Мысли о работе ничуть не мешали Насте готовить незатейливый ужин, поэтому через полчаса она вышла в гостиную, посмотреть, как там Ваня. Муж пытался застегнуть огромный чемодан, весь беспорядок исчез, не иначе спрятался в гигантский кофр.
— Собрался?
— Да, — прокряхтел Иван, героически сражаясь с чемоданом.
— Давай помогу. — Настя надавила на кофр, и Ване удалось защелкнуть замок.
Муж облегченно вздохнул и поволок багаж в коридор.
— Когда поезд?
— Завтра утром.
Ваня поставил чемодан в угол и облегченно вздохнул.
— Пойдем ужинать.
За ужином Иван рассуждал о том, почему кафедра отправила его в командировку, пересказывал институтские сплетни. Настя внимательно слушала, не перебивала, вовремя задавала наводящие вопросы. Семейная идиллия, в общем.
— А я уже скучаю, Насть, — вдруг ни с того ни с сего заявил Иван. — Как я там без тебя?
— Ну за неделю не пропадешь, особенно на казенных харчах, — улыбнулась Настя. — Не скучай, время пролетит быстро.
— А ты будешь скучать?
— Обязательно. Буду каждый вечер смотреть в окно.
— Ну… — протянул Иван. — В окно не будешь, в монитор будешь. А я тебе письма буду писать, вот!
— Тогда я буду ждать писем.
Ну вот, стоило заговорить о письмах, об электронной почте, как Настя опять вспомнила о Тагире — и вдруг внезапно захотелось, чтобы Ваня побыстрей уехал, чтобы спокойно почитать дневник Тагира, поговорить с Тагиром… Какие глупые и неуместные мысли. При чем здесь Тагир? «Уже не больно». Кольнуло, как иголочкой. Уже не больно.
Настя спала на удивление крепко, даже не слышала, как ушел Ваня, муж спешил на утренний поезд. Все, теперь она одна на целую неделю. Как странно, как гора с плеч свалилась.
В бухгалтерии все уже знали, что Настя — их новая начальница. Все сочли своим долгом поздравить и предупредили, что готовится вечеринка: проводы Софьи и чествование новой Хозяйки. Дома Настю никто не ждал, поэтому такая перспектива весьма порадовала. Немного портило настроение нахальство Кравцова, нарисовавшегося в офисе с самого утра и набившегося на праздник, но что поделать. Разбавит их женское общество — и то хлеб. Работать в эту пятницу никому не хотелось, все суетились, готовились к празднику, поэтому Настя смогла спокойно покопаться в делах, вникнуть во всякие мелочи. Подчиненные заняты, никто не отвлекает. Софья пару раз заглянула в свой бывший кабинет, покачала головой, посетовала на склероз — и исчезла до вечера.
Праздник удался на славу: обильный стол, шампанское, соответствующее настроение. Софья даже растроганно всплакнула. Кравцов был очарователен, дамы веселы — обычная офисная вечеринка. Все это затянулось за полночь, поэтому Кравцов предложил свои услуги в качестве такси. Отказываться причины не было, тем более пробки все уже рассосались, можно домчаться до дома с ветерком.
Кравцовский «ниссан» скучал на стоянке, припорошенный снегом. Видимо, Кравцов провел весь день в казино. Чем он, интересно, занимался? Впрочем, какая разница. Машина вырулила со стоянки и бодро покатила по проспекту.
— Анастасия Павловна, мы провели вместе замечательный вечер — может, перейдем на «ты»?
Боже мой! Можно подумать, что у них было свидание.
— Хорошо. — Настя не стала ломаться. — Но только в нерабочее время.
— Согласен, Настя. Они немного помолчали.
— А сегодня твой муж опять будет караулить в подъезде? — неожиданно спросил Кравцов.
— А тебе не кажется, что это несколько не твое дело? — резковато ответила Настя.
— Хм… а вдруг он драться будет? Лыжами.
— Не будет. — Настя не стала информировать нахала об отсутствии Вани.
— Утешает.
— Я рада.
— Прости, я действительно немного зарвался.
— Немного?
— Ну, сильно. Но все равно — прости.
— Прощаю.
Кравцов ловко вырулил на Ленинградский проспект и сменил тему:
— Настя, помнишь, я приглашал тебя на открытие ресторана?
— Помню.
— Так каков твой положительный ответ?
Настя поморщилась от избитой шутки.
— Я подумаю.
— Это значит — нет?
— Это ничего не значит. Я подумаю. И вообще, тебе следует приглашать на такие мероприятия кого-нибудь… другого.
— Вашего управляющего, что ли? Или начальника службы безопасности?
— Можно вообще никого не приглашать — ведь договор сегодня уже подписали.
— О! Ты думаешь, что я тебя пытаюсь подкупить?
— И это тоже.
— Согласен. Но далеко не только это. Я хочу появиться на мероприятии с самой очаровательной дамой.
— Ты хочешь появиться на мероприятии с финансовым директором «Сапфира» — самого лучшего вашего клиента на сегодняшний день.
— О! Какая проницательность!
— Это очевидно.
— Однако я пригласил не Софью, а тебя. Еще когда ты не была финансовым директором.
— Н-да. Сдаюсь. Я согласна.
Кравцов остановил «ниссан» прямо у подъезда, выскочил из машины, открыл Насте дверь и проводил до лифта. Он бы и до квартиры проводил, но… Настя ловко воспользовалась талантом их лифта закрываться через секунду после того, как пассажир вошел, и оставила кавалера с носом.
Тишина. Пустая квартира. Не надо готовить ужин… Завтра выходной… Можно сидеть в Сети сколько угодно. Можно прочитать побольше записей в дневнике Тагира, можно поговорить с ним самим. Стасе так хотелось сесть за компьютер, что она даже не стала готовить простейшие бутерброды, позвонила и заказала пиццу. Разврат полнейший.
И вот оно, «Тагиричье»…
Сегодня Стася решила все-таки почитать непосредственно дневник Тагира, причем, как обстоятельный человек, планировала начать с начала. Однако благие намерения приказали долго жить, когда она посмотрела на «объем работ»: дневник заведен аж в двухтысячном году, каждый день по нескольку записей… Большая советская энциклопедия просто тускнеет и меркнет. Отлистывая по календарю дни, Настя погрузилась в чужую жизнь. Некоторые записи были, видимо, копиями бумажного дневника…
Год одна тысяча девятьсот девяносто девятый.
Что может уметь человек в свои десять месяцев?
Человек Илья умеет:
• ходить, держась за обе папкины руки, а также бегать;
• ходить, держась за одну папкину руку;
• ругаться — поднимать указательный палец, щуриться и строго говорить «ай-яй-яй»;
• смеяться — раньше издавал нечто вроде визга и затем резко втягивал воздух. Я поймал Илюшку как-то на том, что он внимательно смотрит на смеющихся людей. Когда смеялся я, одновременно боковым зрением чувствовал пристальный взгляд пары глаз где-то в районе шеи — ребенок сидел на руках. Весьма скоро Илюха стал раскатисто хохотать как взрослый, только громче и заразительнее;
• держать бутылочку. Мало того, стоит мне задуматься и опустить ее ниже, она тут же выплевывается, поднимается маленький указательный палец, и из-за бутылочки доносится: «ай-яй-яй». Затем ее обхватывают ручонки и поднимают на должный уровень;
• радоваться жизни. Вот это неописуемо;
• проситься на горшок, который радостно-натужно называется «акакак».
Каждое новое умение человека Илюхи — удивительное, радостное открытие. Мною мира. Мною жизни.
Настя сама не замечала, что плачет. Сын. Маленький мальчик. У него есть сын, а у нее… Это была самая большая ее боль, загнанная так глубоко, что иногда казалось — ее нет. А может, она просто растворилась в крови. А эти строки, эти простые, но такие искренние слова — они просто резали по живому. Ребенок… если бы…
Тишина квартиры внезапно показалась жуткой, какой-то черной и ватной. Враждебной. Опасной.
«Тагир приглашает вас на приватный разговор», — всплыло сообщение чата. Стася смахнула слезу и открыла нужное окно.
— Добрый вечер, Стася!
«Добрый вечер…» Сможет ли она вот так запросто беседовать с человеком, чья жизнь, чье счастье заставило ее плакать?
Глава 19
— Добрый вечер, — сказала она.
Алексей сам не хотел признаваться себе, что почти два дня ждал этого разговора… Четверг и пятница прошли, словно в полусне: он вывез Илью в манеж, пытался читать какие-то газеты, вяло проверял почту и часто — чат, в остальное время дремал, лежа на диване. От вопросов матери отмахивался, объясняя, что обдумывает новый контракт, а на самом деле повис в пустоте между прошлым и будущим.
Черт, чем же его так цепляют строчки разговоров с этой женщиной, страницы ее дневника? Алексей несколько часов провел, глядя на ее фотографию, на белизну высокой шеи, на изящные руки. А теперь она говорит ему «добрый вечер», а он не знает, что же еще ей сказать.
К счастью, Анастасия выручила его: начала разговор сама.
— Я читала твой дневник. Не весь, конечно, на весь у меня времени не хватило. Ты так замечательно пишешь о сыне. Я сижу сейчас и плачу.
Настоящая откровенность всегда беззащитна — фраза Стаси потрясла Алексея. Ему захотелось заглянуть Анастасии в глаза, прижать ее к себе, но это было невозможно. Ответить на такие слова можно было лишь откровенностью.
— Я счастлив, — напечатал он, — что Илья у меня есть. Без него жить было бы незачем. — И это была правда. — Но ты говорила мне, что «вы над этим работаете». Я рискну спросить: все не так просто?
Ответ появился достаточно быстро: кажется, Анастасия решила не останавливаться на полпути.
— Да, мы женаты уже достаточно долго, но детей у нас нет. Не потому, что мы не пытались.
— А тебе очень их хочется. — Не вопрос, утверждение.
— Да.
И пауза, настольно ощутимая, что Алексей почти увидел, как Стася вытирает слезы. Она не сморкается шумно в передник, не ищет с громким шорохом носовые платки. Она сидит и глотает соленые капли, не замечая, что они текут по щекам.
— Так больно, да? — сказал он.
Там, за своим ноутбуком, Настя громко всхлипнула и зажала рот рукой. Алексей этого не знал. Он хотел сказать ей что-то успокаивающее, такое, что снова дает ей надежду. Вернее, заставит вспомнить, что надежда есть. Почти всегда.
— Не плачь, Стасенька, — он набирал очень быстро, впервые не обращая внимания на опечатки, — не плачь. Все будет хорошо. Все правда будет хорошо, ты уж мне поверь. Когда такие старые циники, как я, пропагандируют свет в конце тоннеля, им лучше поверить или убить их на месте.
— Нет, убивать тебя на месте я не стану, — пришел ответ. — Я думаю, ты еще хочешь жить.
Фраза поставила Алексея в тупик. «Хочу жить? Я?» Он считал, что вытравил из себя последнюю мечту о жизни: остановился, а жизнь прошла мимо него, и он видел ее удаляющуюся спину. Стоял, смотрел и ничего не делал. И знал, что однажды кто-то тронет его за плечо и придется оглянуться.
В его распоряжении было достаточно лекарств, смесь которых произвела бы в прямом смысле убийственное действие. Если бы не Илья, Алексей, наверное, давно бы изготовил себе такой адский коктейль и выпил бы залпом, почти не раздумывая. Но ему было для кого жить.
А еще есть Бог. Который на небесах и везде. И Бог не простит ему трюк с лекарствами. Что Алексей скажет Богу, когда предстанет перед ним? «Прости, Господи, я не мог больше ждать»? И как тогда встретить взгляд Христа?
— Я в этом не уверен, — честно сказал он Стасе.
— Почему?
— Потому что я в клетке, а звери вроде меня в неволе не живут.
Клеткой было тело и отмеренные ему сроки; клеткой была безысходность и необходимость как-то существовать в этом мире оставшееся ему время; и клеткой была любовь.
— Ты, наверное, очень устал от этого. — Она тоже не спрашивала: значит, почувствовала.
— Очень. Нет смысла скрывать.
— Значит, тебя надо выпустить на свободу. Как?
— Это невозможно.
— Тагир, один мой знакомый говорит: даже если тебя сожрали, выходов все равно два.
И тут его пробрало. Собственная готическая лиричность показалась до смешного мелкой, все беды отодвинулись на задний план, а голова заработала трезво. Анастасия, в сущности, права. Выходов два.
Алексей расхохотался, откинув голову на подушку. Он смеялся так, что даже слезы выступили: над своей собственной мрачностью, которая стала одолевать все чаще и которой раньше не было места в жизни, над усталостью, которая все равно закончится так или иначе, и над дурацкой шуткой тоже.
— Почему ты молчишь? — тревожно спросила Анастасия. — Я сказала что-то не то?
— Я смеюсь, — ответил он честно.
— Рада, что сумела тебя развеселить, — подмигнул смайлик.
— О, да. Спасибо тебе.
— Да не за что, обращайся, когда захочется. — Кажется, она и сама развеселилась. — Иногда мне кажется, что я общаюсь с древним старцем, а не с интересным мужчиной, фотографию которого ты мне прислал.
— Мудрость от возраста не зависит, — сообщил он. — Мой сын мудрее меня.
— Может быть, в детстве мы все мудрее, и это выветривается, когда становимся взрослыми?
— Если так, то жаль: самые активные годы жизни мы громоздим глупость на глупость, а когда начинаем понимать, в чем соль, часы перестают тикать. Обидно.
— В таком случае иногда надо впадать в детство, чтобы вспомнить позабытую мудрость. Я вот люблю играть в снежки и строить снежных баб, а ты? — Смайлик, откопанный в глубинах каталога, изображал как раз снежную бабу. — И еще собирать паззлы, коллекционировать мягкие игрушки, читать сказки, лазать по деревьям. Прошлым летом, во время отдыха за городом, я взобралась на здоровенную березу. Муж орал на меня, чтобы слезла, а оттуда открывался такой восхитительный вид! Мне хотелось построить на березе жилище Тарзана и прожить там весь отпуск.
— Ты была бы Джейн, а кто бы был Тарзаном? Муж?
— Нет, вряд ли бы он согласился.
— А я бы полез, — напечатал Алексей. Подумал и отправил.
— Правда? Ой, это лестно. По твоему виду не скажешь, что ты лазаешь по деревьям.
Алексей покосился на висевшее в углу зеркало. Действительно, не скажешь. Потом сообразил: она имеет в виду фотографию.
— Спорим, мне было бы плевать, что на мне костюм от «Hugo Boss», если бы ты пригласила меня залезть на дерево?
— Не буду я спорить. Если брать мужчину на спор, можно добиться от него чего угодно.
— Не от всех и не чего угодно.
— Это говоришь не ты, а мужское самолюбие, — продолжала дразнить его Стася.
— А я слышу не тебя, а женскую самоуверенность! — отпарировал он, присовокупив ехидный смайлик.
— Все, давай возвращаться к разговору по душам, — заулыбалась Анастасия. — Итак, мы остановились на вопросе о детскости в сердце. Я в этом году уже поиграла в снежки. А ты?
— Еще нет. Но, может быть… — «Может быть» не будет, кто же ему позволит, но Насте он этого объяснить не мог.
— Ну, хорошо, зато у тебя есть все шансы летом залезть на березу.
Он отнекивался, смеялся, играл в слова. Меньше всего ему хотелось огорчать Анастасию своими проблемами. Алексей твердо решил для себя: он не скажет ей ни слова о том, что его ждет. Зачем? Когда-то это выплывет наружу, но уже после того, как он уйдет и сожжет за собой мосты. А сочувствие ему не было нужно.
Они проболтали почти до утра. Это был легкий, необременяющий и ни к чему не обязывающий разговор: делились разными историями, перебрасывались шутками. Стася сказала, что в ночь с пятницы на субботу можно сидеть в чате сколько угодно — на работу не надо. Алексей сообщил, что у него бессонница и он охотно поболтает еще. И еще, и еще… Наконец, когда на часах высветилось время — пять утра, — Стася сдалась. Заявила, что уже несколько раз тыкалась носом в клавиатуру, но сил уйти нет, поэтому надо ее непременно отсюда вытолкать. Алексей обрушил на нее каскад остроумных фраз, и она, смеясь, ушла. А он сохранил разговор, отложил ноутбук, укрылся пледом и провалился в сон.
Ему снилось, что Анастасия пришла в его дом и ходит по комнатам, с любопытством заглядывая в них, а он идет следом, засунув руки в карманы и слушая ее отзывы. За окнами было лето, в окна било янтарное солнце, оглушительно пели птицы.