— Подумаешь, всего лишь небольшой сувенир… И не заметишь при таком-то количестве янтаря. Вы правда первым напали на солдата?
— Да. Он ковырял штыком…
— Ладно, ладно! — нетерпеливо махнул рукой доктор Вендлер. — Мы проведем расследование. Для этого и существует военно-полевой суд.
— Военно-полевой суд? — протянул Вахтер. Боль в голове усилилась. Военно-полевой суд означает, что будет слушание дела и солдата наверняка оправдают, поскольку он оборонялся. О выломанном янтаре даже и не упомянут. — Это обязательно, герр доктор?
— Решение будет принимать генерал. — Доктор Вендлер снова взглянул на Яну и облокотился на изголовье кровати. — Как вы сюда попали, сестра?
— Из госпиталя. Из штаба позвонили и попросили помочь, — молниеносно отреагировала она. Яна подняла голову и посмотрела доктору Вендлеру в глаза холодно и бесстрастно. — Я приехала во дворец на велосипеде. Можете проверить, он прислонен к стене.
— Ну и ну! Как будто здесь недостаточно санитаров! В госпиталь с фронта поступают тяжелораненые, за которыми нужен тщательный уход, а кто-то вызывает сюда сестру, чтобы ухаживать за штатским! Идиоты!
— Обратитесь, пожалуйста, к генералу, герр полковник, — холодно сказала Яна. Её сердце бешено колотилось, но внешне она была спокойна. — Кто-то позвонил из штаба…
— Я это уже слышал. — Доктор Вендлер отодвинулся от стены. — Как долго вы пробудете во дворце, сестра?
— Пока во мне будут нуждаться.
— Как вас зовут?
— Яна Роговская.
— Звучит очень по-русски...
— Я родилась в Мазуре. Город Лык в Восточной Пруссии.
— Я знаю, где находится Мазур! — вскинулся доктор Вендлер. — Сражение у Мазурских озер. Гинденбург разгромил русскую армию… В 1914-ом, в Первую мировую. Яна Роговская, видимо, у вас есть пара капель русской крови.
— Ни капли. — И тут Яна сказала то, чего Вахтер от неё не ожидал. — У меня есть документ с генеалогическим древом. С 1680-го года. Мои предки были бранденбургскими поселенцами. Хотите посмотреть? Он у меня с собой…
— Спасибо! Спасибо! — Доктор Вендлер махнул рукой, еще раз кивнул Вахтеру и вышел, поскрипывая сапогами.
Вахтер некоторое время лежал не двигаясь, но потом сел в постели.
— Потрясающе! Кто тебе подсказал идею с документом о генеалогии?
— Пожалуйста, не вставайте, герр Вахтер. — Глаза Яны светились от радости. — Как-то я прочитала в «Правде», что немцы сходят с ума по родословным. Каждый хотел доказать, что он истинный ариец и в его семье никогда не было евреев. Я вдруг об этом вспомнила.
— Ты…. Извините… Вы чудесная девушка, Яна. И были бы еще чудеснее, если бы позволили мне встать и сходить в Янтарную комнату.
Через несколько минут он стоял уже в зале, опираясь на плечо Яны. От потрясения Вахтер потерял дар речи, на его глазах выступили слёзы. Во многих местах деревянные щиты были оторваны, в янтарных панелях зияли ужасные дыры, декоративные розетки и гирлянды отсутствовали — при виде такого у него разрывалось сердце. Но зал был пуст. Немецкие солдаты ушли. После них осталась лишь грязь на обивке кресел и кушеток, следы сапог на полу, куча бумажек, банок и бутылок, а на одной обнажённой женской фигурке из янтаря висела табличка с надписью «Руками не трогать!»
— Немецкий солдат ничего не разрушает… — тихо повторил Вахтер слова доктора Вендлера. — А мы всегда гордились своим немецким происхождением. Теперь мне стыдно.
Он потупился и закрыл глаза. Яна не мешала ему переживать эту боль и молча стояла рядом, стиснув зубы. Да и что тут скажешь? Идет война, а завоеватели во все времена вели себя одинаково.
Оба вздрогнули, когда за их спиной хлопнула дверь. Они тут же обернулись и увидели входящего в зал генерала фон Кортте. Тот окинул взглядом зал и разочарованно пожал плечами.
— Я к вам заходил, герр Вахтер, — сказал он, — но вас не оказалось в квартире. Я решил, что наверняка найду вас в Янтарной комнате, и оказался прав. Я знаю, что вы хотите сказать… хоть мне и неловко, но должен извиниться за моих солдат. Вам от этого легче не станет, выломанные куски уже не вернешь, четверых солдат ждет наказание, а в отношении остальных ничего не доказано… Война не обходится без потерь.
Генерал фон Кортте обошёл зал, внимательно рассматривая янтарные панели, фигурки, картины, гирлянды и снова подошёл к Михаилу Вахтеру и Яне Роговской.
— Я мало в этом смыслю, — сказал он. — Музеи всегда вызывали у меня отвращение. Коллекция мёртвых предметов… Я предпочитаю иметь дело с живыми людьми. Но теперь вижу: здесь находится бесценное сокровище. Это произведение искусства никого не оставит равнодушным. — Немного подумав, он добавил: — Как я вам уже говорил, в рейхе, кажется, с этим согласны.
— Что… что вы имеете в виду, герр генерал? — В голосе Вахтера послышались тревожные нотки. — Что вы узнали?
— Завтра к нам прибывают две специальные комиссии, спецотряд АА, как его называют в Министерстве иностранных дел, и люди из «специального штаба Розенберга». Все они искусствоведы, реставраторы, разбирающиеся в искусстве люди. Эксперты, одним словом. Почему все они устремились в Пушкин, причем именно в Екатерининский дворец?!
— Это простая загадка, герр генерал. — Вахтер сильнее опёрся на плечо Яны, почувствовав, как слабеют колени. — А мне что делать?
— Ничего.
— Это очень мало.
— Ничего другого вам предпринимать не следует, герр Вахтер.
Генерал фон Кортте вопросительно посмотрел на Яну. Медсестра из Красного Креста ухаживает за штатским… Кто позаботился о таком роскошном уходе? Но он не стал задавать вопросов, как и все остальные, для которых присутствие медсестры было обычным делом.
— Я могу чем-нибудь вам помочь?
— Не пускать во дворец спецотряды, герр генерал.
— Как вы себе это представляете? Мне об этом сообщил командующий 18-й армией, генерал-полковник фон Кюхлер. Я же не могу сказать генерал-полковнику: «Отправьте их обратно!»
— Почему не можете?
— Такой вопрос может задать только штатский. Во-первых, я не могу давать указания генерал-полковнику, а во-вторых, спецотряды не подчиняются армии, только своим министерствам. Я же не идиот, чтобы обращаться к Риббентропу или Розенбергу.
Генерал фон Кортте открыл дверь и собрался уходить. Но в резном, позолоченном дверном проёме он обернулся.
— Не делайте глупостей, — сказал он серьёзно. — Человека можно заменить, а такое сокровище — никогда. Не имеет значения, где оно будет находиться. Ваша семья длительное время образцово выполняла свои обязанности. Теперь в этом нет необходимости.
***В ставке фюрера «Волчье логово» в Восточной Пруссии, близ Растенбурга, рейхсляйтер Мартин Борман, шеф партийной канцелярии и один из немногих доверенных людей Гитлера, готовился к обязательному обеду у фюрера.
Хотя Гитлер ел мало и преимущественно вегетарианскую пищу, это никоим образом не снижало ежедневной напряженности, предшествующей этому мероприятию. За столом Гитлер произносил бесконечные монологи с размышлениями о будущем, о своих целях и надеждах, о взглядах на искусство и науку, на стратегию и мировую политику, на экономику и национал-социалистическую правовую реформу, на внешнюю политику и архитектуру. Эти разговоры день за днём всё больше обнажали сущность фюрера, задумавшего изменить весь мир.
В этот день двадцать второго сентября 1941 года стало ясно, что Ленинград захватить не удастся и преимущественным направлением военных действий становится движение на Москву. Кольцо окружения замкнулось, началась блокада с целью заморить голодом полтора миллиона человек. Все лишние на этом участке фронта войска перебросили на московское направление, прежде всего Четвертую танковую группу генерала Хёйпера. В это решение не поверили ни Сталин, ни Жуков, посчитав его отвлекающим манёвром. Но когда Четвертая танковая группа появилась на севере Москвы, стало ясно, что немцы не будут штурмовать Ленинград, его жителям суждено умереть от голода.
Мартин Борман внёс пару правок в блокноте, сунул его под мышку и вошёл в столовую незадолго до прихода Гитлера. Обсуждение текущих событий уже закончили, рапорты с фронтов порадовали Гитлера, хотя немецкие армии наступали медленно, а сопротивление Советов день ото дня росло. Но великая цель — парад немецких войск в Москве — становилась всё ближе. Фюрер вскоре сможет продемонстрировать немецкому народу и всему миру то, что не удалось Наполеону — впервые в истории по столице СССР пройдёт европейская армия.
Сегодня Гитлер был доволен собой, своим окружением и генералами. Можно было поговорить и о приятном, например, об искусстве. Борман знал Гитлера, его настроение и слабости едва ли не лучше всех остальных. Он почти всегда верно чуял, что заинтересует Гитлера помимо положения дел на фронте, и часто переводил разговор на ту или иную тему, которую считал важной.
Обед проходил как обычно. Гитлер ел мало, выпил на десерт чашку чая, перебросился парой фраз со своим врачом, доктором Мореллем, а потом обратился к Борману. Длинный монолог закончился. Гитлер, к радости Бормана, рассказал, что после окончания войны планирует построить в Линце на Дунае гигантский музей — этот город ему особенно дорог. Архитектор Альберт Шпеер уже работал над проектом. Гигантское сооружение по размерам должно превзойти все созданные до сих пор, по сравнению с ним дом партийных съездов в Нюрнберге покажется карликовым. В этом музее соберут самые ценные произведения искусства со всего мира, в этой гигантской Валгалле, пантеоне славы, искусства, заполненном скульптурами и картинами, коврами и гобеленами, работами мастеров по золоту и фарфору, мебелью и книгами, иконами и гравюрами по дереву. Бесценное культурное достояние всей Европы за всё время существования человечества на грядущие тысячелетия превратится в достояние немцев. Наследие для сотен поколений. Ведь Европа будет принадлежать Германскому рейху, в этом Гитлер не сомневался. Экспонатами этого музея станут прежде всего потрясающие сокровища из Советского Союза, из монастырей и церквей, из царских палат, из княжеских и дворянских дворцов.
Уже в начале войны было издано распоряжение, согласно которому все произведения искусства на завоёванных территориях осматривали и сортировали эксперты. Всё самое лучшее и ценное после победы должны были доставить в Линц. Это распоряжение называли «проект музея фюрера». Он лично занимался всем относящимся к искусству последних двух тысяч лет.
Сегодня, двадцать второго сентября, Гитлер более подробно рассказал доверенным собеседникам про свою мечту о музее в Линце. Из захваченных территорий на востоке приходили длинные списки с изъятыми ценностями, Гитлер просматривал их с воодушевлением. Он бросил взгляд на Бормана и откинулся на спинку стула, сложив руки на животе.
— Вы хотели о чем-то доложить? — спросил он, кивнув на красную папку, лежащую рядом с Борманом. — Слушаю вас.
— Мой фюрер, — Борман открыл папку и быстро пробежал глазами донесения. — После того, как кольцо окружения вокруг Ленинграда замкнулось, рабочая группа «Гамбург» из спецотряда АА находилась в расположении 18-й армии. Она прислала рапорт. Наибольшее число ценных предметов искусства из городов Пушкин, Гатчина, Павловск и Петродворец, бывший Петергоф, спасены и в основном остались без повреждений. Среди них в Екатерининском дворце в городе Пушкин находится ценнейший раритет — Янтарная комната. Для неё стоило бы выделить отдельный зал в Линце. Вот фотография. Взгляните, мой фюрер.
Борман протянул Гитлеру большие фотографии, на которых Янтарная комната была показана со всех сторон, вместе с расписным потолком и инкрустированным полом. Эти фотографии сделали еще до войны, поэтому на них была видна вся мебель, янтарные шкафы и конная статуя Фридриха Великого на высоком пьедестале, в окружении воинов. Были видны китайские вазы, инкрустированные янтарём столики и прекрасный янтарный секретер.
Гитлер долго рассматривал фотографии, потом вернул их Борману и кивнул.
— В Линце я отведу Янтарной комнате центральное место. Отдайте необходимые распоряжения. Надо действовать с величайшей осторожностью. Кого вы хотите назначить руководителем?
— Я думаю, доктора Герберта Волтерса или доктора Ганса-Хайнца Руннефельдта. Они оба — эксперты, и прежде всего по янтарю.
— Лучше всего обоих. — Гитлер с довольным видом глотнул чая и потер руки. — Приступайте немедленно. Как дела с остальными ценностями?
— Как и Янтарную комнату, их сохранят целыми и невредимыми. — Борман опять взглянул на записи. — Во дворцах Пушкина и Павловска имеются редкие книги четвёртого века… около пятидесяти тысяч томов. Там же обнаружено ценное собрание икон. Их тоже было бы хорошо разместить в Линце, мой фюрер.
Гитлер опять кивнул.
— Позаботьтесь и о них, — сказал он. — Иконы… в них живёт русская душа.
Он начал очередной длинный монолог об иконах и огромном влиянии христианских ценностей на средневековое искусство.
Борман извинился и покинул столовую. Он был один из немногих, кому разрешалось вставать из-за стола раньше Гитлера.
Двадцать шестого сентября командующий сухопутными войсками получил предписание от адъютанта вермахта при Гитлере.
«После доклада рейхсляйтера Бормана фюрер назначил доктора Ганса-Гейнца Руннефельдта, руководителя управления государственными музеями, в настоящее время зондерфюрера по произведениями искусства в Таллине, ответственным за обеспечение сохранности поступающих в его распоряжение произведений искусства из таких районов, как Царское Село, Петергоф и Ораниенбаум, а в дальнейшем и из Петербурга».
«Немецкое золото Балтики», как с давних пор называл янтарь Гитлер, величайшее сокровище — Янтарная комната из Пушкина — вошла в список прерогатив фюрера, гигантского музея, где соберут все мировые ценности, здание в Линце на Дунае, которое простоит века.
Обе комиссии экспертов, спецотряд АА и подразделение штаба Розенберга, прибыли в Екатерининский дворец с разницей в два дня. Они представились генералу фон Кортту и предъявили предписание генерал-полковника фон Кюхлера, командующего 18-й армией, замкнувшей кольцо окружения вокруг Ленинграда. Город Пушкин входил в административную область, которой он руководил. Фон Кортте прочитал предписание и сделал широкий жест рукой.
— Осматривайтесь, господа, — сказал он. — Я не могу ничего изменить.
Руководитель спецотряда АА, прибывшего в Пушкине первым, вежливо пропустил мимо ушей сарказм генерала.
— Доктор Герберт Волтерс, — представился он. — Я действую по поручению министра иностранных дел рейха, герра фон Риббентропа, и имею специальные полномочия партийной канцелярии.
— Об этом я только что прочитал в ваших бумагах, герр капитан, — недружелюбно отозвался фон Кортте. — Я принял это к сведению.
— Ротмистр, герр генерал…
— Что вы сказали? — ледяным тоном переспросил генерал и нахмурился.
— Я ротмистр, герр генерал.
— Это разве не то же самое, что и капитан? — теперь тон генерала стал совсем резким. — Я не нуждаюсь в ваших уточнениях. Я был ротмистром, когда вы ещё в школу ходили.
— Прошу прощения, генерал.
— Ладно, — кивнул фон Кортте. — Ординарец покажет вам дворец. С чего начнёте?
— У меня есть план здания. — Доктор Волтерс похлопал по кожаному портфелю, который держал под мышкой. — Начну с Янтарной комнаты.
— Я так и думал. — Фон Кортте подошёл к телефону на столе, набрал номер и коротко распорядился:
— Фибиг, зайдите ко мне.
В комнату тут же вошёл молодой лейтенант, как будто ждал за дверью.
— Герр генерал? — спросил он, вытянувшись по стойке «смирно».
— Герр ротмистр из АА, — фон Кортте особенно чётко и с наслаждением выделил слово «ротмистр», — хочет осмотреть Янтарную комнату, а потом и весь дворец. Проводите его.
Доктор Волтерс на прощание молодцевато кивнул и вскинул руку в нацистском приветствии. Фон Кортте впервые наблюдал, чтобы офицер отдавал честь таким образом, а не рукой у козырька. Он воздержался от повторного замечания и повернулся к доктору Волтерсу спиной, молча давая понять, что разговор окончен.