— Я жду тебя на детской площадке, — сказал он уже возле двери и вышел.
Еле волоча ноги, Рэчел подошла к раковине и долго и тщательно отскребала руки, то и дело брызгая водой на заляпанное краской платье. Покончив с этим, она поплелась на игровую площадку, Боннер сидел на земле, опершись спиной на станину детских брусьев. В руке он держал банку «Доктора Пеппера». Одна нога вытянута, другая согнута в колене. Он был одет в синюю футболку и джинсы, которые, хотя и имели небольшую дырочку на колене, были тем не менее несравненно лучше тех, которые ей пришлось выбросить. На голове Боннера красовалась бейсболка с символикой клуба «Чикаго старз».
Рэчел уселась в нескольких ярдах от него, рядом с бетонной черепахой. Гейб протянул ей пакет с едой. Рэчел невольно обратила внимание, что руки его были чистыми: даже колечко бактерицидного пластыря, обвивавшее большой палец, было свежим, только что приклеенным. Она уже не в первый раз удивилась тому, как человек, выполняющий черную работу, умудряется оставаться чистым.
Положив пакет с ленчем на колени, Рэчел развернула его и вынула ломтик жареной картошки. Запах, ударивший в ноздри, был восхитительным, и она едва удержалась, чтобы не сунуть в рот сразу пригоршню чудесного лакомства.
Однако она все же взяла себя в руки и, отправив в рот лишь тот кусочек, который держала в пальцах, слизнула оставшуюся на губах соль.
Гейб вскрыл банку с «Доктором Пеппером», внимательно осмотрел ее, а затем перевел взгляд на Рэчел.
— Я хочу извиниться за свое поведение, — сказал он.
Рэчел так изумилась, что выронила на траву очередной ломтик картошки. «Так вот, значит, к чему вся эта церемония с кормежкой, — подумала она. — Боннера наконец заела совесть. Ну что ж, хорошо, что она у него по крайней мере еще осталась».
Вид у Гейба был весьма напряженный. Глядя на него, Рэчел заподозрила, что он боится, как бы она не устроила истерику, и тут же решила, что этого он от нее не дождется.
— Знаешь, Боннер, ты пойми меня правильно, но у тебя в тот день был такой жалкий и смешной вид, что я все губы себе искусала, чтобы не расхохотаться.
— Вот как?
Она ожидала, что Гейб еще больше нахмурится, но вместо этого он расслабился и уселся поудобнее.
— С моей стороны это было непростительно. Ничего подобного больше не случится. — Он сделал небольшую паузу, все еще не решаясь встретиться с Рэчел глазами. — Я был пьян…
Рэчел без труда вспомнила, что в тот день, о котором он говорил, от Гейба совершенно не пахло алкоголем. Да и вообще ей тогда показалось, что его поведение было больше связано не с ней, а с тем, что происходило у него в душе.
— Да, пожалуй, больше не стоит так поступать, — сказала она. — Ты вел себя как подонок.
— Я знаю.
— Как король подонков.
Гейб, к этому моменту успевший снять зеркальные очки, быстро взглянул на нее, и — о чудо! — ей показалось, что в его глазах она уловила искорку веселья.
— Ты хочешь, чтобы я пресмыкался перед тобой, верно? — спросил он.
— Как червяк.
— Интересно, хоть чем-нибудь тебе можно заткнуть рот на какое-то время или это в принципе невозможно? — осведомился Боннер, и на губах его появилось что-то похожее на улыбку.
Рэчел была так поражена этим обстоятельством, что не сразу нашла ответ.
— Грубость и неуважение к собеседнику — часть моего шарма, — заявила она после небольшой паузы.
— Тот, кто тебе это сказал, наврал.
— Ты называешь знаменитого Билли Грэма лгуном?
На какой-то момент уголки губ Гейба вздернулись еще выше, но затем снова опустились книзу, и на лице появилась привычная мрачная гримаса. По всей видимости, он решил, что пресмыкался уже достаточно.
— Послушай, у тебя что, нет пары джинсов? — спросил он, сделав неопределенный жест. — Только идиотка может работать в платье.
«И еще тот, у кого нет ничего, кроме платья», — подумала Рэчел. Она не могла позволить себе потратить даже цент на одежду, поскольку Эдвард уже начал вырастать из своих вещей.
— Мне нравятся платья, Боннер. Они подчеркивают мою женственность.
— Ага, особенно в сочетании с этими башмаками, — сказал Гейб, с отвращением глядя на ее грубые черные полуботинки.
— Что я могу на это ответить? Я — рабыня моды.
— Чушь. Просто твои старые джинсы порвались, верно? Ну так купи себе новые. Нет, я сам куплю тебе джинсы. Можешь считать, что это будет твоя униформа.
Ему уже не раз приходилось видеть, как Рэчел наступала на горло собственной гордости, но это было тогда, когда дело касалось Эдварда. Сейчас же ситуация была иная.
— Ты их купишь, ты их и носи, — процедила она с нескрываемым презрением.
Несколько секунд оба молчали.
— Так ты, значит, крутая, так, что ли? — произнес наконец Боннер, в очередной раз окинув Рэчел оценивающим взглядом.
— Круче не бывает.
— До того крутая, что тебе даже еда не нужна. — Боннер взглянул на стоящий на коленях у Рэчел пакет с продуктами. — Ты собираешься есть или так и будешь демонстрировать мне свою независимость?
— Я уже сказала тебе, что не голодна.
— Наверное, именно поэтому ты выглядишь, как ходячий скелет. У тебя анорексия, не так ли?
— У бедняков не бывает анорексии. — Рэчел положила в рот еще кусочек жареного картофеля. Он был таким божественно вкусным, что ей снова захотелось наброситься на него и разом проглотить все до последней крошки. Одновременно душу ей терзало чувство вины перед Эдвардом за то, что она лишала его лакомства, которое он так любил.
— Кристи говорит, ты почти ничего не ешь.
Мысль о том, что Кристи докладывает Гейбу о ее поведении, заставила Рэчел забеспокоиться.
— Пусть не сует нос не в свое дело.
— И все-таки, почему ты ничего не ешь?
— Ты прав, у меня анорексия. И хватит об этом, ладно?
— Ты же сама сказала, что у бедняков ее не бывает.
Не отвечая, Рэчел принялась пережевывать следующий ломтик картошки.
— Попробуй гамбургер.
— Я вегетарианка.
— Кристи видела, как ты ела мясо.
— А ты что, гастрономическая полиция?
— Просто я не понимаю. Если только… — Боннер бросил на Рэчел проницательный взгляд. — Когда ты в первый раз при мне хлопнулась в обморок, я дал тебе пирожное. А ты тут же пыталась сунуть его твоему ребенку.
Рэчел замерла.
— В этом дело, верно? Ты отдаешь свою еду ребенку.
— Во-первых, его зовут Эдвард, а во-вторых, тебя это не касается.
Глядя на нее, Боннер покачал головой.
— Ты ведешь себя как ненормальная. Ты ведь и сама это знаешь, не так ли? Твой сын ест более чем достаточно, а ты моришь себя голодом.
— Я не хочу об этом разговаривать.
— Черт побери, Рэчел, да ты просто чокнутая.
— Никакая я не чокнутая.
— Тогда объясни мне, в чем дело.
— Я не обязана тебе ничего объяснять. И потом, уж если кому и рассуждать об этом, то только не тебе. Может, ты сам этого и не замечаешь, но уж у тебя-то точно давным-давно крыша поехала.
— Наверное, именно поэтому мы с тобой хорошо ладим.
Это было сказано так просто и тепло, что Рэчел едва не улыбнулась. Гейб отхлебнул глоток из банки. Она же, взглянув вдаль, туда, где над верхним обрезом экрана виднелись горы, вдруг вспомнила о том, как они понравились ей, когда Дуэйн впервые привез ее в Солвейшн. Когда она смотрела на покрытые зеленью склоны из окна своей спальни, ей казалось, что она видит перед собой лик Всевышнего.
Снова посмотрев на Гейба, Рэчел на короткий миг ощутила, что перед ней не враг, а просто человек, такой же несчастный и потерянный, как и она сама.
Гейб, откинув назад голову, внимательно смотрел на нее.
— Слушай, ведь твой парнишка… Он ведь каждый вечер плотно обедает, верно?
Охватившее ее на короткое время теплое чувство разом исчезло.
— Ты что, опять за свое?
— Ответь мне на вопрос, и все дела. Он ведь сытно обедает, верно?
Рэчел неохотно кивнула.
— И завтракает тоже? — гнул свое Боннер.
— Ну да, вроде бы.
— В садике всем детишкам дают перекусить и кормят их хорошим, сытным ленчем. А когда он возвращается домой, кто-то из вас — либо ты, либо Кристи — наверняка дает ему еще чем-нибудь подзаправиться?..
Вот только не факт, что так будет и в следующем месяце, не говоря уже о следующем годе, подумала Рэчел, и по спине у нее побежали мурашки. Она почувствовала себя так, словно ее толкали на какой-то нехороший и опасный поступок.
— Рэчел, — снова заговорил Боннер, — пора тебе заканчивать голодовку.
— Не болтай ерунды!
— Тогда объясни мне, чего ради ты себя истязаешь?
Если бы Гейб говорил своим обычным грубоватым тоном. Рэчел было бы проще, но сейчас в голосе его звучали непривычные мягкие интонации, против которых у нее не было почти никакой защиты, и потому она сочла за лучшее, собрав остатки сил, броситься в атаку:
— Я отвечаю за него, Боннер. Я, я одна, и никто другой!
— В таком случае тебе следует получше заботиться о себе.
— Не лезь ко мне с советами, — отрезала Рэчел и прожгла Боннера злобным взглядом.
— Учти, чокнутым лучше держаться вместе.
Сказав это, Боннер бросил на Рэчел такой полный понимания и сочувствия взгляд, что у нее перехватило дыхание. Она хотела сказать еще какую-нибудь колкость, но не смогла.
— Я не хочу об этом говорить.
— Вот и ладно. Лучше поешь.
Пальцы Рэчел судорожно сжали лежащий у нее на коленях бумажный пакет. В душе она вынуждена была признать, что Боннер прав: как бы она ни истязала себя, это не могло гарантировать Эдварду защиту от жизненных неурядиц.
Душу ее захлестнуло бессильное отчаяние. Ей так хотелось, чтобы у сына было все, не только пища, но и безопасность, уверенность в завтрашнем дне, здоровье, образование, дом, где он мог бы жить. Но, даже лишая себя последнего куска, она была не в состоянии обеспечить ему всего этого.
Глаза Рэчел наполнились слезами, и по щеке побежала влажная дорожка. Мысль о том, что Боннер увидит ее плачущей, привела ее в ярость, и она, устремив на него испепеляющий взгляд, пробормотала:
— Попробуй только хоть слово сказать!
Боннер шутливо поднял кверху обе руки, давая понять, что не собирается ей перечить, и отхлебнул еще глоток «Доктора Пеппера».
По телу Рэчел пробежала судорога. И тут Боннер был прав: напряжение последних месяцев в самом деле сделало ее похожей на сумасшедшую, и понять ее мог только такой же сумасшедший, как и она.
Если трезво взглянуть на вещи, подумала она, то у Эдварда во всем мире не было никого, кроме нее, а она действительно относилась к себе просто наплевательски. Доводя себя голодом до полного изнеможения, она лишь делала еще более нестабильным их с Эдвардом и без того незавидное положение.
— Сукин ты сын! — пробормотала она, глядя на Гейба, и вытащила из пакета гамбургер.
Боннер, ни слова не говоря, натянул на самые глаза козырек своей бейсболки, словно собирался хорошенько вздремнуть.
Рэчел сунула гамбургер в рот, ощутив вместе с его восхитительным вкусом привкус собственных слез.
— Не знаю, как у тебя хватило наглости назвать меня ненормальной, — с трудом выговорила она с набитым ртом и, дрожа от нетерпения, откусила от гамбургера еще кусок. — По-моему, человек, которому взбрело в голову открыть придорожный кинотеатр для автомобилистов, должен быть полным придурком. Может, ты этого не заметил, Боннер, но такие заведения вымерли уже лет тридцать назад. Ты прогоришь еще до того, как кончится лето.
— Плевать я на это хотел, — сказал Боннер.
— В таком случае я умываю руки. Похоже, ты в десять раз более сумасшедший, чем я.
— Ты лучше ешь давай.
Смахнув с глаз слезы тыльной стороной ладони, Рэчел откусила очередной кусок. Еще никогда в жизни она не ела такого вкусного гамбургера.
— Тогда зачем тебе это вообще надо? — спросила она, торопливо прожевывая очередную порцию.
— Просто хотел себя чем-то занять, а ничего лучше придумать не смог.
— А чем ты зарабатывал на жизнь до того, как рехнулся? — поинтересовалась Рэчел.
— Я был наемным киллером и работал на мафию. Ну что, ты уже больше не плачешь?
— Я вовсе не плакала! А мне бы очень хотелось, чтобы ты в самом деле был киллером. Тогда, будь у меня деньги, я бы заплатила тебе, чтобы ты прикончил сам себя.
Боннер приподнял козырек бейсболки и спокойно, без всякого раздражения посмотрел на нее.
— Если ты и дальше будешь меня так усердно ненавидеть, мы с тобой неплохо уживемся, — сказал он.
Не обращая внимания на его слова, Рэчел, покончив с гамбургером, принялась за жареную картошку, запихивая в рот сразу по несколько ломтиков.
— Слушай, а как тебя угораздило связаться с Дуэйном?
Вопрос был задан без особого интереса, скорее всего просто от скуки, но Рэчел решила, что, поскольку Боннер не сообщил ей никакой информации о себе, ей тоже не следует откровенничать.
— Я познакомилась с ним в стриптиз-клубе, где работала исполнительницей экзотического танца.
— Я видел твое тело, Рэчел. Должно быть, когда там танцевала, ты была попышнее. При такой худобе ты не заработала бы даже на жевательную резинку.
Рэчел хотела было обидеться, но тщеславия у нее совсем не осталось.
— Девушки, которые работают в таких местах, не любят, когда их называют стриптизершами. Я об этом знаю от одной из них. Несколько лет назад мы жили с ней на одном этаже. Она каждый день ходила в салон красоты загорать под кварцевой лампой.
— Да что ты говоришь.
— Ты небось думаешь, что исполнительницы экзотических танцев — они предпочитают, чтобы их называли именно так, — загорают нагишом? Так вот, ничего подобного. Ложась под лампу, они надевают крохотные трусики, чтобы на теле оставались белые полоски. Та девица рассказывала мне, что в этом случае, когда они в клубе их снимают, публика возбуждается еще сильнее: запретный плод кажется еще более запретным.
— Похоже, я слышу в твоем голосе восхищение.
— Она очень неплохо зарабатывала, Боннер.
Гейб в ответ только фыркнул.
По мере утоления голода Рэчел становилась все более любопытной.
— А все-таки, чем ты занимался раньше? Только честно.
— Да какие уж тут секреты, — пожал плечами Боннер. — Я был ветеринаром.
— Ветеринаром?
— Ну да, а что такого?
По голосу Боннера Рэчел догадалась: их перемирие висит на волоске. С немалым удивлением она вдруг поняла, что этот человек ее интересует. Ей пришло в голову, что Кристи, которая прожила в Солвейшн всю жизнь, должны быть известны кое-какие его секреты, и Рэчел решила при случае расспросить ее об этом.
— Ты не похожа на женщину, которая способна вскружить голову телепроповеднику, — снова заговорил Боннер. — Мне кажется, преподобный Дуэйн Сноупс должен был выбрать себе в жены какую-нибудь набожную особу, аккуратно посещающую церковь.
— Я была такой благочестивой и набожной, что дальше некуда, — сказала Рэчел, стараясь, чтобы в голосе ее не чувствовалось ни малейшего признака горечи. — С Дуэйном я познакомилась в Индиане во время его проповеднической кампании. Я была одной из его добровольных помощниц. Он меня прямо околдовал. Хочешь верь, хочешь нет, но раньше я была довольно-таки романтически настроенной особой.
— Но ведь он был намного старше тебя, разве нет?
— На восемнадцать лет. Идеальный кандидат на роль отца сиротки.
Боннер вопросительно взглянул на Рэчел.
— Меня воспитывала бабушка, — пояснила она. — Я жила в центральной части Индианы. Бабуля была очень набожной, и потому прихожане маленькой сельской церквушки были для нее семьей. Они стали семьей и для меня. Религия устанавливала весьма жесткие правила, но по крайней мере это были честные правила, в них не было лжи.
— А что случилось с твоими родителями?
— Моя мать была хиппи. Она не знала, кто мой отец.
— Хиппи?
— Я родилась в коммуне хиппи в штате Орегон.
— Да ты шутишь.
— Поначалу я жила с матерью, но потом она села на наркотики и, когда мне было три года, умерла от передозировки. Мне повезло, меня отправили к бабушке. — Рэчел улыбнулась. — Она была очень простая женщина: верила в Бога, в Соединенные Штаты Америки и яблочный пирог. И еще обожала преподобного Дуэйна Сноупса. Она была так счастлива, когда я вышла за него замуж!