- Иди, ваше благородие, прогуляйтесь, – все-таки швырнул кто-то в спину смешок. – А то небось укакались, таскаючи.
- Отлезь от него, а? – как всегда, Самир вступился.
Когда Аристин вернулся, все было закончено, даже фуры отогнаны на стоянку, все ушли, его лишь ждали грузчики и Самир.
- Тебя только за смертью посылать, парень, – проворчал бригадир, забирая сигареты и отсчитывая Аристину бумажки, – да и грузчик из тебя не выйдет, силенки не те. Так что ты больше сюда не ходи, я, если тебя придавит, отвечать не хочу. Ясно?
- Ясно, – ответил Аристин, ожидавший чего-то подобного. – За меня уже давно никто не отвечает, я сам за себя. Не сдохну.
- Я тебе сказал, ты слышал.
Назад было идти трудно. Когда Аристин шел из маркета, было почему-то гораздо легче, словно он и не таскал тяжелого, а теперь ноги еле слушались, живот казался каменным. Зато были деньги. Если прибавить те тридцать, что остались, то будет сто десять. Пятьдесят – старосте, для полиции.
- Ну и не расстраивайся ты, – утешал его Самир, – ведь и вправду спину сорвешь, вообще калекой станешь, лучше никому не будет. Ты вон хоть и выше меня, а дрищ дрищом. Я ж в деревне, на молоке рос, а у вас там в городе что? Ничего. Отлежишься, пойдешь снова в город, ведь найдешь чего-то. Не может быть, чтобы уж совсем никуда не взяли.
- Никуда не берут, – говорить тоже было непросто, горло стало сухим. – Я сегодня пол-города прошел. Без регистрации никуда.
- Да дай ты руку! – Самир не дожидаясь, ухватил Аристина за локоть, почти таща на себе. – Что вы за люди такие!
- Кто мы? – переспросил Аристин.
- Аристократия. Без штанов, но гордые. Мать говорит, вы с голоду сдыхать будете, а Илиас останетесь, не попросите.
- Останемся, – подтвердил Аристин. – Мы Илиас!
- Во-во. Да не падай, уже почти дошли.
- Ар, ну ты чего? – Марта легонько потянула за руку. – Давай я кипятку согрею, попьешь? Очень болит?
- Нет. Я просто полежу, хорошо. Спасибо, – Аристин едва помотал головой. На самом деле болело так, что не вздохнуть, не охнуть. В самом буквальном смысле, где-то вверху, под ребрами, и он старался дышать неглубоко, каждое движение отдавало болью, живот же, казалось, был натянут как кожа на барабан, ног он не чувствовал вовсе. Знакомое ощущение, как и всегда после «порта», вот только грудь не болела. Ничего, два дня и все придет в норму. Он растянулся спиной на ложе, под правым боком спала Анника и Марта накрыла их всеми теплыми вещами и одеялами, что были у них.
- Не за что, горе ты наше, – Марта сама не замечала, как подцепила деревенский говорок у соседки, погладила брата по ладони, – Ар, бедненький.
Она сегодня за хозяйку. Обычно, когда Ар дома, он носит воду, готовит еду, стирает, читает Аннике, а она лишь помогает, зато сегодня он беспомощный, а она главная. И уже почти двенадцать часов, нужно готовить обед, половинка пакета гречи, между прочим, последнего и маленькая банка мяса, тоже последняя. Воды она принесет, кастрюлька не тяжелая, а вот развести огонь, около вагончика, в металлической лоханке, под решеточкой, и открыть консервы она не сможет.
- Ты полежи, ладно, я до тетки Викки сбегаю, Самир мне банку откроет и огонь сделает. Только не вставай, – Аристином можно и покомандовать сегодня, он не злопамятный.
Он даже не ответил. Пусть идет, Марта капризная девочка, но на нее можно положиться. Именно она, из трех детей Илиас, десятилетний ребенок, быстрее всего поняла, что они оказались беглецами, сиротами и нищими бродягами, никем. Он, в одночасье ставший из благополучного отцовского баловня главой семьи и добытчиком, до сих пор не уложил в сознании того, что привычного мира больше нет, а она, храня фамилию, приспособилась быстрее всего. Иногда казалось, это просто долгий затянувшийся кошмар и стоит ему проснуться, открыть глаза – он снова будет в своей комнате, дома в Далене, на часах стрелки около девяти и он чуть опаздывает к завтраку. Нужно быстро умыться, причесаться, привести себя в должный вид и спуститься в столовую, где все уже в сборе – мама, отец, сестры, а он опять проспал. Потом будет обычный день, в котором отец уедет на работу, сестер няня или мама повезет куда-нибудь гулять, а он, в последние дни лета, перед подготовительным курсом в медицинский университет, будет заниматься ерундой, вроде болтовни по сети.
Перед днем рожденья, шестнадцатым в жизни Аристина, годом совершеннолетия в Хокдалене, отец спросил его, что сын хочет в подарок. В семье Илиас было принято интересоваться мнением именинника, чтобы не разочаровать случайно и не испортить праздник. И разговор происходил в отцовском кабинете, где была личная территория Дитера Илиас. Аристин очень любил там бывать, во-первых, отец на серьезные темы всегда разговаривал с ним там, словно с равным взрослым мужчиной, во-вторых, иногда, если сидеть тихо-тихо, как мышка, то можно смотреть как отец работает, создает свои непонятные документы или что-то чертит, можно, устроившись на кожаном диване, листать книги по военной истории, которые на самом деле Аристин не очень любил, но картинки в них были интересные. Ему никогда не разрешали остаться в кабинете, если отцу нужно было делать звонки, но если никому не нужно было звонить, то он всегда оставался, иногда даже засыпая в тишине на диване. Мама журила отца за это, но Дитер Илиас всерьез говорил о том, что в присутствии сына ему лучше работается.
Аристин хотел мотоцикл. Он уже давно присмотрел эту модель в витрине центрального магазина в Далене, серебристого быстрого красавца. Водить он умел, и авто и мотоцикл, этому учили в последний год школы. Мотоцикл стоил дорого, но приемлимо для их семьи, отец делал подарки и подороже. Аристин уже мечтал о том, как будет ездить на курсы и в гости сам, без наемного водителя и машины из семейного гаража. Куда захотел, туда и поехал, быстро и девчонки будут смотреть, особенно Юльва Гринер, а он так уж и быть, прокатит. А ведь ей же придется держаться за него!
- Да, сын, вот я и проиграл твоему деду бутылку хорошего вина, – первое, что услышал от отца Аристин, когда сказал свое желание, – а ведь он меня предупреждал. Придется отдавать.
- Как это? – Аристин ничего не понимал, какая связь между мотоциклом и бутылкой вина, которую отец почему-то проиграл деду.
- А так. Сейчас все равно расскажу, Ари. Зато теперь я понимаю, что он чувствовал тогда, когда мне тоже было шестнадцать и я знаю, что будешь чувствовать ты. Ари, сынок, это как раз то желание, которое я не смогу исполнить. Я тебе объясню, ты у меня умный мальчик, надеюсь, простишь.
Мотоцикла не будет, отец никогда не отказывал ему, иногда предугадывая нехитрые желания сына, но только не в этот раз. Почему? И почему у отца такое виноватое лицо?
- Видишь ли, Ари, – они сидели в кабинете, на диване, рядом, только у Дитера Илиас была прямая спина и военная выправка, даже в домашней одежде, а Аристин залез на диван с ногами, – это отказ не потому что у меня нет денег или мне жалко потратить для тебя их, нет, ни в коем случае, для тебя ничего не жалко, и не потому что ты не заслужил подарка, нет, все, что хочешь, но кроме этого. А потому, что взрослые, Ари, эгоисты и зануды. Мотоцикл, ты сам понимаешь, вещь такая… И если, ты вдруг упадешь, разобьешься, попадешь в беду, то мы сойдем с ума. Я, мама, дедушка с бабушкой. Я уверен, что ты отлично водишь, что аккуратен, но на дороге бывает всякое, и скользко и дождь и просто дураки за рулем. Даже когда ты будешь уезжать покататься не далеко от дома, мы будем переживать, беспокоиться, нервничать. Мы же с мамой звоним водителю, чтобы узнать, как вы доехали до места, что ничего не случилось. Ты мой единственный сын, а уж потом наследник Илиас и один из нынешнего поколения десяти родов Хокдалена. Ты главный в семье после деда и меня. Я не переживу, если с тобой что-то случится, потому что потом мне незачем будет жить. Марта и Анника вырастут, войдут в другие фамилии, если захотят, у них другое будущее, и мама будет жить хотя бы ради них, а ты – мой сын, ты Илиас. Я надеюсь, ты поймешь меня, если не сегодня, то потом. И простишь. Ну, и начнешь сам думать о том, какое вино я буду любить через шестнадцать лет.
Аристин молчал, обхватив колени. Он знал и до этого, что его любят, особенно отец. Мама иногда подшучивала над ним, называя папенькиным сыночком, но сама баловала не меньше. Но никогда ему не говорили этого так.
- Я понял, хорошо, – улыбнулся он отцу, так хотелось прижаться, чтобы погладили по голове, но почему-то он не решился, не маленький уже все-таки. – Надеюсь, что красное мускатное ты не разлюбишь к тому времени.
- Ну надейся, – отец обнял его сам. – А ты у меня сильный мальчик, оказывается. Когда твой дед донес все это до меня, я разревелся прямо перед ним и еще обиженно сопел дня два. Мне до сих пор хочется этот чертов мотоцикл, Ари, представляешь себе? Есть все, что только можно пожелать, а мотоцикла нет.
- Мама будет ругаться, – полуутвердительно поддержал отца Аристин. – Но я думаю, что перед дедушкой я бы расплакался еще раньше, прямо у двери. Он у нас такой.
О суровости Ингера Илиас ходили легенды не только в семье, но и по всей стране, заместитель начальника госбезопасности Хокдалена просто не мог быть человеком с легким и уживчивым характером.
- На дедушку тоже управа есть, подсунь ему Аннику на руки и делай, что хочешь, – рассмеялся отец. – Ладно, Ари, пойдем ужинать, мама ждет.
====== Глава 2 ======
– Твою же налево, ну ты соображай хоть немного, взрослая же девка! – тетка Викки, ворвавшись в вагончик, выдернула громким голосом Аристина из дремы воспоминаний, за ней спешила совершенно красная Марта и Самир. – Он у тебя помрет и слова не скажет. «Не жалуется!» И не пожалуется! Так, Сам, живо огонь, воду принеси, что у нас согрелась, а ты, дева, мне тут, помогать. Ну, страдалец, – тетка Викки добралась и до Аристина, – чего молчишь, люди догадываться должны? Чего болит?
Все, от тетки Викки не отделаешься, а ведь он мог просто поспать и все прошло бы, как обычно. Лучше ответить.
- Под ребрами тянет и ноги. Не беспокойтесь, я отлежусь. Не первый раз, – вежливость Илиас он никуда не денет.
- Последний у тебя скоро будет! – рявкнула тетка. – Ну-ка, ты, Марта, сестренке помоги перебраться куда-нибудь, нам тут место надо, а ты, немочь, раздевайся. Чего заалел? Что я там не видела, за пятьдесят лет-то? А уж у тебя еще и смотреть нечего. Все снимай!
- Зачем? – Аристин все еще не понимал, зачем столько шума и возни около него, Марта носится как угорелая, даже Анника какие-то тряпки тащит.
Аристин кое-как стащил с себя одежду – джинсы, свитер, белье и носки, постаравшись, чтобы последние были незаметны никому. Таким носками лучше не гордиться.
- Ложись на живот, – скомандовала тетка, не обращая внимания на сопротивление. Как на живот, на него невозможно лечь, болит все. – На живот, сказано.
- Ари!- откуда-то высунулся Самир, да еще и голос такой, словно чудо увидел, – Это и есть, Знак Илиас? Да, тебе и бумаги не нужны, точно уж. А можно, дотронуться? Я одним пальцем!
Татуировка. А он уже давно привык к ней, хотя раньше разглядывал перед зеркалом, только-только когда нанесли, стоял часами. Таинственное «ожерелье» Илиас. В круге прихотливой узорной вязи, где сплетались змеи, знаки, птицы и звери, что шла по груди, плечам и спине Аристина, можно было прочитать о нем все.
Все Десять родов, что давали клятву государю Хольгеру около пятиста лет назад, носили знаки, у всех разные, но суть одна, клятва и род написаны на теле каждого мужчины. Не забудет никто. Альмар носили на груди сплетенных морских драконов, Бекан – рисовали волков по углам треугольника, Финнгейр – так вообще изображали странных пляшущих человечков в масках, и так остальные фамилии. Илиас же носили «ожерелья». Общую канву рисунка и шифров знаков подделать невозможно. Мужчины Десяти запоминают их намертво, заучивают так, что выбить невозможно ничем и никто не оставляет эскизов на бумаге или в памяти машин, только записывают шифр в родовых книгах. Но подделка будет видна сразу – если есть хоть один нечитаемый знак. За то, что самозванец решался сделать татуировки Десяти родов – казнили лютой смертью.
В «ожерелье» Аристина, которое ему делал даже не отец, а дед, чтобы было большой честью, лучше, чем в любом документе было написано, кто таков Аристин Илиас, где он родился, в каком году, какой по счету сын в семье, кто были его родители, какой он ветви рода, и его старшинство перед другими и многое другое, что было важно только для Илиас. На следующий день, после его шестнадцатилетия, он стоял в приемном зале дедовского особняка, перед всеми мужчинами рода – мужьями теток, дядьями, братьями деда и отца, двоюродными братьями, говорил слова клятвы Илиас и дед назвал его третьим по старшинству в роду. Сначала Ингер Илиас, потом Дитер Илиас, а затем Аристин Илиас. Отныне он должен участвовать во всех советах, общих делах семьи и он больше не ребенок, он взрослый мужчина. Только для своего отца он всегда будет ребенком, любимым сыном.
Каким тогда незыблемым казался этот порядок, а потом все рухнуло, разлетелось вдребезги.
- Нельзя! – вместо Аристина ответила тетка Викки. – В твои годы девок надо лапать, а не парней. А тут вообще, не пойми чего, кости да кожа. Давай воду сюда.
Аристин наблюдал за теткой, за приготовлениями. Чего они делать с ним собрались? Он мылся недавно, и уж тем более не на постели моются. Сушить потом замучаешься, а на улице холодно еще. Но тетка Викки скатала странный валик из тряпья, которое взялось неизвестно откуда, намочила его в воде и...
- Ай! – шепнул Аристин, а если бы мог, закричал, так было больно. Валиком со всей своей немаленькой силы здоровая тетка Викки возила ему по спине, разминая его словно тесто, щипала кожу и нажимала на позвоночник.
- Вот тебе и «Ай!», говорили же тебе, не ходи, нет, не слушаем людей. Вот и получи, надсаду-то. У нас так это называют. Все, раз под ребрами ноет и живот тянет, так она самая. Это, шурин мой, кирпич таскал, когда дом строили, так потом воем выл, зато торопился, побыстрее все, да побыстрее. Вот и вышло побыстрее. Все потом пожгли, бандиты поганые. Ну, потерпи, пройдет скоро. А холодный-то ты какой…- тетка Викки говорила и говорила и боль вправду стала меньше досаждать. – Ну, теперь переворачивайся, еще немного и все.
Было странно лежать совсем голым перед чужим, в сущности, ему человеком, да еще и женщиной. И Марта видит и Анника и Самир, ну сестры ладно, за полтора года они друг друга как только не видели, и по нужде приходилось на глазах у друг дружки ходить, и чего только не было, пока скитались. И все равно, стыдно.
- Опять раскраснелся, ну как девка! – рассмеялась тетка Викки. – Ты куренка синего щипаного в маркете в холодильнике видел? Вот точно ты. А думаю, не случись всей этой свистопляски, ты бы копия отец был. Уж на лицо точно – он, в молодости-то.
- А вы видели моего отца? – удивился даже сквозь боль Аристин. Откуда? Даленский аристократ и крестьянка из глубинки, как могло!?
- Да кто его не видел, про вас же, Десятку, все писали и писали. Светская хроника, ишь. Кто на ком женился, куда поехал и кого кем назначили. А уж Дитера-то как позабыть, ох и мужчина был, красавец. А волосы какие! А уж в мундире когда фотографию покажут, так хоть на своих-то мужиков не гляди. Да и дед твой тоже статный, родова у вас видать, такая. У нас Дитера все бабы обсуждали, фотографии смотрели, когда его назначили, на каком приеме был, и даже про свадьбу печатали. Мать у тебя тоже красавицей была. Эх, вона, как повернулось, и кто б мне сказал, что их сына тут мять буду. Хотя ты меня, дуру, тоже меньше слушай, лучше б и не было того, ничего б не было. Жили себе и жили. Не хуже всех. Я тебе одно скажу, я тут гляжу на некоторых, и думаю, – тетка Викки наклонилась, оглянулась, чтобы ни Марты рядом не было, ни Самира, а Аннике все равно, шепнула только Аристину, – отец твой верно свое дело делал, жаль только, что не успел до конца доделать. Хороший человек был, и ты в него, видать.
- Ну, давай все сюда, – тетка снова принялась гонять Марту, забрала у нее одеяла, – сейчас я его заверну, как следует, чтобы согрелся, водички чуть дам и пусть спит, а ты бери сестренку, чего там еще надо, обед сготовишь, а мне с тобой потолковать надо. А тут чтобы тихо было, не шастать. Идем, дева, идем.