Предплечье у него мощное, впрочем, как и плечи, и шея. Большой мальчик. И ужасно красивый. Господи, какое же счастье, что люди не умеют читать мысли друг друга! Но даже глаза поднять страшно, лучше уж вот так работать, опустив взгляд на его руки. И разговаривать с ним тоже становится сложно. Она себя заставляет, но Люсю подводит даже ее общительность. Хорошо хоть, часто выручает Гоша, который обычно сидит тут же, рядом. Но не всегда. Сейчас Георгий в соседней комнате, смотрит хоккей, ожидая своей очереди.
Ну вот, с руками она закончила.
— Раздевайся. Буду шею тебе мять, — неужели это ее голос звучит так хрипло?
Гриша без лишних разговоров стягивает через голову футболку. Люся не выдерживает и на секунду зажмуривается. Да когда же она привыкнет к тому, какой он?! С досады приходится прикусить губу. Встает за его спиной, руки ему на плечи. Кожа такая… теплая, плотная, гладкая… Как с этим справляться?!
— Гриш, хочешь, к телевизору перейдем? Посмотришь, пока я буду доделывать?
— Не хочу отвлекаться.
А она вдруг, неожиданно даже для самой себя, наклоняется к его уху и спрашивает негромко:
— Нравится?
— Очень, — так же тихо отвечает он.
Начинает работать, все-таки годы практики позволяют ей собраться с мыслями. Но думает все время только об одном. Вот его голова, слега наклоненная вперед. Коротко стриженый темноволосый затылок. Разворот широких плеч. И отчетливо вдруг представляется, как она обхватывает эти здоровенные плечи, прижимает его затылком к своей груди. И утыкается губами в темную макушку. Картина такая яркая перед глазами, такая желанная. Кажется, она пропадает…
— Все, Гриш, я закончила. Сейчас уколемся и за Гошу возьмусь.
— Спасибо… Лютик, — он протягивает руку за футболкой, лежащей на столе. Она отводит глаза и молчит.
Потом он уходит на кухню, возвращается со всем необходимым для укола.
— Садись. Гриш, в какую мы вчера ставили?
— В правую.
— Ну, давай мне тогда левую.
Невооруженным взглядом видно, что этот этап лечебных процедур ему совершенно неприятен. Не потому, что больно, а потому что неловко. Это заметно по тому, как он резко задирает вверх штанину просторных шорт, обнажая могучее бедро, и как отводит взгляд, упорно глядя куда-то в сторону. Людмила опускается на одно колено.
— Ногу расслабь.
— Я расслабил.
— Нет, не расслабил. Ну же, Гриша! — она пытается руками встряхнуть его ногу, но ее пальцев не хватает, чтобы обхватить такое бедро.
— Я сам!
— Ну, давай сам.
Он дергает ногой, ставит ее аккуратно на пол.
— Ну вот, другое дело. Сиди спокойно, — быстрый укол, плавное движение поршня, она прижимает мокрый комок ваты к ноге. — Все, свободен. Иди, полежи теперь.
Он встает и, слегка прихрамывая и прижимая руку к бедру, идет к выходу из комнаты. Она, ему вслед:
— Без подушки, помнишь?
— Помню.
Людмила встряхивает головой, словно отгоняя наваждение.
— Гоша, ну где ты там? Иди к мамочке.
Позже, делая массаж Гоше и перешучиваясь с ним, Люся ловит себя на мысли, что они для нее кто угодно, но уже не клиенты. Как-то так неожиданно и незаметно случилось.
Глава 7. Большое воздаяние
— Ну что, Лютик, мы с тобой надолго не прощаемся, — они оба вышли ее провожать.
— Ну, видимо, да, — Люся смущенно улыбается. Она только что выдержала бой с собственной совестью. Деньги было брать неловко. Но и не взять — тоже странно. Да и нужны ей деньги, у Люды есть обязательства перед семьей.
— Тогда — до встречи!
— Хорошо. Все мои рекомендации извольте выполнять.
— Мы помним! — на удивление слаженным хором.
— Гош, мне не кажется, что это хорошая идея.
— Хорошая, хорошая. И Люся уже согласилась.
— И все равно… Ну, подумай сам — где она, и где твои знакомые?
— Послушай, когда ты уже расстанешься со своими предрассудками относительно Люси?! Она замечательный человек и нечего…
— А я не о ней говорю! — перебивает его старший брат. — А о твоих друзьях-мажорах! Ты думаешь, ей будет комфортно с ними?
— Уверен, что Люся сможет с кем угодно поладить, — упорствует младший. — И потом, это мой день рождения, кого хочу, того и приглашаю.
— Мне это не нравится.
— Придется смириться. А все-таки странно, да?
— Что?
— Что у нас дни рождения с разницей в неделю. Вот я прямо чувствую с Люсей такое родство душ…
— С чего бы вдруг? — старший раздражен. — Ничего общего.
— Ну, и что думаешь?
Они в кабинете Григория, обсуждают отчет коммерческой службы. Гоша морщится, ерошит волосы.
— Да что тут думать, Гриш. Не сработало, сам же видишь. Я, вообще-то, изначально и предполагал такой результат. Эластичность спроса по цене никакая.
— Слушай, прекрати эти заумствования и нормальным языком скажи!
— Не прибедняйся. У тебя высшее экономическое образование, между прочим. Обязан понимать.
— Ой, не смеши меня! Высшее экономическое, тоже мне.
— Тебе принести из отдела кадров копию твоего диплома?
— Гошка, мы с тобой оба знаем, как я его получил.
— Ну, — улыбается младший, — не без моей помощи. Но поступил и учился в университет на заочном все-таки ты!
— Ни фига! Это ты меня заставил. А учились там мои деньги и контрольные, которые ты за меня делал.
— Ты так говоришь, будто к этому вообще не причастен.
— Почему? — усмехается Гриша. — Я туда… ходил. Иногда. Ножками, ножками. Тот еще подвиг.
— Ладно, не ной. Я не верю, что ты не понял, о чем я говорил.
— Понял, — вздыхает Григорий. Отодвигает в стороны бумаги. — Все эти игры с ценами — как мертвому припарка. На прибыли не сказывается.
— Я тебе то же самое сказал.
— Не вылезем мы сами, Гош. Деньги нам нужны. Какие-то другие… деньги.
— Я ищу, Гришка, ищу. С банками засада, конечно. Столько нам не дадут, не с нашим балансом. Но… не все варианты еще отработаны. Я несколько удочек закинул. Может быть, что-то выстрелит.
— Ну, дай Бог. Лишь бы нас при этом не зашибло.
— Да нам терять уже все равно нечего.
— И то верно.
Над тем, что надеть на день рождения к Гоше, она думала неделю. Очень было неожиданным это приглашение. Неожиданным и очень-очень приятным. Ей ужасно хотелось быть там красивой, настолько, насколько она сможет. Недельные размышления ничего не дали, и поэтому в воскресенье они с Ритой идут по магазинам. Рита смеется над Люсей, над тем, что ей все не нравится. Но потом идеальное платье все же находится — темно-синий креп, пышная юбка, умеренно глубокий вырез, предваряемый рядом маленьких пуговиц. На Люсе оно сидит безупречно. Черные босоножки и подходящий к платью клатч у нее нашлись. Ну что ж, она готова!
День рождения Гоша отмечает дома. Он сказал ей, что не хочет пышного празднования, камерное мероприятие, только для своих. Люсе лестно, что ее причислили к «своим». Но Людмила понимает, что настроение у Гоши совсем не подходящее, чтобы закатывать огромный банкет на тридцатилетие. Да и, похоже, денег лишних нет на это все.
Поэтому в субботу вечером Люся стоит перед такой знакомой дверью в «Синей звезде». И когда дверь распахивается, на пороге стоит Григорий. Джинсы, рубашка, пиджак. Элегантный и улыбчивый. Снова непривычный.
— Привет, Лютик.
— Привет, Гриш. А где именинник?
— Сейчас прискачет. Жорка! — кричит, обернувшись, в недра квартиры, — Люся пришла! Давай, помогу снять пальто.
А, потом, забрав у нее верхнюю одежду, восхищенно:
— Ух, ты! Ничего себе… Как красиво.
Она не может сдержать довольной улыбки. Как приятно. И, оказывается, господин Свидерский может быть любезным и галантным.
Однако, как позже выяснилось, это был последний повод для улыбки. Она была абсолютно чужой на этом празднике. Ей вежливо улыбались при знакомстве и тут же забывали о ее существовании. Гоша был слишком занят. Гриша пару раз подходил к ней, но его тоже постоянно дергали какие-то знакомые. Причем, судя по разговорам, даже здесь, на дне рождения брата, его интересы крутились преимущественно вокруг работы. То он неподалеку от нее негромко и серьезно обсуждает с высоким худощавым блондином (Макс, вспоминает Людмила) ход какого-то судебного процесса. То с приземистым полноватым мужчиной с забавной мимикой и редким именем Степа выясняет детали лизингового (слово-то какое смешное) соглашения. В общем, Григорию тоже не до Люси, хотя она несколько раз ловила на себе его взгляд. И так приятно видеть его одобряющую улыбку.
Вокруг нее люди, которые хорошо знают друг друга. Они веселятся, перешучиваются, вспоминают какие-то забавные эпизоды, обсуждают общие дела и знакомых. Они живут совершенно другой жизнью, такой отличной от ее. У них абсолютно иные интересы.
Собираясь к Гоше на день рождения, Людмила хотела выглядеть как можно лучше. Теперь же ей хочется стать незаметной, невидимой. Да, она эффектно, стильно одета, у нее хорошо уложены волосы и отличный макияж. Но спрятавшиеся комплексы вдруг вылезли наружу. Потому что бывшие в числе гостей девушки были такие… Ох, какие красивые у Гошки знакомые! Почти все — модельной внешности. Ну, уж избытком веса не страдающие точно. Она самой себе кажется на их фоне… Люда не любит это слово, но сейчас, рядом с эльфообразными девушками, у которых нет ни граммы лишнего нигде, она именно так себя и чувствует. Толстой коровой. Что Гошка в самой Люсе нашел, зачем общается с ней, когда у него есть такие знакомые? Она не раз ловила на себе недоуменные взгляды. Видимо, не она одна этим вопросом задается. Настроение совсем расклеилось, а Люда столько каких-то непонятных надежд возлагала на этот вечер.
И поэтому она сидит в углу огромного дивана с бокалом вина, из которого почти не убывает. Прислушивается к разговорам вокруг, постоянно выискивая взглядом такой знакомый ей разворот плеч в светло-сером пиджаке. А веселье постепенно нарастает. Промилле в крови выше, разговоры, в попытках перекричать грохочущую музыку, все громче. Только вот Людмиле невесело. Наверное, надо как-то незаметно уйти. Не для нее этот праздник, она тут чужая. Ловит на себе очередной взгляд. Это Эдик, тощий стиляга с холодными глазами и самовлюбленной улыбкой. Люсе он неприятен. Она слышала, как он отзывался о каких-то общих знакомых, его шутки весьма недружелюбны. Она плохо переносит таких людей, которые считают себя лучше других. Девушка, с которой он сейчас говорит, ему под стать. Люся не может вспомнить, как ее зовут. Они переговариваются, и по их взглядам Люся понимает — говорят о ней. Становится совсем тошно. Все, надо уходить. Но она не успевает встать с дивана, как вдруг неожиданно смолкает музыка. И во внезапной абсолютной тишине голос Эдика звучит особенно громко:
— Киса, да она просто жалкая! Даже предположить не могу, где Гошка откопал эту тупую толстую корову.
Наверное, Люда просто была к этому подсознательно готова. Именно поэтому она отреагировала первая и, резко встав с дивана и оставив бокал на полу, быстро прошла через комнату, в полной тишине, под смолкшие разговоры и жадные взгляды окружающих. Но больно было все равно — очень. И про пальто, сумку и прочее она забыла. Гораздо важнее ей сейчас было просто оказаться где-то… в другом месте. За дверью, хотя бы. Там, где можно выдохнуть слезами тугой ком в горле. Там, где не надо гордо, с высоко поднятой головой плевать на мнение окружающих.
Но идти некуда. Она вслепую, утирая слезы и спотыкаясь, поднимается на несколько лестничных пролетов, на самый последний этаж. И еще выше, туда, где зарешеченный, запертый на замок выход на чердак. Садится прямо на бетонную ступеньку, холода не чувствует. Пышная юбка синими волнами собирается вокруг ее ног, выглядывают только кончики пальцев с аккуратным педикюром, затянутые тонкими колготками. Чего ради она так старалась? К чему все это — прическа, макияж? Зачем потрачены деньги на новое платье, деньги, которым можно было бы найти более полезное применение? Чтобы получить очередную порцию унижения? Надо успокоиться, она же привыкла к такому, не в первый раз. Но ее панцирь пробит, и слезы катятся градом. Ничего… Ничего… Она посидит, поплачет. Успокоится, в конце концов. Потом пойдет, заберет свои вещи. Извинится за беспокойство, наверное. Если сможет. И уйдет. Навсегда. Потому что видеть их… его… после всего — невозможно.
Где-то внизу хлопает дверь, неясный шум, голоса. Это из их квартиры? Неважно. Шум постепенно стихает, несколько раз проходит вверх-вниз, мерно гудя, лифт. Сколько прошло времени? Она не знает. А потом, вдруг, шаги. Тяжелые размеренные шаги, все ближе и громче. Тошно, плохо и стыдно, но от неприятностей она никогда не бегала. Поворачивает голову и видит сквозь опоры перил знакомую ей темноволосую макушку.
Сидит прямо на холодном бетоне ступенек, зареванная и ужасно беззащитная. Ярость поднимается снова, но он не дает ей власти, выдыхает с шумом. Поднимается еще на пару ступенек, останавливается перед ней, протягивает руку.
— Люся, нельзя так сидеть, простудишься же. Вставай.
Она отрицательно качает головой. И Григорий понимает, что вот прямо в данный момент ее от этих холодных ступенек можно оторвать только силой. Например, на плечо закинуть и утащить. Идея кажется странно привлекательной, но, наверное, все-таки не стоит. Не сейчас.
Гриша поднимается еще на пару ступенек, садится рядом. Стаскивает пиджак, накидывает на ее полуголые плечи. Она сразу как-то съеживается под его ладонью, и он со вздохом убирает руку. Молчать сейчас — не самый удачный вариант. Но и что сказать, он плохо представляет.
— Люсь… Вот простынешь еще… а мы виноваты будем…
— Никто не виноват, — отвернувшись, в сторону.
— Ох… Люсь, да забей ты на этого козла! Я говорил Гошке, что Эдик мудак… И не стоило его приглашать. А он мне не верил.
Она поворачивается к нему, не пряча лица с полными слез глазами и потеками туши по щекам. Проводит пальцами, размазывая соленую влагу, но картину это существенно не улучшает. А потом, негромко, но как-то отчаянно решительно:
— Гриш, зачем?
— Зачем… что? — недоуменно.
— Зачем ты со мной возишься? Я же тебе даже не нравлюсь!
— Эээ… с чего ты так решила? Кто сказал?
— Ты сам сказал, — она грустно улыбается. — Думаешь, я не помню? Когда намекнул, что мне кушать надо… поменьше. Хотя ты прав, конечно…
Он тяжело вздыхает.
— Значит, извиниться все-таки надо…
— Не надо! Вот уж чего точно не надо!
— Люся, извини меня, пожалуйста, за тот раз. Я был тогда реально… задолбанный. А тут еще Гошка… и ты… Я понимаю, что это не оправдание. Мне, правда, жаль… что я тогда так…
Она всхлипывает, зябко поводит плечами, его пиджак скользит вниз. Он подхватывает его, накидывает обратно и руку уже не убирает.
— Люсь, пожалуйста… Не плачь. Не стоит он этого. Ну, — вдруг чуть крепче сжимает ее плечи, — ты же сильная девочка. Сильная, умная и красивая. Не обращай внимания на всяких уродов.
— Красивая… скажешь тоже… — шмыгает носом, — особенно сейчас, ага.
— Красивая, красивая… Не спорь со старшими. И поэтому… про «не нравлюсь»… Ты немножечко не права. Понимаешь?
Только теперь она осознает, как замерзла. Замерзла снаружи и заледенела внутри. А сейчас… Большая горячая ладонь на плече. И ткань пиджака, согретая теплом его тела. И слова его, в которые так хочется поверить. Имеет она право на минутную слабость, в конце концов?! И Людмила опускает голову на широкое надежное плечо. И чувствует, как сжимаются его пальцы на ее плече, притягивая еще чуть плотнее. Глаза закрыть, запомнить, насладиться. Но он не дает.
— Люсь, пойдем. Холодно. Отморозишь себе… что-нибудь…
Она вздыхает. Совершенно не хочется никуда уходить. Хочется сидеть вот так, с ним. И не думать ни о чем. Но, пресекая все ее надежды — телефонный звонок. Гриша опускает руку с ее плеча, лезет в карман собственного пиджака, ненароком оглаживая сквозь ткань подкладки ее талию, верх бедра, отчего она покрывается мурашками вся. А он уже убрал руку и говорит в трубку:
— Да, Гош, нашел. Да, тут мы, недалеко. Понял, хорошо, идем.
Встает и сразу становится холодно, она уже сама подхватывает сползший от его движения пиджак.
— Давай, Люсь, пойдем, — наклоняется, берет ее за руку, тянет. — Там Гошка с ума сходит.
— Я не хочу… — неуверенно.
— Все уже разошлись, только Жорка один мечется. Негоже в день рождения именинника в одиночестве оставлять.
Он знает, что ей сказать. И она со вздохом встает вслед за его рукой.