в ноги Уман Ик’Чилю. Его подробный рассказ пролил свет на события, которые уже давно беспокоили Уман Ик’Чиля.
… Имиштун был небольшим красивым городом. Он не принадлежал ни к владениям Чак’Балама, ни павшего ныне Кан’Кина. Во время долгой вражды двух великих городов Имиштун держался в стороне, сохраняя миролюбие. Прежний правитель Имиштуна не проявлял стремления к сражениям и походам, куда больше он был увлечен строительством и украшением своего города. Расположение богов он пытался снискать величием и роскошью храмов. В чем, кстати, немало преуспел…
Располагался Имиштун рядом с морем, между двух рек. Главные торговые пути проходили через этот город. Нефрит и яшма, украшения и разная утварь, ткани, какао, маис… трудно перечислить, сколько разного добра оседало в маленьком Имиштуне. Город богател. И чувствовал себя в безопасности, так как торговые пути надежно охранялись могущественными соседями. За что последние, конечно, получали богатые дары…
А нынче вместо умершего правителя в Имиштуне властвовала его жена — до тех пор, пока не станет взрослым их сын и наследник. И своего воинства в городе теперь почти не было — женщина ведь не может водить в походы. «Вот что бывает, когда Циновка Ягуара переходит кому попало» — так говорили об этом в Чак’Баламе. И Уман Ик’Чиль думал так же… А сейчас узнал, что правительнице Имиштуна стало тесно в её землях… или не хотелось больше одаривать соседей… или нажитого богатства показалось мало… Как бы ни было, но миролюбие Имиштуна закончилось. А поскольку правительница не могла собрать достойное воинство — кто же пойдет за женщиной — то решилась на неслыханное. Она заключила союз с наиболее сильными кочевыми племенами, заплатив вечно голодным дикарям маисом, запасы которого в Имиштуне были огромны…
… Торговец — за обещанную ему хорошую награду — должен был собирать нужные сведения и передавать их разведчику Имиштуна… тому самому флейтисту… «Сколько же таких „торговцев“ и „флейтистов“ действуют в других владениях Чак’Балама?» — задумался Уман Ик’Чиль
Не теряя времени, он отправил гонца с добытыми тревожными новостями в Чак’Балам, к халач винику. Тот вскоре вернулся и сообщил: Верховный правитель, недолго размышляя, отправил боевые отряды на Имиштун.
— Только городские отряды? Воинов подвластных земель не собрали? — сразу же спросил Уман Ик’Чиль.
И, услышав утвердительный ответ, нахмурился. Халач виник не захотел дать врагам время на подготовку к отпору. Возможно, такое решение принесет победу. Но Уман Ик’Чиль подумал о том, что богатств Имиштуна достаточно, чтобы нанять едва ли не все племена сельвы и гор. Что, если правительница так и поступила?.. Плохо…
— Кто повел отряды? — спросил Уман Ик’Чиль.
— Сын ахав кана, — гонец не стал говорить «младший сын» — и так понятно, имя старшего никто не желал упоминать…
Возможно, удачное решение: другой сын Яш’Чун Кана постарается вернуть своему роду доброе имя и, проявив доблесть, очистить перед богами свою силу, замутненную алчностью отца и брата. Но также верно и то, что сейчас дух сына ахав кана в смятении. Такому боги не посылают удачу…
Но, как бы ни было, халач виник решил. И Уман Ик’Чиль не станет противоречить. Его путь — защищать священный обычай, а не нарушать его. Их мир погибнет, если все станут поступать, как старший сын ахав кана. Нужно ждать. Его время ещё не наступило.
… У дурных вестей быстрые ноги. Дикари, нанятые правительницей Имиштуна, напали на воинов Чак’Балама в сельве. Кочевники превосходили числом и были лучше готовы к бою в дебрях. Военачальник Чак’Балама — сын Яш’Чун Кана — сражался доблестно, но, как и опасался Уман Ик’Чиль, не проявил должной решительности в первые — самые драгоценные — мгновения схватки… Он потерпел поражение. И окончил свой путь на жертвенном камне Имиштуна…
Всё это рассказал гонец из Чак’Балама. Он явился к Уман Ик’Чилю с вестью: халач виник собирает правителей и военачальников всех земель Красного Ягуара. «Время пришло» — понял Уман Ик’Чиль. Он видел путь.
… Он первым явился к халач винику. И сказал ему:
— Я соберу отряды всех земель Чак’Балама. Я поведу их в бой и одолею врага. Волей Ицамны Творца. Но сперва я надену шлем ягуара, и перья кецаля украсят мою голову. Такова воля Ицамны.
Всё в мире устроено правильно. Боги одаривают лишь того, кто способен взять их дар и удержать его в своих руках. Что толку сеять в сухую землю — всходов не дождешься. Победа — сильному, удача — смелому, а на пути решительного — не будет преград…
Долго молчал престарелый Сак Йуан, смотрел в глаза молодому правителю подвластного Кан’Кина. Он понимал, о чем говорит Уман Ик’Чиль: в шлеме ягуара ведет воинов в поход лишь Верховный правитель. И лишь голову первого из воинов — халач виника — могут украшать перья кецаля. А когда вернется Уман Ик’Чиль с победой, то по праву воссядет на Циновке Ягуара… Сильный, смелый, рассудителен не по годам… неудивительно, что боги избрали его. Когда-то боги любили и Сак Йуана, да прошло его время. Но сейчас он должен быть мудрым. Халач виник выше всех людей и ближе всех к богам, его почитают и слушаются, как никого из живущих. Так. Но халач виник — первый из воинов. А для воина превыше всего — долг. Перед богами, предками и священным обычаем. Так. И теперь сила Сак Йуана в том, чтобы отдать Циновку Ягуара более сильному.
— Да, — сказал он Уман Ик’Чилю. — Я исполню волю Творца. И пусть боги пошлют удачу — тебе и всем нам.
… Теперь, когда в руках Уман Ик’Чиля была судьба народа Красного Ягуара, он отправился к ахав кану. И спросил его:
— Услышит ли Ицамна наши слова, не откажет ли нам в удаче, если заклинать его будет тот, кто пожелал нарушить установленный порядок? И будут ли с нами в битве духи наших предков, если хранитель тайных знаний презрел обычай?
В ответном взгляде Верховного жреца не было прежней враждебности — лишь усталость. Он так сильно постарел за последние годы, что казался немощнее Сак Йуана.
— А ведь мы с тобой похожи, Уман Ик’Чиль, — негромко произнес он. Словно не слышал вопроса.
Уман Ик’Чиль изумился: почти невозможно было узнать в этом слабом голосе тот самый, что долгие годы призывал в Чак’Балам милость Ицамны. Неудачи выпили из него звучное величие, осталось лишь спокойствие — безразличного ко всему, тёмного, мрачного колодца… Но Уман Ик’Чиль выслушает Верховного жреца, из уважения к его острому уму и знаниям.
— Да, мы похожи, — продолжал, меж тем, Яш’Чун. — Немногие способны так умело использовать дары богов и собственную силу. Как и ты, я всегда хотел блага для Чак’Балама. Только благо мы понимаем по-разному… Ты держишься за обычай, по которому жили наши предки. Но время, Уман Ик’Чиль… Сколько двадцатилетий не менялся этот порядок? Даже русло Кехчунхи не столь постоянно… Правительница Имиштуна решилась на то, что следовало бы сделать нам. Лучшие наши мужчины погибают в сражениях с дикарями, которых голод заставляет раз за разом нападать на земли Чак’Балама. А ведь мы можем их нанять, тогда они будут воевать вместо нас. Я тоже, как и ты, любил послушать рассказы путешествующих торговцев: о городах и плодородных землях на севере, о красоте и богатстве народов, живущих на островах в море. Мы могли бы захватить всё это, и власть Красного Ягуара простиралась бы на такие края, о которых наши предки и не слышали…
Неожиданно для себя Уман Ик’Чиль почувствовал, как слова жреца захватили его воображение. И яд алчности начал одурманивать дух… Далекие земли, прекрасные острова… Но мечтания немедленно померкли, когда он подумал о цене. Народ Желтого Солнца, другие завоеванные города — они приняли власть Чак’Балама потому, что воины Красного Ягуара заплатили священную дань — своей кровью, своими жизнями. Но сила, порожденная жадностью, приведет за собой страх… И тогда…
— Нет! — твердо возразил он Яш’Чуну. — Даже меняя русло, река остается рекой. А то, что сделала правительница Имиштуна, то, что предлагаешь ты… Это изменит самую суть, исказит её. Священная кровь станет товаром в базарный день. Да, возможно, города наши будут процветать, храмы будут высоки и дворцы роскошны. Но мы уже не будем собой, наш дух сгниёт, как разлагающаяся плоть… Наш мир погибнет.
— Да как ты не понимаешь?! — воскликнул жрец с тихим отчаянием. — Наш мир обречен, если мы ничего в нем не изменим!
— Возможно и так, — спокойно ответил Уман Ик’Чиль. — Всё умирает. Даже всесильное время имело начало, а значит, когда-нибудь и оно закончится… Мир, который мы знаем, уйдет, чтобы дать жизнь новому. Но этот день далеко, незачем его приближать.
Яш’Чун Кан не ответил, и Уман Ик’Чиль ушел. А ночью Верховный жрец отдал богам всю свою кровь.
Новым ахав каном стал Текум Таш.
11. Цвет войны
Утреннее солнце — красное на синем. Как перья кецаля на головном уборе Уман Ик’Чиля. Как боевой раскрас воинов.
Чак’Балам провожает в поход достойнейших из мужчин. Ахав кан Текум Таш заклинает богов, призывая удачу. И Уман Ик’Чиль жертвует Ицамне свою кровь — как обещание богатых даров после победы. Рассыпаются капли, ярко вспыхивает огонь в ритуальных чашах. Творец принял дар.
Под неистовый бой барабанов отправляются в путь отряды Чак’Балама. Самые красивые украшения, самые яркие одежды сегодня у народа Красного Ягуара. Война — пиршество богов. Война — праздник воинов.
Лучшие из людей, что делят силу с богами и держат мир на своих могучих плечах. Воины. И ведет их Уман Ик’Чиль, он сегодня первый из лучших. На нем ослепляющие красотой перья кецаля, на нем грозный шлем ягуара. Кровью в его жилах — великая сила рода. Яркокрылыми бабочками — с ним духи предков. Солнцем в небе — воля Ицамны ведет его. Кто сможет противостоять?..
12. Враг
Уман Ик’Чиль решил избегать белых дорог, проложенных между городами и поселениями. Воинство Чак’Балама двигалось тайными тропами через сельву. Этот путь был несравнимо тяжелее: духи сельвы забирали свою дань, вытягивая силу, — как будто мириады невидимых жадных ртов присасывались к телам воинов и иссушали их… Но лишь так было возможно быстро добраться до переправы через Кехчунху. И, конечно, так их не заметят наблюдатели Имиштуна…
Вперед Уман Ик’Чиль выслал небольшой отряд разведчиков. Они вернулись, когда село солнце, и Уман Ик’Чиль отдал приказ остановиться и располагаться на ночлег. Разведчики привели с собой мальчика лет десяти. Судя по внешнему виду и тому, что он по своей воле и даже весьма охотно следовал за воинами, мальчик был из народа Красного Ягуара. Так и оказалось. Это был сын землепашца из поселения, расположенного неподалеку от Кехчунхи. На них недавно напали дикари, забрали весь урожай и перебили взрослых мужчин, даже стариков. И мальчик, который теперь считал себя главным кормильцем в семье, решил раздобыть немного еды. Прошел с этой целью до самой Кехчунхи, но приманить удачу не получилось. Хуже того: у реки он наткнулся на врагов. Попытался убежать, но его поймали. Мальчик думал, что дикари его убьют, но их вождь — «Он такой огромный, страшный, с черным лицом!» — велел отпустить… А маленький мужчина, тем временем, успел рассмотреть, что дикарей много, не меньше, чем воинов Чак’Балама, и что направляются они к заброшенному поселению возле переправы…
Уман Ик’Чиль похвалил смышленого и смелого мальчика, велел собрать ему еды из тех припасов, что были у воинов. Затем созвал наконов и объявил, что воины должны будут подняться и выступить, как только ночь перевалит за середину. Короткая тропа к переправе ведет через заброшенное селение, где их поджидают враги. Значит, нужно обойти засаду, что займет больше времени. Атаковать же лучше на рассвете — по всем признакам, утро будет туманным… И кроме того, Уман Ик’Чиль решил, что необходимо разделиться. Несколько отрядов поведет самый опытный из наконов, он выйдет к переправе со стороны больших валунов и первым вступит в бой. В это время другая часть воинства, возглавляемая Уман Ик’Чилем, атакует врагов со стороны водопада. И не позволит дикарям сбежать обратно за реку, если попытаются…