– Да я уже смотрела.
– И ты думаешь, что можешь понравиться Власу?! – Мама с пол-оборота заводилась.
– Не хочу я ему нравиться! – закричала я. – Мне надоело, что ты вечно подсовываешь мне каких-то недоделанных женихов! Меня это унижает! Как будто я сама не в состоянии никого найти! Я что, такая страшная? Я уродина?
– Да-а! Ты уже нашла-а! – смачно протянула она. – Целых три раза! Только вот интересно, где ты их откапывала – тех самых недоумков, за которых так стремительно выходила замуж!
– Кто бы говорил!
– Да! Я четыре раза выходила замуж, но не за таких шизиков, как ты! Да! У Николая Ивановича есть свои странности, но кто ж без недостатков?! Зато он для меня ничего не жалеет и котов любит не меньше меня. Самое страшное в мужике – это жадность, запомни! А у тебя, ты посмотри, – кого ни возьми! К примеру, первый твой – Славик, с которым ты прожила год. Я всегда говорила, что он от тебя гулял!
– Он не гулял! Я сама от него ушла!
– Где пьянка, там и бабы! Богемный мальчик! Хронический алкоголик – вот кто он! А второй – Юрик! До сих пор не могу понять, зачем нужно было с ним расписываться, чтобы через две недели подать на развод?!
– Мы не сошлись характерами. Подумаешь!
– А раньше ты об этом не могла узнать? Никогда не забуду, как он подарил мне какой-то четырехтомник, когда ты нас с ним познакомила, а на следующий день забрал его обратно, сказав, что еще сам не дочитал! Скупердяй!
– Да, он оказался непригодным для семейной жизни – слишком экономный и придирчивый!
– Ага! А Толик – это ж вообще нонсенс! Мало того что дурак, еще и бездельник – ни копейки тебе не приносил. Только три года мне жаловался, какая ты несносная и как ему с тобой тяжело приходится. И он от тебя гулял! Они все от тебя гуляли! Может, только Юрик – исключение, просто не успел за две недели вашей совместной жизни никого себе найти! Так что позволь теперь мне устраивать твою личную жизнь!
– Позволь не позволить, – буркнула я. – Я повторяю, меня это унижает и оскорбляет! Все эти смотрины и попытки выдать меня замуж напоминают случку породистых клубных собак, которых закрывают в одной комнате в день овуляции у суки! – воскликнула я и неожиданно для себя заревела. Вообще-то я редко плачу, но, наверное, таким образом водка нашла выход.
– Ну, что за глупости, Манечка! Ну, какая случка! Ты вся на нервах, так нельзя. – Мама села рядом и обняла меня, отчего я завыла еще громче. – Бедная моя, наивная глупышка! Успокойся, а то еще и нос распухнет! Ну, перестань! И что ж тебе так не везет-то! – Мое тело сотрясалось от рыданий.
– Никто от меня не гуля-ял! – заливалась я.
– Конечно, не гулял! Это я со злости сказала, но согласись – все они были негодяями.
– У-у-у! – неопределенно протянула я. – Никуда я такая страшная не поеду, голова раскалывается, весь день буду лежа-ать.
– Нет, нет, нет! Это глупо. Иди в душ, а потом я из тебя в два счета сделаю красавицу. И не реви, а то ничего не получится. Хорошо еще, что я рано приехала и у нас есть время.
Я вышла из душа – мама ходила по квартире и срывала мои плакатики.
– Зачем ты это делаешь? Не смей! У меня нет времени писать новые!
– Что за бред! – воскликнула она и принялась читать объявления-памятки, которые только что сняла с входной двери: – «Выключи газ, воду, свет. Закрой окна», «Много пить нельзя – это меня деморализует», «Посмотри на обувь. Не от разных ли пар туфли?!» Ты – ненормальная? Что о тебе подумает Влас, когда прочитает эти бумажки? Он подумает, что ты алкоголичка и маразматичка! Я выбрала тебе самое лучшее платье, там, на кровати, вот колготы.
– Где ты их нашла? – поразилась я.
– Провалились за ящик. Иди, оденься и приведи себя в порядок. Они должны приехать через час.
На кровати лежало самое дурацкое платье из моего гардероба – я не надевала его ни разу. Оно было ужасного небесно-розового цвета, трикотажное, с широкими рукавами-воланами и такой же юбкой. В тот день, когда я его купила, у меня были месячные – естественно, я погорячилась.
– Ни за что не надену эту гадость!
– Прекрати! – грозно сказала мама. Мне стало наплевать, что надевать, и я последовала лозунгу, который выдвинули большевики в 1916 году по отношению к правительству во время Первой мировой войны: «Чем хуже, тем лучше». – И положи побольше румян! Пудру не забудь! Подкрась реснички! – выкрикивала она, наводя порядок в моей берлоге.
– Ну вот, совсем другое дело – хорошая девочка из приличной семьи! – обрадовалась она, увидев меня во всей красе. – Только не надо делать такую кислую физиономию.
– Голова болит, – проныла я, и тут взгляд мой упал на сумку с жареным цыпленком и салатами, из которой весело торчало горлышко бутылки шампанского.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Чем?
– Ты хочешь вылакать шампанское, чтобы встретить Власа полупьяной?
– Зато голова пройдет, и я не буду целый день мучиться! – выпалила я и тут же пожалела, что это сказала – сейчас на меня обрушится шквал упреков, и моя бедная голова разболится еще сильнее.
– Резонно, – вдруг сказала мама. – По дороге мы можем купить еще бутылку, все равно придется где-то останавливаться и покупать цветы. Но от тебя будет разить, как от винной бочки! Что подумает Олимпиада Ефремовна?!
– А ты меня решилась уморить?
– продекламировала я отрывок из любимого маминого произведения.
– Ладно. У тебя где-то был мускатный орех. Нужно найти, он отбивает запах спиртного.
В отличие от вчерашних поисков новых колгот мускатный орех нашелся очень быстро, мама откупорила шампанское, и мы выпили за бабушкино здоровье.
– Вкусное, правда?
– Как бальзам на душу, – с наслаждением сказала я.
– Полусладкое.
– Я начала новый роман.
– Молодец. Слушай, поехали с нами в деревню, а? Возьмешь с собой компьютер, будешь работать на втором этаже. Тебе никто не помешает.
– Нет, мамочка, я дома привыкла.
– Да ну тебя! Почему ты так не любишь туда ездить?
– Ой! Я же забыла положить бабушкин подарок! – вспомнила я и побежала за ночной сорочкой.
– А я про открытку! На-ка, подпиши, – и мама достала из сумки огромную открытку, на которой был изображен ярко-желтый котенок с красным бантом. – Да, и захвати фотоаппарат, бабушку щелкнем.
– Но он такой старый, в помещении ничего не получится!
– Снимем на лестничной клетке – там светло.
Мы допили шампанское, на душе стало легко, безмятежно, благостно, голова прошла, и было совершенно наплевать, что в этом платье я похожа на поросенка и что меня хотят выдать замуж за противного Власа.
Я нацарапала коротенькое поздравление, и тут задребезжал домофон. Мама сорвалась с места, заметалась, подлетела к телефону, от волнения перепутав его с домофоном. Я хохотала – мне теперь было море по колено.
– Да, Власик, открываю, Власик, – любезно проговорила она и нажала на кнопку. – Ну что ты ржешь! Выброси бутылку и запихни в рот мускат. И мне дай, бестолочь.
Через минуту в дверном проеме вырос он – тот, который двадцать лет назад целый месяц ходил за мной хвостом, ревновал к двоечникам с Крайнего Севера, раздражал своими скучными историями и плоскими анекдотами и уже тогда решил, что наша с ним личная жизнь устроена.
Сейчас, когда Влас находился в метре от меня, он показался мне каким-то другим – не таким, как в детстве, и не таким, каким я видела его совсем недавно в метро. Он был совсем чужим мне человеком – далеким-далеким от моей жизни, привязанностей. Он не знает и никогда не поймет ни моих проблем, ни переживаний, ни волнений. Он вообще никогда не будет способен понять, что меня может радовать или огорчать. Тот далекий июньский месяц, проведенный у моря, казался сном – будто его вовсе не было на самом деле.
Прошло так много времени с тех пор – целая жизнь – у него своя, у меня своя, и все это время мы прожили, не зная друг друга. Ну, может, не жизнь, а кусок жизни. Но сейчас все по-другому – не так, как тогда. Сейчас нам чуть больше тридцати, и мы переступили тот рубеж, который называется серединой жизни. Для нас уже начался тот суровый отсчет времени, который приближает людей к концу: время закрутилось быстрее – дни теперь бежали, словно часы, недели, как дни, а годы, как месяцы.
Тогда, тем южным, знойным июнем все было наоборот: мы только начали свое движение к середине жизни, конца было не видно – он спрятался где-то за поворотом, дни тянулись так долго, что, казалось, месяц на море никогда не кончится. Было как-то легко и просто – я говорила Власу все, что в голову взбредет, не нужно было задумываться о словах, поступках, действиях…
– Добрый день, Полина Петровна, – скованно поприветствовал он мою маму. – Вы, наверное, Маша?
Господи, какой глупый вопрос! Неужели с тех пор я изменилась до неузнаваемости?
– Да, я Маша. Очень приятно познакомиться, – зачем-то ляпнула я и попыталась улыбнуться самой что ни на есть приветливой улыбкой.
– Бабушка ждет в машине. Так что если вы готовы, можем ехать, – сказал он официальным тоном.
Влас сегодня был одет в костюм бутылочного цвета и… Ужас! На нем были желтые ботинки точно такого же цвета, как котенок с бабушкиной открытки! Я согласна, на мне тоже было платье безобразного розового оттенка, но я-то влезла в него по принуждению, а его никто не мог заставить надеть ботинки такого пошлого цвета!
– Машенька! – воскликнула с заднего сиденья Олимпиада Ефремовна. – Здравствуй! Какая красавица стала! Садись вперед, рядом с Власиком, а Полечка со мной, мы тут пошепчемся. Читаю все твои книги, Маш! И как у тебя это все так ловко выходит! Только зачем ты сестру главной героини убиваешь в конце?.. Это в романе «Радости лета».
– Да я все думала, что бы с ней такое сделать – она как-то нехорошо вылезала из текста. А когда она умерла, все сразу встало на свои места.
Бабушка Власа захохотала, и машина тронулась с места. Олимпиада почти не изменилась с тех пор, как мы втроем (я, Власик и моя мама) ловили ее с поезда на южной трехминутной станции. Только волосы из русых превратились в соломенно-седые. А так – все то же: заливистый смех, больные ноги, круглое лицо с узкими, хитрыми глазками.
– Манечка, подпиши-ка мне свою книгу, – и она протянула мой самый отвратительный роман – «Роковой мужчина».
Я расписалась и отдала книгу обратно.
– Мань? Ты что ж ничего не написала-то?
– Почему? Я расписалась.
– Разве так писатели книги подписывают? – удивилась она, а Влас ухмыльнулся. – Надо что-то написать – ну пожелать, что ли!
И «Роковой мужчина» снова оказался у меня на коленях.
– Пожелать? – переспросила я. – Что же вам пожелать-то такого?
– Пожелай, чтобы у меня скоро-скоро родился правнук или правнучка.
Я написала пожелание под своим автографом и вручила «Рокового мужчину» Олимпиаде Ефремовне. Она нацепила очки и прочитала вслух:
– «Желаю, чтобы вы жили долго-долго. Автор». Ну, понятно, значит, правнуки появятся не скоро, – заключила она, а Влас снова покосился на меня и ухмыльнулся.
Мы остановились у супермаркета недалеко от бабушкиного дома, купили шампанского, букет гвоздик и тронулись дальше. Мне показалось, что мы едем целую вечность, и я поняла Пульку, которая вчера жаловалась, что по Москве совершенно невозможно ездить – сплошные пробки. К тому же бабушка живет в противоположном конце города, на окраине.
С заднего сиденья слышались тонкие намеки по поводу нашей с Власом будущей совместной жизни, он, то ухмыляясь, то удивляясь, косился в мою сторону, благостное действие шампанского прошло, и голова снова разболелась. Короче, когда мы позвонили в дверь виновницы торжества, я чувствовала себя выжатым лимоном.
Однако виновница открывать не торопилась. Мы позвонили еще раз и еще – ответа не было.
– Наверное, что-то случилось, – занервничала мама и достала запасные ключи.
…Бабушка стояла в ванной в чем мать родила и поливала себя водой из кувшина.
– Мам, ты с ума, что ли, сошла?!
– Ой! Кто это тут?
– Мы, – ответила мама. – Зачем ты в день рождения в ванну полезла? Я ведь тебя неделю назад мыла!
– Да хватит ерунду-то городить! Неделю назад!
Мама с бабушкой закрылись в ванной, Влас поволок Олимпиаду в комнату, я отправилась на кухню разгружать сумки.
Минут через пятнадцать стол был накрыт, вернее, это был не стол – стола у бабушки в комнате не было вовсе, зато был стул с большой доской. Бабушка в майке и панталонах (больше она надеть ничего не пожелала) вышла наконец из ванной в сопровождении мамы.
– Манечка, детка, ты что, так вот и приехала, без головы? – обеспокоенно спросила бабушка. – Надо было хоть платочек повязать!
– Да тепло еще на улице.
– Прямо тепло! С носа потекло, не май месяц! – заворчала она и вошла в комнату. – Липочка! Сколько ж мы с тобой не виделись! А это кто? – Она уставилась на Власа.
– Мой внук, Верунчик.
– Внук?! Власик! Какой ста-ал!
Олимпиаду с бабушкой связывали давняя дружба и прежняя совместная работа с умственно отсталыми детьми. Олимпиада была моложе своей наставницы и подруги на тринадцать лет. Она развалилась на диване, бабушка плюхнулась рядом, и они ни с того ни с сего захохотали. Мама и я разместились за «столом» на узких, шатких табуретах, а Влас балансировал на старом качающемся стуле.
Зожоры были категорически против новой мебели в бабушкиной комнате, а у них самих на стене висел переснятый на ксероксе календарь без картинок – листы были соединены скрепками, в центре проделана дырочка, через дырочку продернута черная резинка. И все это «художество» красовалось на ржавом мебельном гвоздике над тумбочкой. На тумбочке лежал сшитый собственными руками моего дяди кривой кошелек из кожзаменителя. И все это скопидомство при его-то капиталах!
Именинница рвала деснами антрекот и с удовольствием выслушивала поздравления. Наконец дошла очередь до меня, и я вручила старушке открытку с ярко-желтым котенком. Она тут же схватила ее и принялась читать вслух – она всегда читала вслух письма и открытки.
– Дорогая наша Мисс… Чего?
– Надень очки или читай про себя, – посоветовала я.
– Верунчик, лучше надень очки, – попросила Олимпиада – ей хотелось узнать, что в открытке.
– Дорогая наша Мисс Двойная Бесконечность! – с выражением прочла она первую строку и тут же спросила: – А почему Двойная Бесконечность?
– Ну, тебе же 88 лет, а перевернутая горизонтально восьмерка обозначает бесконечность, – неохотно объяснила я. Влас посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся, а я подумала: «Не отвлекайся, а то сейчас со стула грохнешься».
– Дорогая наша Мисс Двойная Бесконечность! – начала заново бабушка. – Поздравляем тебя с днем рождения. Желаем здоровья, успехов в труде и счастья в личной жизни. Твои дочь Полина и внучка Маня.
– Ты чего написала-то? – шепотом спросила меня мама. – Какие успехи в труде, какая личная жизнь? Сдурела, что ли!
– А что, оригинально, – произнесла Олимпиада таким тоном, будто, разглядывая «Черный квадрат» Малевича, поняла то, что остальные до сих пор никак не могут понять.
– Включите телевизор, там сейчас «Ералаш» идет, – потребовала бабушка. – Ой! Мне так нравится «Ералаш»! Вчера смотрела: один мальчик заходит в платный туалет. И уж так ему невтерпеж, так невтерпеж, а там тетка сидит и отсчитывает ему сдачу. И так долго отсчитывает! И вот мальчик в кабинку-то вошел и кричит ей оттуда: «А в МТС все входящие – бесплатно!» Я так смеялась, так смеялась! Липочка, ты смотришь «Ералаш»?
– Это не «Ералаш», а очередной рекламный ролик, – сказала я.
– Да? – удивилась виновница торжества.
– Надо бабушку сфотографировать, – напомнила мама.
– Но я еще не все подарила. Вот, ночная сорочка. – И я смущенно протянула узенький сверток.