К дверям была прикреплена маленькая записка от доктора Волтерса. Короткое, ни к чему не обязывающее приветствие и сообщение, что у него всё хорошо.
Это была последняя весточка от доктора Волтерса. Гарнитур из покоев Екатерины Великой больше никто не видел, как и серию икон новгородской школы, картины, изделия из золота и серебра, ковры и гобелены.
И ящики с забытыми фризами из янтаря, главная работа Растрелли, остались ненайденными.
Когда доктор Волтерс покинул Екатерининский дворец, за ним до Риги следовали три грузовика. Что находится под брезентом, никто не контролировал и не интересовался. В районе боевых действий у людей были другие заботы. Наступила зима, в войсках не хватало теплой одежды, шарфов, шапок, перчаток и почти полностью отсутствовали валенки или меховые сапоги. Всё сковали мороз и снег. В лесах за линией фронта партизаны нападали на немецкие подразделения, взрывали рельсы и поезда, разрушали мосты и перерезали пути снабжения продовольствием и боеприпасами. Кто будет обращать внимание на ротмистра с тремя грузовиками, тем более, что на дверях приклеены таблички «Оперативная группа «Гамбург» отряда особого назначения МИД».
Кто будет спрашивать командировочное предписание? И без того понятно, что отряд особого назначения Министерства иностранных дел, находящегося в Берлине, возвращается с фронта.
Никто не знает, пережил ли войну доктор Волтерс, жив ли он до сих пор, безвестный старик, воздвигнувший себе обелиск из икон и картин, гобеленов и спального гарнитура Екатерины Великой с резными и позолоченными пенисами.
А янтарные фризы работы Растрелли бесследно исчезли...
***Три дня гауляйтер Кох, не называя своего имени, звонил в городскую больницу и требовал к телефону сестру Яну. Все три раза он попадал на Фриду Вильгельми, которая кричала в трубку:
— Чего вы хотите от Яны? Кто вы?
Не проронив ни слова, Кох клал трубку.
«Крепкий орешек, — думал он со злостью. — Но я расколю его. До сих пор я всегда получал желаемое».
— Опять эта свинья! — поморщилась Фрида после третьего звонка. — Если позвонит ещё раз, я ему скажу: только после меня… герр гауляйтер! Тогда он подожмёт хвост!
— А если он так и сделает? — Яна весело засмеялась — что за абсурдная мысль?
— Что? — не поняла Фрида.
— Только после вас…
— И это говоришь мне ты?! — Фрида приподняла свою массу со стула. — Ты просто волк в овечьей шкуре! Какая же ты легкомысленная! Хамелеон… и можешь менять окраску в зависимости от среды, чтобы стать невидимой!
— Может быть. — Яна вдруг стала серьёзной. — Я хотела бы стать невидимой. Вот бы мой чепец медсестры стал шапкой-невидимкой
«Он такой и есть, — подумала она. — Он и есть шапка-невидимка. Под ним я живу невидимой среди вас… никто не знает, кто я такая, Яна Петровна Роговская. Так что ты сказала правду, Фрида… я буду всё время менять окраску, чтобы быть ближе к Михаилу Игоревичу и к Янтарной комнате».
В понедельник Коху пришла в голову другая идея. Он позвонил в больницу, попросил соединить его с главным врачом, назвавшись Бруно Велленшлагом, руководителем отдела в музее замка, сообщил, что один упаковщик поранил руку, и попросил прислать медсестру.
— И лучше всего сестру Яну, — сказал Кох. — Она уже здесь была и хорошо ориентируется.
— Я немедленно направлю к вам санитара! — ответил доктор Панкратц.
— Спасибо. Но медсестра Яна, как я сказал, здесь хорошо ориентируется.
— Будет лучше, если вы привезёте раненого сюда.
— Из-за пустяковой царапины? — Коху прикладывал неимоверные усилия, чтобы не заорать. Панкратц. Капитан медслужбы Панкратц. Я позабочусь о том, чтобы вас как можно скорее направили на фронт. Вам осталось не так уж много времени греть свою задницу на батареях в больнице!
— Всё не так просто. Если это был ржавый гвоздь, то может произойти заражение крови, столбняк, гангрена. Я наблюдал подобные случаи в полевом лазарете…
— Спасибо! — сказал Кох и положил трубку. Потом ударил кулаками по столу и плюхнулся в кресло.
Этот Панкратц уже был на фронте и, кажется, имеет тяжёлое ранение, после которого может служить только в тылу. Отправить на фронт трудно, а вот перевести в какую-нибудь заштатную больницу — другое дело. В Роминтен или в Лык. Там, на Висле, замечательно — будет там перевязывать лис, а зимой выть вместе с волками. А Фриду Вильгельми отправим старшей сестрой в психушку. Пусть там командует, сколько влезет. Яна, мазурская волчица, ты от меня не ускользнёшь.
Кох потянулся в кресле, снова взял трубку и позвонил Велленшлагу. Как обычно, тот подобрался, когда Кох с ним разговаривал, даже если тот его не видел, это можно было определить по голосу.
— Бруно...
— Гауляйтер…
— Ты как-то мне говорил, что в «Кауфнаусе», в отделе тканей, видел симпатичную продавщицу.
— Так точно, гауляйтер. Эмми Зоннеман…
— Ещё одна такая глупая шутка, и ты отправишься на фронт!
— Я не знал, гауляйтер, что малышку зовут так же, как и жену рейхсмаршала Геринга. Её действительно зовут Эмми Зоннеман.
— Тогда это будет двойное удовольствие! — Кох громко рассмеялся и хлопнул себя по бедру. — Приведи ее ко мне сегодня вечером.
Он прыснул он смеха и положил трубку.
Надо будет рассказать об этом Герингу. Что я переспал с Эмми Зоннеман. Жаль, толстяк совсем не понимает шуток.
***Вечером Яна надела тёплое зимнее пальто и шерстяную шаль. Совершенно неожиданно холодный восточный ветер принёс в Кёнигсберг холод. Снега ещё не было, но по ночам стояли сильные морозы, скользкая наледь покрыла улицы, стены и крыши домов. Пешеходы неуверенно ступали или скользили на дороге, машины буксовали. Холода наступили так быстро, что к ним не подготовились.
— Куда ты собралась? — спросила Фрида, когда увидела Яну в пальто, шали и вязаных перчатках.
— В театр, старшая сестра. На оперетту «Продавец птиц».
— Я почтальонша Кристель, — вдруг пропела Фрида.
Яна вздрогнула и удивленно посмотрела на неё.
— Что с вами, старшая сестра?
— Это песня из оперетты, дитя. «Продавец птиц». Я смотрела оперетту шесть раз. Последний раз — театре «Метрополь» в Берлине. С Иоанном Хеештерсом в главной роли. Когда в Ти-и-и-роле дарят ро-о-о-зы…
На сцене сейчас обрушились бы кулисы, но лицо Фриды сияло от счастливых воспоминаний. Она втайне восторгалась многими артистами, от Сары Леандер и Фердинанда Мариана, от Хайнца Рюмана и Вернера Крауза до Генриха Георга и Кете Голд, от Густава Грюндгенса до Бригитты Хорней, но всё это скрывалось за её панцирем.
— Ты идёшь в театр одна? — спросила она недоверчиво.
— Конечно. Я как раз хотела купить абонемент. Вам тоже купить, старшая сестра?
— Спасибо, нет, дитя. Он же на определённые дни, а я не хочу себя связывать. — Это была её тайна, её жизненное кредо: не связывать себя! Неважно, с чем. Стремление к свободе у Фриды было всеобъемлющим.
— Когда ты вернёшься? — спросила она.
Яна пожала плечами.
— Я не знаю, сколько идет оперетта.
— Ну, скажем, два часа. — Фрида оценивающе посмотрела на часы. — Сейчас семь. В восемь начнётся оперетта, в десять закончится. В одиннадцать ты будешь здесь! Если придёшь позже, мы поругаемся.
— Понятно, старшая сестра.
— Я хочу тебе только добра, деточка.
— Я знаю. Приятного вечера, старшая сестра.
— Тебе тоже… Охотно бы я женщин целовал… Ах, вздор, это из Паганини…
Сопровождаемая взглядом Фриды, Яна вышла из комнаты, а потом через боковую дверь приёмного отделения покинула больницу. В комнате дежурного по отделению скорой помощи опять сидел санитар Карл Блудеккер и махнул ей рукой.
— Давно не виделись, сестра! — крикнул он. — Куда идёшь? На улице чертовски скользко. Держитель крепче за своего кавалера.
— Я иду в театр, одна. На «Продавца птиц».
— Эта там, где кто-то поет «С птицами я вырос»?
— Блудеккер, какой вы невежда! — Яна покачала головой. — Стыдитесь.
— Если б я мог... — Блудеккер широко улыбнулся. — Всего хорошего, сестричка. Кстати, вас как-то спрашивал унтер-офицер из Берлина.
— Юлиус Пашке.
— Да, так он назвался. Потрясающий субъект.
— Что вы ему сказали?
— Что сестра, сказал я ему, работает у Фриды, и ему сначала придётся взломать бункер. Иди к Фриде, но не забудь прихватить огнемёт. Он исчез.
— Я вернусь в одиннадцать.
— Хорошо. У меня ночное дежурство. Можешь приходить в любое время, сестричка. Ещё раз всего хорошего.
В театральной кассе Яна купила абонемент на четыре оперы, две оперетты и три спектакля, но не стала покупать билет на «Продавца птиц». Она вернулась в замок и нажала на звонок у боковой двери. Три коротких и один длинный… это звонок Михаил Вахтер знал по прежним временам.
Через некоторое время в двери повернули ключ, но открыл её не Вахтер, а другой пожилой мужчина. Похоже, его оторвали от ужина — он что-то жевал.
— В чём дело? — спросил он недовольно. — Сестра из Красного креста? Что-то случилось? У кого-то запор?
— Надеюсь, не у вас! — парировала Яна.
— Почему же? — жующий мужчина скорбно посмотрел на неё. — Попробуйте по десять часов водить экскурсии по музею! У вас чепчик слетит, сестричка. А посетители? Сейчас у нас в девятом зале выставлена картина. «Леда и лебедь». Работы Бороми Мартини. Великолепно! И вот веду я группу солдат по музею, и что сказал один из них, посмотрев на «Леду»? «Не для меня, приятель… Слишком большие сиськи!» И такие выходки приходится молча терпеть… И вы ждете от меня вежливости?
— Мне нужен герр Вахтер.
— Он заболел?
— Нет, хочу передать ему привет.
Угрюмый мужчина отошёл в сторону и показал на каменную лестницу.
— Наверх, второй этаж, первый коридор налево. Он живёт там. У него на одного огромная квартира. Хоть на роликах катайся из одной комнаты в другую. И ведь он только что приехал. Специально для него выделили и обставили квартиру. Видимо, дело серьёзное, раз Вахтер живет там один.
— Спасибо, — сказала она, прошла мимо, и уже на лестнице оглянулась. — Не сердитесь. Война и так доставила нам много забот.
— Кому вы это говорите, сестричка! — мужчина провел двумя руками по изборождённому морщинами лицу. — У меня три сына на фронте. Первого схватили англичане. В Африке, у Марса-Матруха. Он-то хотя бы переживёт эту дерьмовую войну.
— Надеюсь, все трое переживут.
Михаил Вахтер удивлённо поднял голову, когда в дверь его квартиры постучали. Он как раз читал в газете сообщение о наступлении ужасных холодов в России, парализовавших немецкие армии под Москвой. Замерзая от мороза, немецкие войска вынуждены окапываться, в то время как русские дивизии, лучше подготовленные к холодам, непрерывно наступают на немецкие укрепления. Гитлер повторяет поражение Наполеона под Москвой?
Вахтер отложил газету и открыл дверь.
— Доченька! — радостно произнёс он, потянул Яну в комнату и обнял её. — Как часто в последние дни я о тебе думал. Заходи, снимай пальто, давай я согрею чай или грог… Сегодня очень холодно, но будет ещё холоднее.
Он повесил её пальто на вешалку в прихожей и провёл в квартиру, оказавшуюся действительно огромной. Большие комнаты с высокими лепными потолками, которые обогревались кафельной печью, раздвижные двери и натёртый воском паркет на полу.
Антикварная мебель принадлежала музею. Несмотря на просторные помещения, квартира была уютной и аристократической, или, как говорят в народе, барской.
Когда Вахтер приготовил из рома грог, они уселись напротив друг друга в глубокие, широкие кресла, и Яна рассказала о своих переживаниях в последние дни.
— Я должен познакомиться с Фридой Вильгельми! — воскликнул Вахтер. — Должен её обнять! Лучшего места ты нигде не смогла бы получить.
— Я часто думаю о Николае, Михаил Игоревич. — Яна осторожно отпила маленький глоток дымящегося грога. — Как сейчас в Ленинграде? Они голодают и мёрзнут. Тысячи человек умрут… Как у нас всё хорошо получилось, и как тяжело сейчас Николаю. Может быть, его направили на оборону города?
— Кто знает, Яночка? Когда-нибудь мы это узнаем, война не будет длиться вечно. Я каждый день молюсь о встрече с Николаем. Пока у нас всё хорошо. — Они говорили по-русски, находя в родном языке утешение. В чужой квартире и среди чужой мебели они чувствовали себя почти как дома — ведь Янтарная комната спасена.
— Янтарная комната. — Яна откинулась на спинку кресла. — Вы должны рассказать мне всё про комнату, Михаил Игоревич. Это большая ценность, но для вас она значит значительно больше, чем просто произведение искусства. И Николай думает так же.
— Верно, доченька. Как могли бы прожить Вахтеровские без Янтарной комнаты? Почему… ох, это долгая история. Её стены пережили чудовищную судьбу, пропитались кровью и слезами, любовью и ненавистью, страданием и счастьем. Эта комната хранит всё, что жизнь может дать человеку. Её стены дышат… Мы, Вахтеровские, это чувствуем. Мы смотрим на стены и видим их двухсотлетнюю судьбу.
— Рассказывайте, Михаил Игоревич, рассказывайте...
— Это надолго, Яночка.
— Теперь у нас есть время. Я буду приходить к вам каждый вечер. Я хочу узнать всё про Янтарную комнату… Мы с Николаем когда-нибудь примем её от вас. Сядьте поудобнее, Михаил Игоревич, выпейте глоток грога и расскажите мне о королях, царях, царицах и их буйной жизни.
И Михаил Вахтер стал рассказывать.
Часть вторая
Фридрих Вильгельм I
Действующе лица:
Пруссия:
Фридрих Вильгельм I, король Пруссии
София Доротея по прозвищу Фикхен, королева Пруссии
Фридрих, кронпринц
Карл Людвиг фон Пёллнитц, друг прусского короля
Генерал Иоганн фон Швайниетц, военный инспектор
Полковник Людвиг фон Раммштайн, командир гвардейцев
Людвиг Фридрих, граф фон Бюлов, финансовый советник короля
Генерал-лейтенант Фридрих
Вильгельм фон Грумбков, друг короля
Леопольд фон Ангальт-Дессау, друг короля
Ганс Гоппель, фельдфебель гвардейцев.
Фридрих Теодор Вахтер, управляющий
Аделе Вахтер, его жена
Юлус Вахтер, их сын
Русские:
Пётр Алексеевич Романов, русский царь, называемый Петром Великим
Князь Семён Борисович Нетяев, квартирмейстер царя
Генерал Александр Иванович Одоевский, военный наблюдатель
Наталья Емельяновна Петерс-Газенкова, фаворитка
Левон Усков, карлик и придворный шут
...
Все кругом суетились. Спешка и брань, мытьё и чистка, скобление и натирка воском до ломоты в спине и мозолей на ладонях. Дворецкий кричал на всех — он был единственным из дворцовых слуг, кто после вступления на престол короля в 1713 году сразу не пал жертвой перемен. На кухне ощипывали фазанов и кур, резали травы и варили овощи, полировали серебряные подносы, проверяли посуду и столовые приборы.
Больше всех волновалась София Доротея, королева Пруссии. Она сновала между кухней, залом приёмов и кабинетом короля. В конце концов она без сил рухнула в кресло в кабинете повелителя Пруссии.
— Какое спокойствие! — произнесла она, переводя дух. — Ваше спокойствие… до чего же оно меня раздражает! Я должна обо всём беспокоиться, а чем заняты вы?! Стоите у окна и любуетесь, как маршируют гренадеры.
— Потому что это необходимо! Гренадёры второго батальона должны чувствовать расстояние! Они маршируют, как хромые утки. Направление не выдерживают. Чулки в складках! Командир второго батальона должен это замечать! Ленивая свинья! Выгоню его к чёрту! В Восточную Пруссию, там ему самое место. Пусть хоть овощи ставит в строй и занимается строевой подготовкой с курами.
Фридрих Вильгельм всего в двадцать восемь лет был полным и осанистым, с круглым лицом, сильными руками и крепкими ляжками. Выплеснув гнев, он отошёл от окна. Он побагровел, в глазах отражалась вспыльчивость и решимость.