И слово "закончить" в исполнении Машкиного отца звучит крайне... несимпатично.
Когда их оставляют наедине, Бас имеет сомнительное удовольствие снова наблюдать улыбку... как его назвали, Дмитрия Ивановича? Улыбка у Дмитрия Ивановича Тихомирова что-то совсем нехорошая.
- Ну-с, буду краток. Если я увижу тебя рядом с моей дочерью... если ты только посмеешь подойти к ней... снова начать портить ей жизнь... Заруби себе на носу - я лично, вот этими руками сломаю тебе то, что тебе с таким трудом починили. И еще оторву что-нибудь... для усугубления эффекта! И я тебя уверяю, это не фигура речи, а понимать следует бук-валь-но! Не оставишь в покое мою дочь - я тебя пришибу! Понял меня?!
Бас отвечать не хочет и не может. Не та у него весовая категория и не то состояние, чтобы спорить сейчас с этим... А более всего противно, что, скорее всего, Машкин отец имеет право так говорить с ним. Медленно кивает, а потом еще словами:
- Понял.
- Тогда - вон отсюда! Немедленно!
Как он выходил, помнит смутно, в себя пришел уже на той самой, замеченной им еще до визита в Тихомировскую квартиру, скамеечке у подъезда. Ноги ныли ужасно, причем не в нагрузке дело было, наверное, а в чем-то ином. Режущая боль полосовала то по бедрам, то по икрам, пока он сидел, откинувшись на спинку скамьи и подняв лицо к небу. Лицо приятно согревали лучи солнца, идиллия просто какая-то... А на самом деле... На сердце погано так, что и дышать-то трудно.
Смертельно обидеться на злобного тролля, который по какому-то недоразумению считался Машиным отцом, не позволяло одно: Баса не покидало ощущение, что он постоял перед непредвзятым зеркалом, в котором отразились все его поступки по отношению к Маше. И вся "красота" этих поступков. А он все о себе думал, как ему, бедненькому, плохо. А оказывается... оказывается... что он сам делал плохо другому человеку. Эх, если бы можно было повернуть время вспять, изменить. Хотя бы не сказать ТЕ слова. Всего пара секунд, и все рушится.
Бас вздохнул и открыл глаза. Чтобы увидеть... ее. Наяву, тут, в паре шагов от скамейки и него.
Маша была не одна. Если бы он не имел уже сегодня "чести" познакомиться с Машиным отцом, мог бы предположить, что этот мужик - ее отец. Не очень-то похожи, конечно, разве что возраст у Машиного спутника был подходящий да волосы схожего оттенка, но более всего сближало их то, как они одинаково увлеченно о чем-то спорили друг с другом. До того, как Маша встретилась взглядом с ним.
У Баса ощущение, что он не просто какой-то Василий, а целый василиск. И под его взглядом Маша цепенеет. Только что эти красивые губы улыбались - и вот они сжались в тонкую линию. Только что в этих глазах был живой интерес к беседе и собеседнику - и вот они холодны и будто безжизненны. И останавливается она резко, словно налетев на невидимую стену. Так что ее спутник успевает сделать еще пару шагов, прежде чем понимает, что идет он далее один. Останавливается, недоуменно переводит взгляд с Маши на него, Баса.
- Мария?.. - вопросительно.
- Идите, Стас Саныч, я вас догоню.
- Точно? - этот "Стас Саныч" смотрит на Баса внимательно-изучающе. Черт, Машку стерегут как наследницу трона!
- Абсолютно, - кивает Маша, демонстрируя самый настоящий poker face.
И вот они остаются наедине. Бас встает, собрав всю волю в кулак, чтобы не поморщиться. От Маши веет холодом, словно от ледника. Где тот веселый жизнерадостный человечек, которого он знал? Где та красивая улыбчивая девушка? Что он должен сказать, чтобы вернуть ее?
- Маша, я не знал, как еще до тебя... хм... достучаться. Поэтому приехал вот... лично. Чтобы извиниться.
Она смотрит на него все с тем же poker face. И молчит. Никто ему задачу упрощать не собирается.
- Маша, я прошу тебя... Я поступил ужасно, я знаю. У меня было какое-то... помрачение рассудка, что ли! Сам не знаю, кто меня за язык дернул. Я так не думал, Маш, правда. Извини меня, пожалуйста.
Он думает, что бы еще сказать, но Маша вдруг нарушает молчание.
- Знаешь, для такого разговорчивого мудака, каким ты был в прошлый раз, сегодня ты крайне немногословен.
- Что?!
- Ты меня прекрасно понял, - отвечает Маша спокойно. - Ни видеть, ни слышать тебя я больше не желаю. Сделай одолжение - исчезни из моей жизни.
- Маша, пожалуйста... - он еще не верит, что все потеряно.
- Просто. Исчезни. Немедленно.
Сказано негромко, ровно, спокойно. И именно поэтому он верит. Колени банально подкашиваются, но он должен уйти, действительно должен. Он не может видеть ТАКИХ ее глаз, слишком больно. А ведь он помнит другое в ее глазах, и долго еще помнить... будет.
Отвернулся, пошел. Медленно и хромая, но сил притворяться сильным и прежним уже нет. И ее голос в спину, неожиданно:
- Литвинский, не надо тут мне хромать и на жалость давить. Неубедительно. Не верю.
Он вздрогнул, словно от пощечины. Больно, очень больно. И несправедливо. Но, наверное, он это заслужил. Губу прикусил до соленого привкуса во рту, но пошел ровно, лишь лицо искажала гримаса боли под каждый шаг. Но лица она не видит. А спина у него прямая.
Свернув за угол дома, в два последних шага привалился к стене, а потом по стенке этого же дома и сполз вниз. Сел прямо на асфальт, головой в согнутые колени, руки на затылок. Так и сидел, долго-долго. Кто-то над ним периодически что-то говорил, про совсем распустившуюся молодежь, про то, что его надо в вытрезвитель сдать... Ему было совсем, совершенно все равно. Все ерунда по сравнению с тем, как больно. Ногам. Но больше - сердцу.
_______________
- Тихомиров, ты что с парнем сделал?
- С каким? - Дмитрий невозмутимо разливает коньяк по бокалам.
- С каким-каким... С Машкиным!
- А ты... ты где его видел?
- Да сидел на скамеечке - ни живой, ни мертвый. Не стыдно детей обижать?
- Детей?! Стасян, таких детей я сам в детстве убивал. Из рогатки. Так, стоп, - спохватывается Тихомиров. - Так что, Маша с ним осталась? Ты их оставил вдвоем?!
- Дал возможность Маше добить то, что не добил папа, - не остается в долгу Соловьев.
Ответить Тихомиров не успевает - трель звонка мешает. Торопливо выходит в коридор.
- Машенька, как ты?
- Я в порядке, па, - Маша действительно невозмутима. - А ты мне опять сэнсея спаиваешь? Я Стаса Александровича по делу пригласила, а вы опять... сразу за коньяк!
- Машуль, - из-за спины Тихомирова в прихожую протискивается Соловьев. - Нам с твоим отцом это как слону дробина. Ну, что ты там показать хотела?
- Пойдемте ко мне, - деловито кивает Маша. - Я вот хотела спросить, как такого эффекта добиться? Подозреваю, что на длинной выдержке, но что-то там еще... А у меня не получается, никак.
Тихомиров озадаченно хмурится, глядя в спину дочери, уводящей к ноутбуку своего учителя. Неужели действительно одумалась? А затем перехватывает взгляд жены. Даша качает головой.
- Я ей не верю.
Сам Дмитрий не знает, что и думать.
________________
- Ну что, сын, пирогов бабушкиных наелся?
Артем Борисович был слегка озадачен таким скоропалительным приездом Василия в Россию. Сам Артем уехал спустя неделю после операции сына. Его хлопотное хозяйство никак не желало функционировать как надо без бдительного ока господина начальника, да и сам Артем уверен был, что лучше Маши за Василием не присмотрит никто, а они с Арлетт больше мешают, чем помогают. По крайней мере, он точно. Ну, а теперь... может, и к лучшему, что Васька приехал.
- Типа того, - Бас отвечает совсем невесело, несмотря на бодрый голос отца в телефонной трубке.
- Ну, тогда давай ко мне. Семен Аркадьевич ждет.
- Какой еще Аркадьевич? - на самом деле, ему абсолютно все равно.
- Какой надо Аркадьевич! Давай, бери билет и прилетай. Ждем тебя!
- Пап, пожалей мой травмированный мозг и перестань говорить загадками. Кто этот Семен Аркадьевич и зачем он меня ждет?
- Семен Аркадьевич - лучший специалист по восстановительной медицине в этой стране! Ну, или один из лучших. Эксперт в области спортивной травмы. Сколько он людей заново на ноги поставил - ты таких цифр не знаешь! Я с ним договорился, он с тобой позанимается индивидуально. Надо ж тебе в нормальную жизнь возвращаться.
- Да? Ну ладно, - никакого энтузиазма у него слова отца не вызывают, но заняться чем-то действительно надо. - Послезавтра, наверное, буду у тебя.
- До встречи, сынок. Жду.
____________________
Семен Аркадьевич, что называется, и не таких обламывал. И на Басову хандру никак не реагировал, методично нагружая своего подопечного согласно составленной программы. Василию не оставалось ничего другого, как своего нового врача слушаться. Да и попробуй такого не послушайся. Бывший военный доктор, побывавший на настоящей войне, и не на одной, потом долгое время занимавший пост врача сборной страны по горным лыжам, он одним только взглядом заставлял Баса проглотить все свои возражения и молча делать то, что ему говорят. Но хорошего настроения это ему не прибавляло.
Все вокруг напоминает о том, чего он лишился. Горы, среди которых он вырос, и которые он уже не сможет ТАК покорять, как ДО... Пусть сейчас лето, и курорт не так многолюден, как зимой, но ледники на больших высотах по-прежнему слепят глаза своей белизной. И многочисленные знакомые - инструкторы, тренеры, канатчики, спасатели, многие помнят его даже не то что здоровым и лихим, а просто - безбашенным пацаном, таким же, как ребятня из горнолыжной секции, у которой сейчас летние сборы на одном из ледников. И он со всеми здоровается, улыбается, отвечает на вопросы. Усиленно делает вид, что у него все в порядке. В конце концов - больно, тяжело, но к этой мысли надо привыкать... Что он больше не одна из самых значимых величин этого мира белых гор. А кто он теперь?.. Если бы он знал...
_______________
- Как идут занятия? - они с отцом на кухне, у них поздний ужин, состоящий из магазинных пельменей и наспех поструганного салата из огурцов и помидоров. Ну а какой спрос с двух мужиков на хозяйстве?
- Нормально, - пожимает плечами сын, вяло гоняя зеленый круг огурца по тарелке.
- Семен Аркадьевич на тебя жалуется. Говорит, не видит большого рвения с твоей стороны.
- А куда мне торопиться?
- Василий, что за настроение?
- Пап, ну правда... Все равно... ни прыгать, ни гонять по-настоящему мне уже не светит. А остальное... само собой как-нибудь...
- Так... - Литвинский-старший откладывает в сторону вилку. - Ты мне не нравишься.
- Привыкай, - Бас еще раз пожимает плечами, - что твой сын больше не крутой про-райдер, а так... никто. Я понимаю, с этим трудно смириться, но так уж получилось...
- Знаешь, - Артем Борисович говорит ровно, внимательно глядя на сына. - Я не понимаю, почему именно я должен с этим смириться. Это, прежде всего, твоя жизнь и...
- Ну как же! Я же сын самого Литвина! Я должен соответствовать!
- Вася, ты что такое говоришь?! Ты же этого хотел сам!
- Будто у меня был выбор! Я же должен был не посрамить славную фамилию, раз мой отец сам Артем Литвинский! Должен был стать таким же крутым, как мой отец!
Артем откидывается на стуле, скрестив руки на груди. Качает головой, изумленно и неверяще.
- Слушай, вот я вроде бы человек неглупый... Мать твоя вообще - ученый с мировым именем. Ты-то в кого такой дурак уродился?!
- Чего?! - Бас вытаращился на отца.
- Того! Откуда эти бредовые фантазии взялись в твоей голове?!
- А что, я не прав? Это не так?
- Конечно, нет! Никто тебя не заставлял. Ты рос в горах, и поэтому, и только поэтому я научил тебя кататься на лыжах. Но это отнюдь не значило, что ты должен был становиться профессиональным лыжником!
- Да?! Но ты же радовался! Гордился! Тем, что я стал "про", моими успехами!
Артем хватается за лоб. Что за бардак у парня в голове?!
- Я сыном гордился! И горжусь! СЫНОМ! В первую очередь - тобой, дурень, а уж во вторую - тем, что ты делаешь.
- То есть... - Василий изумленно смотрит на отца, - сын ТОГО САМОГО Артема Литвинского мог бы стать... - он морщится, подбирая слово, - каким-нибудь... бухгалтером? И ты бы не был... разочарован?
- Хоть бухгалтером, хоть стриптизером! - рявкает, не сдержавшись, отец. - Или, как ты там говорил в интервью, порно-актером. Это твоя жизнь, и ты волен распоряжаться ею, как хочешь, по своему собственному желанию. Хочешь быть порно-актером - дело твое!
- Бать, ты палку-то не перегибай, - растерянно отвечает Бас. - Это ж прикол был... про порно-актера.
- Я понимаю, - усмехается Артем. - Просто я уже не знаю, как тебе объяснить. Что ты МНЕ ничего не должен. Это твоя жизнь, распоряжайся ею, как хочешь.
- Я понял, пап.
- Ну, вот и славно. А теперь марш мыть посуду.
- Почему снова я?!
- Ну не я же? Я же, - отец усмехается, - САМ Артем Литвинский.
___________________
- Я смотрю, ты бегать начал?
- Ага. Получаться стало. А то какой-то ступор, представляешь, пап? Ходить могу, а бегать - ну вот никак, в голове что-то перемыкает! Но мне Семен Аркадьевич пару упражнений показал, вроде... разомкнуло.
- Хорошо, я рад. Но ты смотри, без фанатизма. Не переусердствуй.
- Да я хоть после того, как пробегусь, заснуть могу нормально.
- Что, по-прежнему плохо спишь?
- Да так... - морщится сын. - Через раз. То нормально, то... заснуть не могу долго, да и потом...
- Угу, - задумчиво отвечает Артем. - Слышу я, что потом.
- Ты о чем? - вскидывается Бас.
- Разговариваешь во сне, мне через стенку слышно. Иногда стонешь. Иногда кричишь, но... редко.
- Ну... извини. Я не могу это контролировать. Это последствия падения... Пройдет, наверное.
- Сомневаюсь, что это связано с падением, - хмурится Литвинский-старший.
- Почему?!
- По кочану! У меня глаза есть. И вижу, когда человек... ну, хорошо, не человек... а бестолочь, которая именуется моим сыном, не знает, что делать со своей личной жизнью.
- Нет у меня никакого личной жизни! И вообще... много ты понимаешь...
- Да где уж мне! Не понимаю. Но опыт жизненный имею. Послушай меня, сын, - Артем садится рядом с Василием на диван, плечом к плечу. - Тут два варианта. Или ты выбрасываешь ее из своей головы, забываешь, вычеркиваешь. Все, нет ее, она ничего для тебя не значит и точка!
- Если бы я мог, - Бас запускает пальцы в волосы, качает головой. - Нет, не могу.
- Тогда остается второй вариант. Добивайся прощения. Как угодно. В ноги падай, колени целуй. Держи, не отпускай, пока не простит.
- Да с чего ты вообще взял... что мне есть за что просить прощения?!
- А что - нет?
Сын вздыхает.
- Есть. Есть за что, к сожалению, - Бас вдруг прячет лицо в ладонях. И стонет оттуда: - Я такой дураааак... Знал бы ты...
- Да уж могу себе вообразить, - отец обнимает сына за плечи. - Ты тут уже блистал передо мной... гранями своего интеллекта. Представляю, что ты мог наворотить.
- Ты вообще можешь понять, как это трудно?! - Васька даже повышает голос на отца. - Я пробовал, она меня слушать не хочет!
- Я не только понимаю. Я ТОЧНО знаю, как это трудно. Но другого выхода у тебя нет.
- Что значит - "точно знаю"? - Бас удивленно смотрит на родителя. - Ты что... тоже? Вот так вот?.. А потом... прощения просил? Ты?!
- Если бы я этого не сделал, - невесело усмехается Артем, - тебя бы сейчас на свете не было.
- Так это ты... с мамой? Что ты такого натворил?
- Не рассчитывай, что я тебе про это расскажу, - строго хмурит брови отец. - Но одно могу сказать точно - так дальше ты долго не сможешь. Или она тебе не нужна - и ты должен ее забыть. Или она тебе нужна - и ты ее должен добиться.