Эвелин задрожала, но тут же взяла себя в руки. Нельзя огорчать мать еще больше, выказывая собственный страх.
Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из зала. Даже не стала выяснять, не следует ли ей остаться. Она часто так делала — совершала внезапные поступки как будто по внезапной прихоти или по наитию. Когда-то это казалось странным, но теперь в семье привыкли к ее поведению и больше не удивлялись.
Сейчас ей было необходимо разобраться в себе, оценить столь внезапную перемену в своей жизни. Сумеет ли она жить с людьми из чужого клана? В собственном клане ее любили, пусть некоторые и сторонились ее из-за недуга. Были даже такие, кто, увидев Эвелин, начинал бормотать молитвы. Может, боялись, что глухота заразна и легко может перейти на других?
Эвелин хотелось из озорства коснуться таких людей и посмотреть, что с ними будет: отпрыгнут ли они, как от огня, или с воплями бросятся к пастору? Но позже она всегда ощущала раскаяние — ведь это были люди ее клана, они не виноваты, что она другая. Как они могли разобраться, если Эвелин не сделала ничего, чтобы изменить их мнение? К тому же большинство из них относились к ней с искренней добротой и были готовы на многое, лишь бы она была счастлива.
И она действительно жила здесь счастливо. Эвелин далеко не сразу разобралась с произошедшим — с несчастным случаем и последовавшей за ним болезнью, — не понимала, почему лишилась слуха, но ей с детства внушали, что нельзя сомневаться в Божьей воле.
В здешней жизни у нее было собственное место. Эвелин научилась понимать по губам большую часть того, что говорилось, и очень хотела набраться храбрости и произнести что-нибудь, но, не зная, как будет звучать ее голос и сможет ли она вообще издать хоть один звук после столь продолжительной немоты, продолжала хранить молчание и жить в мире безмолвия, заполненном лишь слабым эхом воспоминаний о звуках.
И вот теперь ей больше не будет места в своем клане, среди близких, которые ее так любят. Вместо этого ее отошлют в стан врага.
Дрожь пробежала по телу Эвелин. Как они к ней отнесутся? Будут ли жестоки? Возможно, ее станут ненавидеть только потому, что она Армстронг. Или презирать из-за болезни… Дразнить и называть сумасшедшей… А может, пойдут еще дальше и станут ее обижать, опасаясь, что в нее вселился злой дух?
Сцепив руки перед собой, Эвелин бросилась прочь из замка к своей любимой скале. Ну и пусть Броуди догадается, где она, — все равно это единственное место, куда она может пойти в поисках тишины и успокоения.
Глядя на бурлящий поток, Эвелин вдруг осознала, что у нее больше не будет этого убежища. Она не сможет приходить и уходить по собственному капризу, не сможет часами сидеть на скале, впитывая в себя окружающее спокойствие.
Нет, ей суждено выйти замуж за Монтгомери и превратиться в то, что ее с детства учили ненавидеть. К тому же отец всегда позволял Эвелин делать, что ей вздумается, а вот муж может оказаться не таким покладистым.
Глава 4
Уже неделю в замке царила непрерывная суета. На восьмой день после королевского приказа граф Данбар, представитель Александра II, явился в крепость, чтобы засвидетельствовать брак, которому предназначено восстановить мир между двумя воюющими кланами.
Тэвис приветствовал графа во дворе и, когда увели лошадь Данбара, прошел с ним в главный зал, где на высоком помосте в торце помещения был накрыт стол с напитками и угощением.
— Александр выражает сожаление, что не имеет возможности присутствовать на свадьбе, — произнес граф, отхлебнув из кубка, украшенного драгоценными камнями.
Огонек в глазах собеседника дал понять Тэвису, что у короля вообще не было намерения посетить свадьбу, к которой он принудил враждующих лэрдов. В отсутствие Александра Тэвису не к кому было обратиться с прошением об отмене его приказания.
Данбар пользовался значительной благосклонностью короля и фактически был самым близким ему человеком из высокородных персон в королевском окружении. Данбар и Александр были давними союзниками и друзьями, и тот факт, что король прислал на свадьбу самого могущественного из своих графов, продемонстрировал Тэвису, какое большое значение придает монарх этому событию.
— Он не понимает, что делает, — пробурчал Тэвис.
Данбар приподнял бровь, сделал большой глоток эля и, откинувшись в кресле, посмотрел на Тэвиса подчеркнуто лениво и дерзко, как будто желая смутить хозяина. Но Тэвис не стал бы владыкой одной из самых мощных крепостей Шотландии, если бы уклонялся от вызовов. Его ответный взгляд был тверд и решителен.
Граф вздохнул и со стуком поставил кубок.
— Если вас это утешит, Тэвис, то знайте: я заявил королю, что он рехнулся. Я отлично понимаю, что произошло с вашей дочерью, и сочувствую вам обоим. Она непригодна для брака, но, к несчастью, у вас только одна дочь, а Александр вбил себе в голову, что единственный путь примирить два его самых могущественных клана — поженить ваших отпрысков. Он полагает, что если ваша дочь выйдет замуж за лэрда Монтгомери, то вы больше никогда не поднимете против них меч.
— А какие гарантии, что они сами не выступят против моего клана? — повысил голос Тэвис. — Разумеется, я не обнажу меч против человека, который держит в своих руках жизнь моей дочери. Но что будет в моих руках, чтобы сдержать его самого?
Граф задумчиво потер подбородок.
— Хороший вопрос. Интересно, думал ли о нем Александр? Возможно, он полагает, что брак — достаточное основание для союза, пусть даже и не очень надежного. Ему нужен мир. Сейчас, когда мы подписали соглашение с Англией, настало время заняться внутренними проблемами с мятежными танами. Ему нужны союзники, а Монтгомери и Армстронги всегда были верны королю, даже несмотря на вражду между собой.
— Я подпишу договор с Монтгомери, — с мрачным видом произнес Тэвис. Он в жизни не говорил ничего более неприятного. Нелегко переступить через собственную гордость, но ради дочери он был готов на все, даже на унижение перед лицом врагов. — Они хотят этого брака не больше, чем мы. Вы уже сказали, что Эвелин никому не годится в жены. Именно по этой причине расстроилась помолвка с Йеном Макхью. Грэм Монтгомери… погубит ее. Я не смогу этого вынести.
Граф покачал головой.
— Я не собираюсь торговаться с вами, Тэвис. Сейчас поздно говорить о договорах и мире. Война между вашими кланами длится слишком долго. Александр непременно хочет принести горцам мир, а кровная вражда между вами создает угрозу стабильности, которая нужна королю. Я могу не соглашаться с его методами, тем не менее полностью поддерживаю его курс. Он прислал меня засвидетельствовать заключение брака и по возвращении отчитаться. Я обязан передать его приказ и благословение, а кроме того, у меня есть послание с королевской печатью и официальное провозглашение союза.
— Она обречена, — прошептал Тэвис.
— Я убежден, что Грэм Монтгомери благородный и справедливый человек, — осторожно проговорил граф. — Не думаю, что ради мести он будет жесток к вашей дочери.
Никогда в жизни Тэвис не чувствовал себя таким беспомощным. Подняв взгляд, он увидел в дальнем конце зала жену. Казалось, ее отчаяние заполняет все помещение словно живая субстанция, но все же никак не проявляется внешне. В честь визита королевского посланца Робина надела свое лучшее платье, и лишь острый взгляд Тэвиса мог различить знаки волнения под непроницаемой маской гостеприимной хозяйки.
Робина приблизилась. Мужчины поднялись с кресел.
— Миледи, — произнес граф и галантно поднес ее руку к губам. — Столько лет прошло с нашей последней встречи, но, клянусь, вы стали еще красивее!
Робина любезно улыбнулась, но улыбка не дошла до ее глаз.
— Вы слишком добры, милорд. Для нас большая честь видеть вас на свадьбе нашей дочери. Я искренне надеюсь, что церемония произведет на вас самое благоприятное впечатление. Если вам что-нибудь потребуется, прошу вас, сообщите мне, и все будет тотчас исполнено.
Лишь когда жена умолкла, Тэвис заметил, что во время этой краткой речи затаил дыхание. В груди саднило. Он не был уверен, что Робина не всадит кинжал в сердце графа, если решит, что это спасет ее дочь. Робина была женщиной с открытым сердцем, волевой и сильной духом. Тэвис любил ее всей душой. Родись она мужчиной, Робина стала бы самым доблестным воином Шотландии. Многие мужчины не смогли бы смириться с ее прямотой и готовностью померяться с ними силой. Захотели бы подчинить ее, растоптать в ней то, что делало ее столь неповторимой. Робина не отличалась кротостью, и Тэвис каждый день благодарил за это Бога и никогда не жаловался. Она принадлежала ему, Тэвис любил ее такой, какая она есть.
Однако сейчас он ощутил беспокойство. Робина вела себя уж слишком любезно и покладисто. Ее улыбка нервировала Тэвиса. Может, она задумала отравить питье графа? Или, провожая в отведенные гостю покои, вонзить ему кинжал меж ребер? Возможно, и то и другое. Когда речь шла о детях, Робина была беспощадна.
— Я покажу графу его покои, — заявил Тэвис, прежде чем это успела предложить жена. — Прикажи отнести туда еду и напитки, чтобы наш гость смог отдохнуть с дороги.
Не успели они подойти к лестнице, как в главный зал влетел дозорный с башни, однако, завидев графа, застыл на месте, но быстро взял себя в руки и почтительно поклонился.
— Лэрд, прибыл посланец от Монтгомери. Он сообщил, что тан и его свита к ночи будут здесь.
Робина плотнее сжала губы, но, к ее чести, сохранила спокойствие и только стиснула кулаки.
Граф приподнял бровь и, словно забавляясь, обратился к Тэвису:
— Можно подумать, что Грэму Монтгомери не терпится заполучить свою невесту.
Желваки заиграли на скулах Тэвиса. Мысль о том, что дочь окажется в руках Монтгомери, вызывала у него отвращение. Супруги обменялись горестными взглядами. Стало абсолютно ясно, что им не спасти дочь, разве что объявить войну и восстать против короля, но это приведет к уничтожению клана Армстронгов.
Любимая дочь или жизнь всех до единого родственников, которые полагаются на их защиту?
Человек не должен стоять перед подобным выбором.
Глава 5
Эвелин сидела на вершине холма напротив замка, наблюдала, как внушительная кавалькада воинов Монтгомери приближается к подъемному мосту, и невольно задавалась вопросом: позволит ли отец всем этим воинам проникнуть в замок или оставит большую часть вне стен?
А может, Грэм Монтгомери не согласится подвергнуть себя опасности, оказавшись в стане врага без надежного сопровождения?
Эвелин вглядывалась в авангард колонны, пытаясь отыскать человека, который станет ее мужем. Все выглядели крупными, массивными, в руках щиты, многие с обнаженными мечами. В доспехах их было не различить.
Кавалькада не выглядела свадебной процессией, скорее эти всадники напоминали посланцев войны.
Эвелин содрогнулась, обхватила себя за плечи и вся сжалась, надеясь, что ее не заметят. Мать станет ее искать. Братья — тоже. Она намеренно не пошла на свое обычное место, потому что Броуди непременно отправили бы за ней. Это место она выбрала потому, что отсюда открывался отличный вид на… ее будущее.
От группы всадников отделились трое и поскакали вперед. Один из них наклонил голову и как будто что-то крикнул стражникам. Эвелин хотела бы знать, что именно. Наверное, крик был громким. Такой крупный мужчина не станет шептать. Должно быть, все, кто слышал его, до смерти перепугались. Несколько лошадей за его спиной шарахнулись в сторону, но всадники их усмирили.
Эвелин опустила подбородок на колени и стала смотреть, как подъемный мост медленно опускается.
Жених. Он явился, чтобы разлучить ее со всем, что она знала и любила. Только здесь она чувствовала себя в безопасности. Здесь все любили ее и баловали.
Но разве прежде она не мечтала о новой жизни, о приключениях? О том, чтобы увидеть другие места, увидеть мир за стенами замка? Ведь она никогда не бывала за границей владений Армстронгов.
Когда-то она охотно согласилась на помолвку с Йеном Макхью. Вспыхивала от волнения и радости, мечтала о муже, детях, собственном замке, где она станет хозяйкой. Планировала будущее, визиты в крепость родителей. Надеялась, что они навестят ее во владениях мужа, когда родится их первый ребенок. Сколько радости и счастья их ждет!
Но все фантазии испарились, как только Йен заговорил о своих намерениях относительно Эвелин. Мечты сменились кошмарами, от которых она никогда не надеялась избавиться.
Эвелин не хотела скрываться здесь, словно бы прячась за спины отца, матери и братьев. Не хотела, чтобы люди считали ее совсем пустым местом. Но больше всего она не хотела расставаться со своей прежней мечтой о будущем. И что теперь? Она столько сделала, чтобы навсегда остаться под защитой семьи в доме отца, но вот пришел день, когда ее вынудят покинуть свое убежище и шагнуть в новую жизнь.
Конечно, в своем воображении Эвелин иначе представляла расширение жизненных горизонтов, но сейчас у нее не было выбора. Может быть, стоит извлечь хоть немного пользы из безвыходного положения?
Мать была в отчаянии. Отец так озабочен и мрачен, что никто не решался обращаться к нему без крайней необходимости. Даже братья с трудом держали себя в руках. Казалось, на замок опустилась черная туча. С той минуты, когда гонец сообщил, что Монтгомери прибудут к ночи, в замке поднялась невообразимая суета.
Эвелин выскользнула незаметно, но сейчас ее, должно быть, уже ищут. Возможно, для того чтобы спрятать. А может, представить мужчине, который станет ее мужем.
Эвелин достаточно прочитала по губам, чтобы понять: в присутствии графа любой акт неповиновения королевскому приказу будет расценен как объявление войны королю.
Закончив рассматривать всадников клана Монтгомери, Эвелин опустилась спиной на землю, на мгновение прикрыла глаза и подставила лицо теплым лучам солнца. Потом снова открыла их и устремила взгляд в небесную синеву с мягкими белыми облачками.
Здесь она могла ненадолго укрыться от неизбежного. Здесь ее окружает покой и полная тишина, но в самых глубинах памяти всплывают воспоминания о звуках музыки. Глядя на это безбрежное синее полотно, Эвелин могла бы поклясться, что в ушах у нее звучит музыка.
— Посмотри на холм! Вон там, справа! — резко окликнул Грэма Тиг.
Грэм повернул голову в указанном направлении. Подъемный мост опускался медленно и со скрипом.
Грэм едва не упустил легкую фигурку, снова поймал ее взглядом и с удивлением обернулся к Тигу: что брат хотел ему показать?
— Там человек? — настороженно спросил Тиг. — Что он делает один на холме?
— Боишься, что она спустится и выкинет тебя из седла? — хохотнул Боуэн.
— Она? — недоверчиво спросил Тиг.
— Это девчонка, — подтвердил Боуэн и кивнул в сторону желтоватого пятнышка на холме.
Грэм снова обернулся:
— Как ты можешь разглядеть это на таком расстоянии?
Боуэн окинул братьев насмешливым взглядом и с иронией покачал головой.
— Думаете, мужчина будет скакать по траве в желтом платье?
Тиг состроил презрительную мину.
— Ну, это же Армстронги. Так что, думаю, все возможно.
Воины вокруг них расхохотались.
Подъемный мост наконец с грохотом ударился о землю. Всадников окутало облако пыли. Когда Грэм снова взглянул на холм, девушка уже скрылась. Как она сумела так быстро исчезнуть?
Он послал лошадь вперед, готовый к неминуемому противостоянию. Грэм предпочел бы сразиться с втрое превосходящим его противником, чем покорно лезть в самое логово Армстронгов, чтобы связать себя с ними узами родства.
Мысль об этом была ему отвратительна. Его отец перевернется в гробу. Для всех Монтгомери это будет черный день, память о котором надолго сохранится в истории клана. Если бы Грэм мог, то приказал бы уничтожить всякое упоминание о нем в письменных источниках и устных сказаниях. Но с женой так не поступишь. Даже если искушение очень велико.