– Так точно, сэр, – ответил Сильвер. – Торговое судно, на котором я служил коком, заходило сюда за пресной водой.
– Если не ошибаюсь, с южной стороны, за тем маленьким островком, есть удобная якорная стоянка, – проговорил капитан.
– Так точно, сэр. Этот островок называется Остров Скелета. Раньше там было становище пиратов, и один матрос с нашего судна знал все эти названия. Вон тот холм на севере они называли Фок-мачтой. А два других, лежащих южнее, – Грот-мачта и Бизань-мачта. Самую высокую гору, ту, что закрыта туманом, они называли Подзорной Трубой, потому что там пираты устраивали наблюдательный пункт, когда становились на якорь и ремонтировали свои потрепанные морем суда.
– У меня есть карта, – сказал капитан Смоллетт. – Взгляните, обозначено ли на ней место якорной стоянки?
У Долговязого Джона глаза заблестели от радости, когда он взял в руки карту. Но я знал, что, едва взглянув на нее, он будет глубоко разочарован. Это была не та карта, что лежала в сундуке Билли Бонса, а ее детальная копия, за исключением красных крестиков и рукописных указаний. Однако, несмотря на сильнейшую досаду, Сильвер сумел сдержаться и не подал виду.
– Да, сэр, – наконец проговорил он. – Вот и стоянка, и обозначена она совершенно точно. Удивляюсь, кто сумел вычертить эту карту? Не пираты же, для этого они слишком невежественны. Место это мой приятель называл Стоянка капитана Кидда. Вдоль западного берега проходит сильное течение, идущее на юг, а затем поворачивающее к северу. Вы верно взяли курс, сэр. Если желаете бросить якорь, лучшего места для стоянки здесь не найти.
– Спасибо, дружище, – поблагодарил капитан Смоллетт. – Если мне снова понадобится ваш совет, я позову вас. А теперь можете идти.
Я невольно поразился, с каким самообладанием Сильвер обнаружил свое знакомство с островом. Когда же он приблизился ко мне, я испугался. Разумеется, он не знал, что я подслушал их разговор, но он внушал мне самый настоящий ужас своими жестокостью, двуличием и хладнокровием. Поэтому я невольно вздрогнул, когда он опустил руку мне на плечо.
– Да, Джим, – задумчиво проговорил он. – Славное местечко этот остров, в особенности для такого парнишки, как ты. Там можно купаться, лазать по деревьям и охотиться за дикими козами. Ты наверняка умеешь карабкаться по скалам не хуже серны. Ей-богу, я и сам молодею, взглянув на этот остров, и забываю про свою проклятую деревяшку. Хорошо быть молодым и иметь целыми обе ноги, верно? Если захочешь побродить по острову, то скажи об этом старому Джону, и он позаботится о закуске тебе на дорогу.
Дружески хлопнув меня по плечу, он заковылял прочь.
Капитан Смоллетт, сквайр и доктор Ливси о чем-то беседовали на шканцах[22]. Я сгорал от нетерпения, но не решался прервать их разговор. Пока я выискивал благовидный предлог, доктор Ливси сам подозвал меня. Он забыл внизу трубку и попросил меня принести ее. Приблизившись к нему, я улучил удобный момент и сказал тихо:
– Доктор, я должен немедленно предупредить вас об очень важных вещах. Уведите капитана и сквайра в каюту, а затем под каким-нибудь предлогом пошлите за мной. Сразу скажу: вас ждут жуткие новости.
Доктор несколько изменился в лице, но мигом овладел собой и громко сказал, сделав вид, будто спрашивал меня о чем-то:
– Спасибо, Джим. Это все, что мне требовалось узнать.
С этими словами он обернулся к сквайру и капитану. И хотя они продолжали невозмутимо беседовать, по их лицам я понял, что доктор Ливси передал им мою просьбу. Затем капитан приказал Джобу Эндерсону собрать на палубе всю команду.
– Друзья, – обратился к матросам капитан Смоллетт. – Я хочу сказать вам несколько слов. Этот остров, лежащий перед вами, – цель нашего плавания. Мистер Трелони, щедрость которого всем нам хорошо известна, спросил меня, хорошо ли поработала команда в пути, и я доложил ему, что вы справились как нельзя лучше. Поэтому я отправляюсь со сквайром и доктором, чтобы выпить за ваше здоровье, а вам сейчас подадут грог, чтобы и вы имели возможность выпить за наше. Я нахожу, что со стороны почтенного сквайра это весьма любезно, и предлагаю крикнуть в его честь «ура».
Разумеется, «ура» тут же грянуло, причем так единодушно и искренне, что в ту минуту я и сам с трудом верил, что эти люди вполне готовы перебить нас всех до единого.
– Трижды «ура» капитану Смоллетту, – завопил Долговязый Джон, когда первое «ура» смолкло.
И на этот раз «ура» было дружно подхвачено всеми, кто находился на палубе.
Сквайр, капитан и доктор спустились вниз и вскоре послали за мной. Я застал их сидящими за столом за бутылкой испанского вина и тарелкой с изюмом. Доктор курил, сняв свой парик, что, как я знал, было у него признаком глубокого волнения.
В открытый иллюминатор дул теплый ночной ветер. За кормой серебрилась лунная дорожка.
– Ты собирался что-то сообщить нам, Хокинс? – обратился ко мне сквайр. – Говори же!
И я со всеми подробностями передал им подслушанный мною из бочки разговор Джона Сильвера с его сообщниками. Все трое слушали, не шевелясь и не отрывая глаз от моего лица. И только когда я закончил, доктор Ливси сказал:
– Джим, присаживайся к столу!
[23]. Волны били в борта, руль ходил ходуном, и все судно скрипело, стонало и подрагивало, как живое. Я крепко вцепился в какой-то трос, голова у меня закружилась. Хоть я и привык к качке в море, на ходу судна, болтанка на якорной стоянке всегда вызывала у меня дурноту, особенно по утрам и на пустой желудок. А может, на меня подействовал унылый вид острова с его темными однообразными лесами, голыми гранитными вершинами и грозно ревущими и пенящимися у берега бурунами прибоя. Несмотря на то что солнце ярко светило, чайки и бакланы, охотясь за рыбой, пронзительно голосили, и всякий на моем месте радовался бы виду суши после долгого плаванья, сердце мое тоскливо сжалось. Я с первого взгляда возненавидел Остров Сокровищ!В то утро нам предстояла трудная работа. Несмотря на волнение, ветра совершенно не было, и, чтобы войти в узкий пролив между берегом и Островом Скелета, надо было спустить шлюпки и три или четыре мили буксировать шхуну на веслах. Я присоединился к команде одной из шлюпок, хоть никто меня туда и не звал.
Солнце палило нещадно, матросы все время ругались, проклиная свою долю. Шлюпкой командовал Эндерсон, но вместо того, чтобы призвать своих людей к порядку, он сквернословил вместе с ними.
– Ну да ладно, парни, – наконец выкрикнул он, витиевато выругавшись, – скоро всему этому придет конец!
Я счел эти слова скверным признаком. Раньше матросы беспрекословно исполняли свой долг. По-видимому, один лишь вид Острова Сокровищ поколебал дисциплину на судне.
Долговязый Джон все это время находился рядом с рулевым, помогая ему вести судно. Оказывается, он знал этот пролив как свои пять пальцев, и его нисколько не смущало то, что замеры показывали совсем другие глубины, чем те, что стояли на карте.
– Это все работа прилива, – твердил он. – Здешние приливы орудуют в этом проливе, словно лопата угольщика.
Наконец мы остановились точно в том самом месте, где на карте был изображен якорь. Треть мили отделяла нас от большого острова и треть мили – от Острова Скелета. На дне был чистый песок. Грохот спускаемого якоря вспугнул стаи птиц на берегу, и они с пронзительными криками закружились над лесом. Через минуту птицы снова скрылись в кронах деревьев, и все затихло.
Якорная стоянка была со всех сторон закрыта от ветров берегами, поросшими густым лесом. Лес начинался чуть ли не у самой полосы прибоя, а далее, словно амфитеатр, уступами поднимались холмы. Две крошечных речушки, или, вернее, два заболоченных ручейка впадали в залив, казавшийся издали тихим прудом. Растительность вокруг речушек имела какой-то нездоровый, ядовитый оттенок. С борта «Эспаньолы» невозможно было разглядеть никаких построек на берегу, и если б не карта, можно было бы решить, что мы – первые, кто ступил на эту землю с тех пор, как она поднялась из океанских глубин.
Ничто не нарушало мертвую тишину, кроме приглушенного шума волн, разбивавшихся о скалы на расстоянии полумили от нас. В воздухе стоял странный запах – болота, лиственной прели и гнилого дерева. Я видел, как доктор принюхивается, словно ему подсунули за завтраком тухлое яйцо.
– Не знаю, здесь ли клад, – проворчал он, – но за лихорадку я ручаюсь.
Поведение команды, внушившее мне тревогу уже на шлюпке, стало совсем угрожающим, когда мы вернулись на судно. Люди слонялись по палубе без дела и о чем-то сговаривались. Любое приказание встречалось с неудовольствием и исполнялось с неохотой. Даже самые надежные матросы заразились этим настроением. Угроза бунта сгущалась над нами, как грозовая туча.
Но не одни мы одни заметили эту опасность. Долговязый Джон изо всех сил стремился поддерживать порядок. Он обходил моряков одного за другим, действуя то уговорами, то ставя в пример себя. Он буквально из кожи вон лез, расточая улыбки и похвалы направо и налево. Если звучала команда капитана, Сильвер первым бросался исполнять ее, прыгая на своей деревяшке и весело крича: «Есть, сэр, так точно, сэр!». Когда же возникала пауза, он одну за другой во весь голос распевал песни, словно они могли скрыть зреющее недовольство. И скажу по чести – из всех грозных признаков этого тревожного дня самым зловещим казалось нам поведение Долговязого Джона.
Мы собрались в каюте на совет.
– Сэр, – сказал капитан, обращаясь к сквайру. – Если я рискну отдать еще какое-нибудь распоряжение, они набросятся на нас. Вы сами видите, что происходит. Мне грубят на каждом шагу. Если я отвечу на грубость, нас разорвут в клочья. Если не отвечу – Сильвер заподозрит неладное, и нашу игру можно считать проигранной. Есть только один человек, на которого мы можем надеяться.
– Кто же это? – спросил сквайр.
– Сильвер, сэр, – ответил капитан. – Он встревожен не меньше, чем мы, и хочет пресечь преждевременный бунт. Если предоставить ему такую возможность, он уладит дело. Предлагаю разрешить команде сегодня после обеда отправиться на берег. Если они поедут всем скопом – мы захватим корабль. Если никто не согласится поехать – забаррикадируемся на юте и будем защищаться. Если же поедет только часть команды, то могу поручиться, что Сильвер доставит их обратно на борт смирными, как овечки.
План был принят. Самым надежным – Хантеру, Джойсу и Редруту – вручили заряженные пистолеты и посвятили их в наши планы. Вопреки нашим ожиданиям, они не слишком удивились и отнеслись к нашему сообщению вполне сдержанно. Затем капитан поднялся на палубу и обратился к команде с краткой речью:
– Друзья! Сегодня был нелегкий день, и все порядком устали. Поэтому небольшая прогулка по суше, я думаю, никому не повредит. Шлюпки уже спущены. Садитесь и отправляйтесь на берег, у кого есть желание. За полчаса до захода солнца я велю подать сигнал выстрелом из пушки.
Похоже, что это дурачье вообразило, что наткнутся на клад, едва ступят на берег. Они мигом повеселели и разразились таким «ура», что в утесах проснулось эхо, а перепуганные птицы вновь начали кружить над лесом.
После этого капитан спустился вниз, предоставив Сильверу распоряжаться на палубе. Останься он на палубе – и он больше не смог бы притворяться, что ничего не понимает. А дела обстояли так: команда бунтовщиков подчинялась теперь только Сильверу и его одного признавала капитаном. А мирные матросы – вскоре обнаружилось, что были на судне и такие, – оказались сущими глупцами. До поры до времени они шли за вожаками, но чересчур далеко заходить им не хотелось. Одно дело – побузить и уклониться от работы, и совсем другое – вооруженный бунт, захват судна и убийство ни в чем не повинных людей. Вполне достаточно, чтобы трижды повесить кого угодно.
После долгих споров команда разделилась так: шестеро остались на «Эспаньоле», а остальные тринадцать, в том числе и Джон Сильвер, начали грузиться в шлюпки.
Вот тут-то я вдруг и решился на отчаянный, совершенно безумный поступок, который впоследствии содействовал нашему спасению. Уже стало ясно, что захватить судно без боя нам не удастся, поскольку Сильвер оставил на нем шестерых сообщников. А раз так – моя помощь здесь не потребуется. Поэтому я решил тоже отправиться на берег. Не колеблясь ни секунды, я перемахнул через борт и спустился в одну из шлюпок, которая тотчас отчалила.