Но в Янтарной комнате медсестры не оказалось. Мерзкий штатский, этот русско-немецкий Вахтер, дожидался его на своей скамеечке. Мюллер-Гиссен резко остановился.
— Что вы здесь делаете? — сердито спросил он. — Вас освободили от обязанности присматривать за комнатой!
Михаил Вахтер не стал спорить с Мюллер-Гиссеном. Он поднялся со скамеечки и вежливо ответил:
— Меня просили передать, герр майор, что медсестра Яна прийти не сможет.
— Ах, вот в чём дело! — просопел Мюллер-Гиссен. — А она не могла мне это сама сказать?
— Тогда она была бы здесь.
— А где она?
— Я не знаю. Она сказала, что ей срочно нужно в госпиталь.
— В какой?
— Этого она не сказала. А я не спросил, герр майор, потому что она сильно торопилась.
— Дерьмо! — Мюллер-Гиссен прошёлся по Янтарной комнате взад-вперёд, пытаясь успокоиться, потом резко повернулся и не прощаясь вышел из зала. В замке он разузнал, где в штабе дивизии расположился полковник медицинской службы, и обратился к нему с вопросом.
— Сколько госпиталей в Пушкине?
— Непосредственно в Пушкине или в окрестностях?
— В близлежащем районе, герр полковник.
— Ой-е! Не могу сказать так сразу. Учитывая отставшие перевязочные пункты, места сбора раненых и полевые лазареты, их в районе Пушкина будет не меньше девятнадцати. — Полковник с удивлением посмотрел на Мюллер-Гиссена. — А почему это вас интересует?
— Меня интересует, есть ли госпиталя во дворцах, где находятся ценные произведения искусства, — достаточно правдоподобно ответил Мюллер-Гиссен. Он был крайне разочарован. Не менее девятнадцати… В поисках медсестры все не обойдешь. А известно лишь её красивое имя. Яна — оно ей очень подходит. Яна…
— Врачей и санитаров интересуют только раненые, а не картины и антиквариат, — начал раздражаться полковник. Мюллер-Гиссен понял, что не имеет смысла продолжать расспросы.
Всё кончено, с горечью подумал он. Всё кончено, так и не начавшись. Послезавтра надо быть в Петродворце, где зондерфюрер доктор Ганс-Хайнц Руннефельдт демонтирует фонтан Нептуна. Он-то получил от 18-й армии необходимые грузовики… без всяких проволочек, ведь это приказ фюрера.
— Спасибо, герр полковник, — вежливо попрощался Мюллер-Гиссен и вышел. Лишь в прихожей он громко произнёс своё любимое слово: «Дерьмо!» — и покинул Екатерининский дворец. Его машина стояла у крыльца. Шофёр, унтер-офицер, читал солдатский иллюстрированный журнал «Вермахт», в котором военные корреспонденты со всех участков фронта описывали происходящие там события, публиковали фотографии и схемы. Как только на лестнице появился Мюллер-Гиссен, водитель отложил журнал на соседнее сиденье.
— Обратно в Александровский дворец! — приказал Мюллер-Гиссен. Он плюхнулся на заднее сиденье и откинулся на спинку. — Нет… Поехали в город. Остановимся на Большой площади. И побыстрей, уже скоро стемнеет.
Ночь он провёл с пышнотелой крестьянской девкой, которую подобрал по дороге в Пушкин. Она его особенно не возбуждала, просто лежала, как доска, с закрытыми глазами и ждала, когда потный немецкий офицер закончит своё дело. Мюллер-Гиссен не получил никакого удовольствия. Он отблагодарил девушку тремя плитками шоколада, двумя пакетами печенья и консервной банкой паштета. Она была счастлива, поцеловала Мюллеру-Гиссену руку и убежала. Всё только ради еды, подумал Мюллер-Гиссен, смывая её запах. С Яной всё было бы по-другому. Непередаваемый восторг. Но обойти девятнадцать лазаретов — это немыслимо!
— А завтра, — во весь голос произнес он, — я достану двадцать грузовиков! Я лично поговорю с Кюхлером!
Какое наивное желание. Генерал-полковник Кюхлер его даже не принял.
— Он ушёл, — сказал Вахтер, потирая руки. — Только сопел, как разъярённый бык. Он больше не вернётся.
Когда Вахтер вернулся в комнату, Яна сидела перед маленьким радиоприемником. Она убавила звук и слушала, склонившись к громкоговорителю. Шла передача из Ленинграда, в которой звучали призывы к жителям, сообщения о мероприятиях по защите города и событиях на фронте. Ничто не приукрашивалось и не смягчалось. Жители Ленинграда знали, что их ожидает во время блокады: голод, смерть, бомбы со снарядами и наступающая зима с морозами. Но никто не поднимет руки и не сдастся. Ленинград останется советским.
Она выключила радио, выпрямилась и провела руками по волосам, как обычно делала, когда была чем-то взволнована.
— Спасибо, герр Вахтер, — сказала она послушно. Ей хотелось вскочить, подбежать к нему и обнять.
Три дня Яна не выходила из квартиры Вахтера. Лишь когда оказалось, что Мюллер-Гиссен со своим спецштабом рейхсляйтера Розенберга, СРР, больше не появится в Пушкине, Яна осмелилась ходить по Екатерининскому дворцу в платье медсестры Красного Креста.
Как и ожидалось, никто не обращал на неё внимания. Никто не спрашивал, откуда она здесь появилась и что делает. Её лишь спрашивали, есть ли у неё время… Офицеров волновало в основном лишь то, как бы скрасить скучные вечера. Но при всей приветливости и очаровательной улыбке Яна оставалась неприступной и даже стала объектом пари в офицерском казино. Кому удастся затащить в постель эту сладкую сестрёночку? Кто будет победителем при штурме её нижней части тела? Она ещё девственница? И что за врачи суетятся около такого ангелочка? Друзья, шпаги наголо...
С двадцать восьмого сентября во дворце менялся хозяин.
Генерал фон Кортте прощался с Вахтером, как с хорошим другом. Его корпусу предстояло передислоцироваться в восточную часть кольца окружения. А в Екатерининском дворце разместится штаб 50-го корпуса.
— Желаю вам всего хорошего, — сказал фон Кортте на прощание. — Возможно, мы ещё встретимся… где-нибудь… Вас легко будет найти. Где Янтарная комната — там и вы.
— Если мы выживем в войне, герр генерал. — Голос Вахтера звучал неуверенно. — Я благодарен вам за всё. Если молитвы помогут, я буду за вас молиться. Может, Господь проснётся… а пока он спит…
— Потише, Вахтер. За пораженческие настроения расстреливают. Думайте и говорите лишь об окончании войны, тогда останетесь в живых. Янтарная комната нуждается в вас. — Фон Кортте похлопал Вахтера по плечу. — У вас нет детей, наследников?
— Нет, герр генерал. — Вахтер попытался улыбнуться. — Но ещё не поздно… мне всего пятьдесят пять.
— Тогда поспешите, мой дорогой, поспешите!
Фон Кортте засмеялся и протянул Вахтеру руку.
— А кто разместится здесь?
— 50-й корпус. Командир — генерал Джобс фон Хальденберге.
— Вы с ним знакомы?
— Немного. С ним можно говорить. Я сообщил ему о вас. Это серьёзный, но приятный человек. Вы сумеете его убедить в необходимости сохранить Янтарную комнату, как убедили меня…
Вечером к Екатерининскому дворцу подъехала длинная колонна машин штаба 50-го корпуса. Генерал Джобс фон Хальденберге занял для рабочего кабинета Китайский зал, как и генерал фон Кортте, а спальню устроил в опочивальне Екатерины II. Эта комната видела небольшую армию любовников царицы, её стены могли бы рассказать о самых необычных любовных утехах.
На следующее утро Вахтер представился генералу фон Хальденберге. К удивлению адъютанта, командующий не заставил его долго ждать. Хальденберге не любил, когда его беспокоили по пустякам.
— Мне о вас уже сообщили, герр Вахтер, — сказал генерал. При этом он не протянул Вахтеру руку, как это делал фон Кортте. Он считал рукопожатие фамильярностью. — У меня есть полчаса времени. Вы могли бы показать мне легендарную Янтарную комнату.
Там уже находилась Яна, она пришла познакомиться с генералом фон Хальденберге, но он не обратил на неё внимания. Медсестра, которая в свободное время рассматривает произведения искусства… Что в этом особенного?
— Феноменально! — сказал фон Хальденберге, когда Вахтер показал ему открытые панели и фигурки. — Ничего подобного я прежде не видел. Ничего удивительного, что фюрер хочет сохранить её для рейха. Это неповторимо.
— Фюрер? — сдавленно переспросил Вахтер.
— Да. Вам Кортте не рассказал? — Генерал фон Хальденберге рассматривал великолепный расписной потолок. — Мы получили приказ фюрера… От генерал-фельдмаршала Риттера фон Лееба и генерал-полковника фон Кюхлера он поступил ко мне, как к новому хозяину Пушкина. Он так и сказал — «хозяин Пушкина». Вахтер поёжился, будто от озноба. — Через два-три дня во дворец прибудет подразделение «Гамбург» спецотряда АА.
— Ротмистр Волтерс?
— Вы уже с ним знакомы? Да, он тоже в этой группе. Руководит отрядом доктор Руннефельд, если я правильно запомнил его имя. Этот Руннефельд, или как там его, имеет особые полномочия от фюрера. Об этом сказано в приказе из ставки фюрера. Этот отряд, как сообщил генерал-полковник фон Кюхлер, должен демонтировать Янтарную комнату. — Фон Хальденберге посмотрел на пол. Наборный паркет из пальмового дерева и палисандра розового и чёрного цветов, вперемешку с сияющими золотом янтарными фрагментами, вызвал у генерала восторг.
— Непостижимо! Какой паркет! Какие же это были мастера, герр Вахтер! У них было время создавать такие произведения, и они не халтурили.
Он вышел из зала, так и не взглянув на Яну, и в коридоре снова задумчиво посмотрел на Вахтера. Видимо, фон Кортте его обо всём проинформировал, потому что генерал вынул из кармана листок и развернул его, помахав в воздухе, одновременно приставляя к левому глазу монокль.
— Чтобы показать вам, какие серьёзные события произойдут в ближайшие дни, я зачитаю этот документ. Это запись в журнале боевых действий 18-й армии, в которую входит мой корпус. Здесь записано следующее: «28 сентября 1941 года, 16:00. Ротмистр Волтерс, которому высшим командованием вермахта поручен учёт произведений искусства в царских дворцах, просит об охране дворца в Пушкине. Он незначительно пострадал от бомбёжек, но может пострадать от неосторожного обращения. Для этого командованию армии поручить службе снабжения предоставить в распоряжение ротмистра Волтерса рабочих и грузовики для эвакуации ценных произведений искусства».
Фон Хальденберге сложил листок.
— Думаю, вам всё ясно? Уже сегодня дворец очистят от армейских подразделений, здесь останется только штаб. Из подразделений снабжения я выделю человек двадцать. Или сколько потребуется. У меня нет только лишних грузовиков, но это мы организуем.
Фон Хальденберге засунул бумагу обратно в карман. Заметив кислую мину Вахтера, он посочувствовал ему, но помощи не предложил. Приказ верховного командования вермахта не обсуждается, потому что за этим приказом стоят Борман и Гитлер. Приказу можно только подчиниться.
— И поскольку дело находится под контролем Гитлера, — добавил он, — вся операция будет проходить под личным наблюдением доктора Руннефельдта, специального представителя Бормана.
— Вы… вы хотите украсть Янтарную комнату… — глухо выдавил Вахтер.
Генерал фон Хальденберге поднял брови и с ужасом посмотрел на него.
— Да что вы такое говорите? — прошептал он. — Не желаю этого слышать! Янтарная комната возвращается домой, в рейх… она принадлежит Фридриху Вильгельму I. Её создали немецкие мастера по янтарю! Именно так надо это рассматривать. И именно так на это смотрит фюрер.
Вахтер кивнул и замолчал. Он подумал о судьбе семьи Вахтеров за прошедшие двести двадцать пять лет, записях своего предка Фридриха Теодора Вахтера: «Король подарил Янтарную комнату царю Петру I! Он, видимо, был пьян. Единственное утешение в том, что мы будем сопровождать комнату до Петербурга. Это нам обещал король. Что с нами будет?» Да, что с нами будет? Что станет с нами без Янтарной комнаты?
— Очень жаль, что приходится вам об этом говорить. — Фон Хальденберге похлопал Вахтера по плечу. Он прекрасно понимал его переживания, но не мог их смягчить. — Здесь вам и генерал фон Кортте не смог бы ничем помочь. Впрочем, кто знает, что с нами будет. Но во всяком случае, Янтарная комната уцелеет. Это должно стать для вас большим утешением.
Вахтер опять молча кивнул. Он подождал, пока генерал уйдёт, и вернулся в Янтарную комнату. Яна испуганно посмотрела на него и, позабыв обо всех предосторожностях, бросилась к нему и обняла.
Он плачет. Михаил Игоревич плачет!
Он вздрагивал, слёзы катились по его щекам.
— Они… они придут… — сказала она, обнимая его.
— Да.
Яна тоже заплакала. Прижавшись друг к другу лбами и обнявшись, как пьяницы, они искали друг у друга утешения и не могли успокоиться.
***— О нет, нет, опять! Моя голова до сих пор как в тисках. — Доктор Финдлинг взял у ординарца записку от гауляйтера Коха. Его снова приглашали на вечернюю встречу. Предстояла очередная пьянка. — Я отказываюсь. Я болен. У меня грипп. Ты должна пойти туда и извиниться за меня, Марта.
— Я? Одна к Коху? Никогда! — Марта Финдлинг взмахнула руками. — Кох твой друг, и ты должен сам улаживать с ним отношения, Вильгельм.
— Он мне не друг, я тебе уже говорил!
— Но выглядит именно так.
— Если начну огрызаться на Коха, то меня уволят и через сутки отправят на фронт. Это называется боевым испытанием! Кох патологически заносчив и злопамятен. Убедить его может только болезнь.
— Нет! Нет! Нет! С меня хватит и последнего раза! Он облапал мою грудь!
— Я об этом ничего не знаю. Ты мне ничего не говорила! Вот развратник!
— А что бы ты сделал, если бы я тебе рассказала? Ничего! Кох всесилен.
Марта Финдлинг не преувеличивала. Кох был действительно всесилен.
Когда доктор Финдлинг с унылым видом пришёл к Коху, его закадычный друг Бруно Велленшлаг был уже там. На извинения доктора о том, что у него грипп, Кох весело воскликнул:
— Тогда сначала выпейте тройную порцию, доктор! Я так всегда делаю. Полощу горло коньяком, и все бациллы дохнут! А потом, когда я скажу, зачем вас позвал, вы запляшете как негр. Но сначала тройную порцию…
Доктор Финдлинг мужественно выпил большую рюмку коньяка. Кох и Велленшлаг, хоть и не болели гриппом, составили ему компанию. И тогда Кох с видом победившего гладитора сообщил первую радостную новость.
— Я установил контакт с генерал-полковником Кюхлером и с 18-й армией. Они с радостью приняли транспортную колонну Коха, и всё идёт как по маслу. Она доставит боеприпасы и продовольствие на фронт, освободив армейские машины для быстрой передислокации войск, а чтобы не возвращаться порожняком, будет ждать моих указаний.
— Прекрасно, — сказал доктор Финдлинг. Голова у него гудела, а желудок сопротивлялся вторжению большой порции коньяка.
«Гауляйтер, — подумал он, — если меня стошнит на твой ковёр, сам будешь виноват». Что означает сообщение Коха, до него ещё не дошло.
Кох подмигнул своему приятеля Валленшлагу, который сидел развалившись в глубоком кресле.
— Вторая новость, — воодушевлённо воскликнул Кох и потёр руки. — Я был в «Волчьем логове» и разговаривал с Борманом. Объяснил ему, где самое лучшее и безопасное место для хранения Янтарной комнаты, пока она не понадобится фюреру в Линце после окончательной победы. Она должна находиться там, где её создали. Борман понял, что это Кёнигсберг. Здесь, в замке! В ваших руках, доктор Финдлинг!
Финдлинг ошеломлённо смотрел на гауляйтера. Боль в желудке исчезла, голова просветлела, алкоголь улетучился как лёгкий газ.
— Боже мой… — пробормотал он. — У меня… Боже мой…
— При чём здесь Бог? — Кох взмахнул руками, как будто разгонял осиный рой. — Он нам не помогал. Это сделал я! Как и говорил. Я!
— Это великолепно, гауляйтер, — сказал Велленшлаг. Он слишком хорошо знал, насколько Кох тщеславен, и не польстить ему значило бы подписать себе приговор. — Просто великолепно! Теперь все, от Берлина до Берхтесгадена, будут плеваться!
Верный Бруно Велленшлаг зааплодировал, как будто Кох исполнил арию Вагнера.
— Когда? — спросил доктор Финдлинг. Ему надо было сесть. От этой новости у него ослабли колени. — Когда, герр гауляйтер?
— Колонна уже в пути. Восемнадцать грузовиков с лучшими водителями. Из Плексау отправились эксперты спецподразделения «Гамбург» из АА, с поручением фюрера. Ротмистр Волтерс и зондерфюрер Руннефельдт будут руководить операцией. Командир 50— го армейского корпуса генерал фон Хальденберге должен предоставить столько людей, сколько потребуется. Самое позднее через две недели Янтарная комната будет здесь, в замке… — Кох налил себе полный бокал коньяка и выпил залпом. — Что вы на это скажете, доктор Финдлинг?