Лейтенант снова подал знак.
— По местам! — скомандовал он танкистам.
Пивоянов опустил голову и пристально посмотрел на Вехова.
— Я тоже пленный, — сказал он, как будто извиняясь. — Они могут сделать со мной всё, что угодно. Мне что, застрелиться? У меня чудесная жена, девять детишек, три сыночка сейчас обороняют Ленинград. А мне что делать? Я уже старик, товарищ. Вот ты — другое дело. Считай, тебе повезло. Попадёшь в лагерь, там тебя будут кормить, а делать ничего не надо. Да тебе можно позавидовать.
— Пошёл к чёрту! — сказал Вехов и презрительно скривился. — Ты даже плевка не стоишь. Жаль, что я даже не могу на тебя нассать… Отличная советская моча, как раз для тебя.
Он отошёл на обочину и мрачно наблюдал, как немецкие танкисты залезли на свои стальные чудовища, закрыли люки, а Пивоянов вскарабкался на последнюю машину, где занял место рядом с пушкой. Потом загрохотали мощные моторы, танки тронулись с места и смели с дороги взорванные грузовики, окончательно уничтожив кузова. Когда Пивоянов проезжал мимо Вехова на последнем танке, их взгляды встретились. Во взгляде Вехова было столько ненависти, что Пивоянову хотелось зареветь от стыда. Но в нем не умирала надежда снова увидеть своих детей, прежде всего тех троих, что в окопах и блиндажах под Ленинградом ждали немцев, не желая сдавать город.
Вехов собрал свой отряд. Немецкие танки скрылись в лесу, слышался лишь грохот гусениц. С обеих сторон дороги полыхали грузовики, и у Вехова заныло сердце.
— Товарищи, — сказал он тихо и серьёзно. — Вы всё слышали. Немецкая пехота идет за танками и через час будет здесь. У нас достаточно времени, чтобы определиться. Кто хочет, может убежать и спрятаться. Свое задание мы больше выполнить не можем. Каждый волен поступать, как знает.
— Сбежать — хорошая мысль. — Сержант Емельян Зотов нерешительно потёр лоб обеими руками. — Но если нас найдут, то расстреляют. Как партизан. Наверняка. Командир, а как поступишь ты?
Вехов для себя уже всё решил.
— Пойду навстречу фашистам, — ответил он. — Живой русский, даже в плену, лучше, чем мёртвый герой. Наступит время и для мести. Я буду ждать.
— Тогда мы с тобой, дружище — Сержант Зотов ударил кулаком об кулак. — Это верно: лучше выжить, чем превратиться в гниющий труп. Возможно, когда-нибудь мы увидим Пивоянова и припомним ему работу на немцев. Он живёт где-то неподалеку. Будет легко найти предателя, с его-то девятью детьми. Тогда он заплатит по счёту. Пошли, ребята!
Бросив оружие, отряд во главе с Веховым отправился навстречу немецкой пехоте. Минут через сорок пять солдаты вышли из леса и оказались у широкого картофельного поля, над которым с карканьем кружилась стая ворон. Бледное солнце вытягивало из борозд влагу от последнего дождя.
Когда им повстречался первый открытый автомобиль марки «Фольксваген» в зелёную и коричневую полосу, Вехов поднял руки и остановился.
Машина притормозила, водитель наставил на них автомат, а на дорогу спрыгнули два офицера с пистолетами в руках.
— Руки вверх! — приказал Вехов, и как в балете, солдаты быстро подняли руки. Немецкий майор громко рассмеялся и опустил пистолет.
— Редко теперь встретишь героев, — сказал он второму офицеру, капитану. — Посмотрите только на эти физиономии! Если так пойдёт и дальше, через пару дней будем купаться в Неве.
Как и в случае с лейтенантом-танкистом, Вехов понял только одно слово. Но этого хватило.
Нева. Её рукава и каналы, пересекающие Ленинград, Северную Венецию. Он вспомнил неповторимо прекрасные мосты и мостики, дворцы прежних князей и царских любимцев, Зимний дворец, Адмиралтейство, церкви и соборы, Невский проспект, Эрмитаж, гранитные набережные с широкими лестничными спусками до самой воды, украшенные каменными львами, сфинксами, огромными вазами и постаментами с шарами. Представил Мраморный дворец, площадь Декабристов, очаровательную улицу Зодчего Росси с украшенными колоннами домами, где в 1738 году была основана русская балетная школа, Кировский театр, в котором пел легендарный бас Фёдор Шаляпин, а Чайковский впервые поставил балет «Лебединое озеро». Ленинград и Нева с их запечатлённой в камне красотой — гордость столетий. А сейчас какой-то немецкий офицер говорит о Неве, и это может означать только то, что он хочет завоевать город на Неве. Матушка Россия, защити себя.
— Вы никогда не войдёте в город! — сказал Вехов. — Никогда, пока в нём бьётся хоть одно сердце.
— Что сказал этот клоун? — Капитан бросил презрительный взгляд на Вехова.
— Не имею понятия. — Майор махнул рукой подъехавшей второй машине. — Забирайте их. Установите, из какого подразделения.
Из второй машины вышел фельдфебель и энергично махнул Вехову.
— Давай! — рявкнул он. — Нечего стоять тут размазней! Бегом, бегом!
Потом он выкрикнул на ломаном русском, чтобы его поняли наверняка:
— Дафай! Дафай! Бьешать!
Тяжело дыша, отряд Вехова с поднятыми руками побежал мимо колонны пехоты, пока кто-то не крикнул: «Стой!».
Теперь они стали пленными, для них война закончилась. Возможно, они смогут её пережить, но сейчас по их грязным лицам текли слёзы, а к горлу подкатил ком.
***Из немецкой военной сводки:
Воскресенье, 14 сентября 1941 года.
На востоке в результате успешно проведённой операции наступление продолжилось.
После того как немецкие войска, несмотря на ожесточенное сопротивление противника, прорвали оборону русских под Ленинградом, кольцо вокруг города смыкается.
Понедельник, 15 сентября 1941 года.
На востоке продолжаются наступательные операции.
Несмотря на мощные оборонительные сооружения войска вплотную приблизились к Ленинграду. Поддержанные тяжёлыми танками контратаки противника окончательно провалились.
***Михаил Вахтер вылез из надёжного подвала глубиной в два этажа и пробирался через обломки и кучи камней. Кругом валялась разбитая мебель, с потолка свисали куски штукатурки, а в полу образовались огромные трещины. С колотящимся от волнения сердцем он добрался до зала под названием Янтарная комната.
Она выдержала бомбардировки без повреждений. Как только немецкие самолёты улетали, женщины, которых набрали по всему городу, выходили из подвала, чтобы продолжить спасение бесценных произведений искусства. В халатах, спрятав волосы под платки, они лихорадочно работали, прислушиваясь, не летит ли на город новая волна смерти.
Об эвакуации оставшихся в Екатерининском дворце произведений искусства уже нечего было и думать. Первая танковая дивизия стояла в нескольких километрах от Царского села и готовилась к решительному наступлению. Полицейская дивизия СС развернулась в северной части Пушкина, ее головные танки стреляли по городу. Уже ничего нельзя было спасти, только защитить сокровища от разрушения.
Женщины засыпали наборный паркет толстым слоем песка, наполняли большие китайские вазы водой, закрывали картоном обтянутые шёлком и парчой стены, натягивали матерчатые чехлы на историческую мебель, завешивали полки и шкафы неповторимой царской библиотеки. Советские офицеры при отступлении ненадолго остановившиеся в некоторых залах для поддержания телефонной связи с войсками, суетливо бегали между комнатами и выходом, готовые в любой момент запрыгнуть в ожидавшие их у крыльца машины и вернуться в Ленинград.
Тяжело вздохнув, Михаил Вахтер прислонился к закрытой деревянными щитами стенной панели Янтарной комнаты и посмотрел на женщин, разравнивающих песок на прекрасном полу.
Завтра. Или послезавтра. Не позже. И здесь появятся немецкие солдаты, будут глазеть на потолочные фрески и отдерут деревянные щиты, посмотреть, что под ними. Они будут молча стоять перед этим янтарным великолепием, возможно, на мгновение даже замрут от восторга, но потом начнётся грабёж, и в результате прекраснейший зал, которым до этого восхищался весь мир, будет уничтожен.
Вахтер был мужчиной среднего роста, немного тучным в неполные пятьдесят пять лет, с тёмно-русыми волосами без проседи. Он носил бело-голубую полосатую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Когда он говорил по-немецки, звуки выходили четкими, как у многих уроженцев восточных областей, у которых вторым родным языком был русский.
Увлекшись осмотром потолочных фресок, он вздрогнул, когда кто-то спросил по-русски:
— Вы действительно хотите здесь остаться, Михаил Игоревич?
Вахтер молча кивнул. Перед ним стоял полковник Николай Михайлович Лимонов, командир бригады, прикрывающей отступление советских войск из Пушкина в Ленинград. Его бойцов уже списали со счетов — часть, укомплектованную лишь противотанковыми гранатами и ружьями, сильно потрепало в тяжёлых оборонительных боях против немецких танков. Люди против машин. Но все они знали, что только эта жертва может спасти город. Каждый день, каждый час был на счету. Сотни тысяч людей рыли в Ленинграде траншеи и противотанковые рвы, строили бункеры и огневые позиции для артиллерии, три оборонительных круга, которые должны были остановить немцев.
Пятнадцатого сентября 1941 года люди напряженно смотрели вверх и молча молили небеса послать дождь. Раньше обычного. Не нужно ждать до октября. От дождей дороги станут непроезжими, повозки застрянут в глубокой трясине, и танки на широких гусеницах будут только месить грязь и вязнуть. Тогда они остановятся, агрессор не сможет приблизиться к Ленинграду, а после дождей придёт зима, задуют метели и заморозят немецкую армию, которой придётся бороться с непобедимым противником — природой. Ленинград будет спасён… Пошли нам дождь, Господи, отвори облака, дай немцам напиться! Сейчас, пожалуйста, сейчас, а не в октябре. Помоги нам, Господи!
— Я должен, товарищ полковник, — ответил Вахтер и отошёл от стены. — Я должен остаться с Янтарной комнатой.
— Вас расстреляют без колебания.
— Почему? Я могу напомнить, что тоже немец.
— На службе у русских?
— Многие немцы в прошлые столетия служили царям. Генералы, адмиралы, исследователи, философы, врачи и политические советники были немцами… как и мои предки. В 1716 году мой предок Фридрих Теодор Вахтер приехал в Санкт-Петербург вместе с Янтарной комнатой. С тех пор Вахтеры всегда были р\дом с ней, следили за ней и оберегали. Но кроме этого задачи у них была и другая — произвести на свет сына. Так это наследие передавалось из поколения в поколение.
— И вы верите, Михаил Игоревич, что и вы, и Янтарная комната уцелеете? Это иллюзия. Вы будете последним Вахтеровским.
— Нет, Николай Михайлович. У меня есть сын. — Вахтер произнес это с гордостью. Традиция производить на свет сыновей ни разу не нарушалась, ее свято чтили. — Он сейчас в Ленинграде, охраняет произведения искусства, которые мы сумели эвакуировать, и будет участвовать в обороне города. Я горжусь им. Даже если меня расстреляют, рядом с Янтарной комнатой всё равно останется Вахтер.
Полковник Лимонов прислушался. Вдалеке грохотала артиллерийская канонада. Ему показалось, что пол под ногами слегка дрожит.
— Завтра немцы будут во дворце. — Лимонов разозлился на себя. Конечно, пол во дворце не дрожал, ему померещилось. Нервы! И у командира бригады есть нервы, только нужно уметь их контролировать. — Как вы поступите, Михаил Игоревич?
— Представлюсь командиру немецких войск. Уверен, он будет жить здесь, во дворце. Нет более красивого места в Пушкине. И буду просить, умолять защитить Янтарную комнату от вандализма.
— Вандализма? Вы правда хотите так сказать? Вахтеровский, вас будут избивать до тех пор, пока вы не пролепечете: «Немецкий солдат — не вандал». Вы никогда не служили в армии?
— Никогда. Мы, Вахтеровские, всегда находились на особом положении. Кто же будет заботиться о Янтарной комнате? Царь Петр Первый выдал нам собственноручно подписанный документ с печатью позволяющий членам семьи всегда находится рядом с Янтарной комнатой. Он висит под стеклом в моей квартире, его признавал каждый правитель России… даже Ленин и Сталин. Нет, я не был солдатом, как и никто из Вахтеров. Дело всей нашей жизни — Янтарная комната.
— Интересная история у семьи Вахтеровских. Рассказывайте дальше, Михаил Игоревич.
— Для этого у нас мало времени. Я должен спасать Янтарную комнату. Попозже, товарищ полковник.
— Вы верите в то, что сможете рассказать попозже?
— Можно ли жить без веры в будущее? — Михаил Игоревич вздрогнул. Где-то совсем рядом раздался такой мощный взрыв, что задребезжали оконные стёкла. — Вы возвращаетесь в Ленинград, товарищ полковник?
— Да.
Лимонов уставился вдаль с каменным лицом. Уже этой ночью его штаб должен эвакуироваться и оставить Екатерининский дворец.
— В город? — спросил Вахтер.
— Конечно, я буду в городе, когда поеду на совещание к генералу Зиновьеву и маршалу Жукову.
— Если у вас будет время, не могли бы вы заскочить к моему сыну? Он в Эрмитаже. Около спасённых ценностей из дворца. Если увидите его, то передайте, что я им горжусь. Очень горжусь. И буду сообщать о своих перемещениях, а где я — там и Янтарная комната. После войны мы снова увидимся. Так и скажите ему, пожалуйста.
— Я непременно передам, Михаил Игоревич. Всего вам хорошего. — Лимонов пожал Вахтеру руку, задержав ее в ладони, и спросил: — Что с вами будет, если немцы разорят Янтарную комнату?
— Я этого не переживу. Уже двести двадцать пять лет Янтарная комната и Вахтеры неразрывно вместе. Нас нельзя разлучить.
В эту ночь Екатерининский дворец покидали последние советские войска. Вахтер стоял под колоннадой с мраморными статуями выше человеческого роста на широкой лестнице, ведущей в парк, и смотрел вслед отъезжающим машинам. Ночь была светлая, ясная и влажная, чистый воздух наполняли ароматы тысяч цветов и пряный запах деревьев. Когда затих шум моторов, наступила тишина, полная тишина, как будто природа переводила дыхание, прежде чем утром снова начнут оглушительно рваться гранаты, а гусеницы танков станут перемалывать землю.
Женщины тоже покинули дворец и разошлись по домам. Там они дожидались прихода немцев, со страхом воображая первую встречу с захватчиками. Какие они, эти немцы? Правду ли о них рассказывали, писали в газетах? Они насилуют женщин, бьют головами об стену младенцев, убивают всех мужчин, поджигают дома? Так считали многие жители Пушкина и уходили вместе с отступающими солдатами. Женщины грузили самое необходимое в ручные тачки: пару кастрюль, постельное бельё, одеяла, одежду, тюки с вещами. Многие припрятали кресты из красного угла дома, иконы Богоматери или Христа. Счастливчики имели лошадей. Их могли запрячь в телегу, загрузить туда мебель и всё необходимое. Можно взять картошку и квашеную капусту, консервированные огурцы и связки лука, припасенный окорок или колбасу, даже целую заколотую свинью. Люди предчувствовали, что в Ленинграде наступит голод. Немцы надвигались со всех сторон, кольцо окружения сужалось. Как прокормить сотни тысяч людей? Это была самая важная проблема. Кто знает, как долго продлится блокада, прежде чем или город покорится, или немцев прогонят, или начнутся дожди и морозы… Подождём, наберёмся терпения. Этому нас учили сотни лет: ждать и терпеть.
Михаил Вахтер всю ночь просидел в Янтарной комнате на небольшой скамеечке, в полной темноте, наедине с сокровищами, которые в эту долгую ночь ещё принадлежали СССР.
Он вспоминал, как последний царь Николай II в 1916 году вместе с царицей, цесаревичем и четырьмя дочерьми сидели в этой комнате и оплакивали Распутина, демонического монаха, которого убил князь Юсупов с друзьями. Тогда ему, Вахтеру, было тридцать лет. Его отец принёс царевнам надушенные платочки, чтобы они могли вытереть слёзы. А в канун нового, 1917 года, через двести лет после того, как Янтарная комната прибыла из Берлина в Санкт-Петербург, император устроил здесь последний праздник. Тогда он наградил Игоря Германовича Вахтеровского орденом и поцеловал его по-братски, как будто предчувствовал, что февральская революция 1917 года сметёт последнего императора из династии Романовых с трона.
Потом, когда отец умер от воспаления лёгких и Михаил Вахтер в тридцать четыре года заступил на пост, дворец посетил Ленин. Он прошёлся по всем залам, остановился в Янтарной комнате, обвёл почти благоговейным взглядом сверкающее великолепие «солнечного камня» и сказал: