Настя смотрела на него во все глаза.
— Но ведь ничего не было, — тихо повторила она, ненавидя себя за то, что приходится повторять оправдания раз за разом. — Я ничего не хотела. Я даже не хотела с ним общаться, я не хотела, чтобы он на меня смотрел! — в конце концов, закричала она. — Почему все меня виноватой сделали? Разве я его соблазняла? Или что?..
— Если бы ты не хотела, — веско заметил он, — у него бы даже шанса не было с тобой заговорить. Разве я не прав?
Она резким движением откинула с лица волосы.
— Нет, Саша, ты не прав. Потому что я не твоя вещь, и ты на мне клеймо не ставил. И я сама буду решать, с кем мне разговаривать, понял?
Его даже трясло от перенапряжения. Настя видела, как дёргается нерв у него под глазом. Аверин смотрел на неё бешено, и видно было, что ему есть, что ещё добавить, но из последних сил сдерживается. А она сделала глубокий вдох, надеясь, что это поможет справиться с подступающей истерикой.
— Дело ведь не в том, что я с кем-то поговорила, правда? Дело именно в Маркелове. Ты его терпеть не можешь, я это сразу поняла, ещё до вашей встречи. Он ведь москвич! Он другой, и тебя это злит. Но я не понимаю, почему ты мне не веришь? Ведёшь себя так, словно я с ним спала в твоё отсутствие.
— А ты спала?
Настя только рот открыла, но не для того, чтобы что-то сказать, просто вдруг воздух в лёгких закончился, и нужно вдохнуть поглубже и побольше. Наверное, после таких слов, после такого оскорбления и следует дать мужчине пощёчину. Но это настолько глупо. Какой смысл поднимать на него руку, прикасаться к нему, если он и без этого смотрит на тебя, как на грязь под ногами. И ему не важно — спала она с другим или нет, ему обидеть захотелось, чтобы окончательно её затоптать. Если бы её измена ему покоя не давала, если бы одно предположение душу задевало, он бы не спросил напрямую, не прозвучало бы в его голосе брезгливо-насмешливых интонаций. А тут только злость и нетерпение, они даже обиду почти вытеснили. Это уже сведение счётов, а не попытка что-то прояснить.
Настя ему больше ни слова не сказала, просто ушла. Не хлопнула дверью, не обозвала его напоследок идиотом или кем похуже, просто ушла. И домой бежала, кусая до боли трясущиеся губы и заливаясь слезами, совершенно не думая о том, что под кустом сирени целая компания сидит и её видит.
Вся жизнь рухнула. В один день. Всё, на что надеялась и рассчитывала, ничего не осталось. И дело ведь совсем не в Маркелове, как бы ей того не хотелось. Дело именно в них всех, что здесь живут постоянно. Оказалось, что вся их дружба, отношения, связи, всё настолько призрачно и шатко, что потребовалось всего одно злое слово, и ничего не осталось. А ведь Настя замуж собиралась, ещё неделю назад, и подумать не могла, что Сашка, её Сашка, может наговорить ей подобного, лишь с одной единственной целью — её унизить и обидеть посильнее. Чего она в нём не замечала все эти годы? Что он скрывал, или она просто глаза закрывала на какие-то его недостатки? А Ольга? С ней что? Они дружили пятнадцать лет, с детского сада, и всё сломалось также в один момент. Она приняла решение, что для неё важнее заполучить парня, и плевать на лучшую подругу? Так что ли?
— Я не понимаю, не понимаю, — говорила Настя матери. — У меня такое чувство, что нас снимают скрытой камерой, все играют свои роли, и только я не в курсе. У меня какая роль? Девочки для битья?
— Ольга завидует.
— Завидует? Чему завидовать? Мы с ней пятнадцать лет на одной лавке просидели, об одном и том же мечтали, одно и то же ненавидели. А потом её кто-то укусил.
— Люди разные, и каждый находит свои поводы для зависти. Этому как раз не следует удивляться.
— А мне что делать теперь? На Луну переехать?
— Всё уляжется, вот увидишь.
Настя всхлипнула, и слёзы ладонью вытерла.
— Да что уляжется-то, мам?
— Всё. — Галина Викторовна провела ладонью по её вздрагивающей от рыданий спине. — Работу тебе найдём, другую, и учиться на следующий год пойдёшь. Вот увидишь. А Саша… Такое бывает, Настюш. Очень редко кто первую любовь через всю жизнь проносит. Да и неизвестно, хорошо это или нет. Знаешь, ты радоваться должна, что сейчас со всем этим столкнулась. А если бы после свадьбы?
— Он просто сошёл с ума, — тихо, но уверенно проговорила Настя. — Не случается такого с людьми просто так.
— Вот именно. — Галина Викторовна добавила в голос твёрдости. — Просто так не случается, значит, это в нём есть. И если ему легче поверить, что ты… такая, то пусть он идёт куда подальше. — Она к дочери наклонилась и поцеловала ту в мокрую от слёз щёку. — А у тебя ещё всё будет. Он ещё первым локти начнёт кусать, вот увидишь.
В тот момент эти слова Настю мало успокоили. У неё не было сил взбодриться, начать строить планы возмездия или собираться кому-то что-то доказывать. Подушка вся промокла от слёз, в горле першило от непрекращающихся рыданий и, в конце концов, она забылась тяжёлым сном. Даже обещание мамы найти ей другую работу, более интересную и стоящую, никакого воодушевления не вызвали. Невозможно было смириться с потерей любимого человека и рухнувшими надеждами. Непонятно было, что делать со своей жизнью. Куда дальше идти, ради чего стараться. Ради себя не хотелось, Настя не считала это достаточной причиной, чтобы встать с дивана, привести себя в порядок, из дома наконец выйти и начать что-то делать, пытаться хоть как-то наладить свою жизнь. Работу курьером-то едва не потеряла, пропустив пару дней без уважительной на то причины. То есть причина была, и для неё весьма уважительная, но не будешь ведь рассказывать начальнице о проблемах в личной жизни? Ей справку подавай, что все эти дни ты была больна и не могла двинуть ни рукой, ни ногой. А Настя на самом деле не могла, у неё просто не было сил, все они вместе со слезами ушли. Подумывала о том, чтобы вообще на эту работу не возвращаться, чёрт бы с ней, не о ней, как говорится, мечтали, но потом решила, что это будет признание не просто собственной слабости, а бесхребетности. Ольга её своими сплетнями от друзей отвадила, на улицу выйти неприятно, так теперь и без работы, которая так нужна, остаться? Ну уж нет.
Конечно же, они встретились в офисе фирмы в первое же утро. Получали корреспонденцию и адреса, стояли в очереди через одного человека, и Сонцева упорно делала вид, что бывшую подругу не замечает. Стояла, облокотившись на высокую стойку, а Ольга время от времени кидала на неё задумчивые взгляды. Судя по томлению на её лице, Настя предположила, что та и сама уже не рада, что заварила такую кашу, на такие серьёзные последствия явно не рассчитывала, наверное, думала, что Сашка с Настей поругается, запретит той на Маркелова даже смотреть, и этим всё закончится, а теперь вот не знала, как всё исправить. А может, и не хотела исправлять. Насте казалось, что она Ольгу совсем не знает и никогда хорошо не знала. Не думала, что та вообще способна на подобные поступки, а вот поди ж ты… И прощать уж точно не собиралась. Возможно, это неправильно, и когда-нибудь она в таком решении раскается, но она отказывалась понимать произошедшее. А ладно бы, если Ольгу с Маркеловым на самом деле что-то связывало, а Настя влезла, но ведь на пустом же месте!..
И всё-таки Оля не утерпела. Когда к выходу шли, спросила:
— Как дела?
Настя головы не повернула, письма по отдельным карманам в сумке раскладывала, чтобы не путаться, плечами пожала.
— Всё нормально.
— Правда? Нормально? Тебя не было несколько дней. Я думала, ты уже не придёшь на работу.
— Да? Тебе бы этого хотелось?
— Ну… Ты же всегда считала эту работу ниже себя. Вот я и подумала…
— Ты слишком много думаешь. Чересчур.
Ольга взглянула с претензией.
— Я же не пытаюсь с тобой ругаться. Зачем ты начинаешь?
— И я не пытаюсь, — заверила её Настя. — Я сейчас за эту дверь выйду, поверну за угол, и не буду пытаться с тобой ругаться.
— Ну и дура, — совершенно по-детски фыркнула Ольга. И Настя решила от неё не отставать.
— Сама такая.
Вот тебе и девятнадцать лет. Всё, как в детстве: отдавай мой совок, я с тобою не дружу больше. Вот только не переживать по этому поводу не получалось, никак.
Все знакомые с некоторых пор смотрели на Настю с сочувствием. Она не сразу обратила внимания на перемену в поведении людей, то поглядывали со злым любопытством и недоверием, а тут во взглядах жалость появилась. И как выяснилось, виновницей этих перемен стала Людмила Геннадьевна, которая поделилась с подругами или может, с соседками, кто знает, новостью, что её Саша окончательно расстался с Настей Солнцевой. Причём сама Настя это также из чужих уст узнала. Что он, оказывается, с ней расстался, окончательно. Между ними-то этих слов произнесено не было, а все вокруг уже знали. Сашки в городе не было, у него за спиной не шептались, а вот ей приходилось терпеть. И голову гордо вскидывать, и губы незаметно закусывать, и делать вид, что ей всё равно. Расстались и расстались. Вот только окружающие были уверены, что это он её бросил. Тоже, наверное, дело рук, точнее языка, несостоявшейся свекрови. И даже непонятно, рада та их разрыву или печалится.
Родители бушевали и пытались скрыть свою печаль от происходящего от дочери. Отец кулаками потрясал, обещал Сашке задницу надрать, когда тот вернётся, а заодно и язык укоротить, чтоб дурные мысли поменьше озвучивал. Вот только ему не хватало такта и способностей высказать дочке своё сожаление, и поэтому он просто замолкал и наливался гневной краснотой, когда речь заходила о её бывшем женихе. Зато мама изо всех сил старалась скрасить Настины страдания.
— Поговорила с Анной Михайловной, она обещала спросить у дочери, не нужен ли им в офис секретарь. Помнишь, я тебе рассказывала, что у неё дочка работает в риэлтерской конторе? И не в какой-нибудь, а в самой крупной в городе. Они уже однажды искали секретаря, но ты тогда школу заканчивала.
— Секретарь?
— А что? Всё не по улицам бегать с сумкой наперевес. Будешь в офисе сидеть… А в офисах и мужчины другие, не дворовые пацаны.
— Да, — кивнула Настя, неожиданно задумавшись, — в галстуках и с портфелями.
Галина Викторовна улыбнулась.
— Именно, с портфелями. Другая жизнь.
Настя матери в ответ улыбнулась, а сама воспоминания о портфеле в руках Маркелова попыталась от себя отогнать.
В очередной раз Саша домой приехал дней через десять, притом на неделе. Настя не знала, с чем это было связано, и узнать ей было не у кого, только замерла, когда увидела его в окно, проходящего мимо их подъезда. Аверин громко смеялся, но Настя была уверена, что делает он это нарочно. Шёл рядом с Лером, что-то тому рассказывал, а сам глазами на её окна косил. А Настя даже за занавеску прятаться не стала, как обычно поступала в последнее время. Наоборот, штору в сторону отдёрнула и склонилась над фиалкой, делая вид, что занята цветком. Хотя, заниматься было откровенно нечем, от фиалки осталось три жухлых листика, да и вообще она никогда не цвела. Настя купила её на рынке у бабульки в прошлом году, та заверила, что ухода цветок никакого не требует, только поливать пару раз в неделю требуется, а цвести будет очень красиво и долго. Настя понятия не имела, что она делала не так, но цветок не рос и не цвёл, только всё больше хирел, а спустя какое-то время впал в анабиоз. Три листика как торчали год назад, так и до сих пор в том же положении находятся, даже засохлость по краю одного из них не разрастается. Выкинуть цветок Насте было жалко, в душе она всё ждала, что в одно прекрасное утро проснётся, а он весь в цвету, правда, сама и поливать порой забывала фиалку, а вот сегодня цветочку перепало море внимания. Она и листики потрогала, и горшок повернула, землю пальцем пощупала, ещё раз поправила лист, кожей чувствуя взгляд Аверина с улицы, и только ругнулась тихонько, когда один из листков отвалился и упал на подоконник. Кажется, фиалка уже давно в поливе не нуждалась.
— И ты посмотри, он ещё смеет глаза на наши окна поднимать! — Галина Викторовна в комнату дочери вбежала и оттащила ту от окна. — Гадёныш такой.
Настя на диван присела и низко опустила голову. Слёзы сами собой на глаза навернулись.
— Настя, не плачь. Не плачь, слышишь? Он того не стоит!
Солнцева слёзы смахнула.
— Фиалка пропала. Даже листья отвалились!
— Что? А, фиалка… Ну, и бог с ней, Настюш! Хочешь, папа тебе завтра новую купит. Хочешь?
Она кивнула и разревелась уже всерьёз.
Новость о том, что Аверин привёз из Подмосковья девушку, чтобы с матерью познакомить, двор облетела за считанные часы. А вот Настя её, кажется, самой последней узнала. Да и откуда бы ей знать? Никто ведь не придёт и не расскажет. Она сама их увидела. Возвращалась вечером из магазина, и, проходя за зарослями сирени, услышала с той стороны голоса. Вокруг лавочки собралось много народа, гораздо больше, чем на ней поместиться могло, и голоса громкие, смех, какая-то всеобщая радость. Вот как было не остановиться и не прислушаться? Сначала лишь расслышала:
— Привёз, ничего, симпатичная.
— Интересно, они давно или… Настьке назло?
А вот потом Солнцева их и увидела, как они вдвоём выходили из Сашкиного подъезда, в обнимку. Внутри будто взрыв произошёл. Даже не в душе, на такую глубину обида опуститься попросту не успела, только сердце зацепила, и тут — бабах. Насте в первый момент показалось, что она ослепла и оглохла. И, если честно, было уже всё равно, «давно или назло». Увидела своего Сашку, которого столько лет любила, которого из армии ждала, письма писала, поддерживала во всём и снова ждала, ждала, ждала с его дурацкой работы, в обнимку с симпатичной брюнеткой, и едва на ногах устояла. Хорошо, что ума хватило не выскакивать им наперерез и не бросаться с кулаками. Хотя, желание было просто огромное. Вместо этого обратно за сирень шмыгнула и бегом понеслась за дом, в овраг, чтобы порыдать там вволю, вдали ото всех. Правда, слёз не было, что Настю удивило. Внутри всё бурлило и клокотало, хотелось заорать, причем матом, убить Аверина, но слёз больше было. И только вспоминала эту брюнетку, как та выглядит, как одета, как улыбалась чуть смущённо, но чересчур сладко, и такая мука, такое жжение где-то в районе сердца… Наверное, именно с такими чувствами люди на убийство из мести идут. Не из ревности, а именно из мести. Чтобы раздавить, растоптать и забыть. В эту секунду Настя тоже была уверена, что если убьёт некогда любимого человека, то ей сразу легче станет. Зато сама поверила, до конца: они расстались окончательно. И если Аверин что-то не мог ей простить до этого дня, то теперь она знает, что ему не простит. А любовь тут совсем не при чём. Любовь и ненависть вообще никак не связаны.
Увидев Настю перед зеркалом, в платье и на каблуках, наносящей на лицо последний слой пудры, Галина Викторовна несказанно удивилась.
— Ты куда собралась?
— Пойду прогуляюсь. В клубе сегодня вечеринка, приезжает какой-то московский ди-джей, вот пойду послушаю.
— В клуб? Одна?
— Почему одна? У меня, слава богу, друзья помимо дворовых есть. — Настя пуховку убрала, и к матери обернулась. — Мам, ты не волнуйся, я глупостей никаких делать не собираюсь. Но я не могу больше дома сидеть. Да и сколько можно? Что я, действительно, прячусь ото всех? Мне скрывать нечего, я ни в чём не виновата. А кто по-другому считает, это их личные проблемы.
— Ты уверена?
— Конечно. Как я выгляжу? — Настя повернулась, демонстрируя платье.
Но Галина Викторовна кивнула достаточно сдержанно.
— Выглядишь хорошо. Надеюсь, и вести себя будешь также.
— Обещаю.
— А с кем ты всё-таки идёшь? Что мне отцу сказать?
— Он же на смене!
— Но он позвонит, ты же знаешь.
— Скажи ему, что меня пригласили институтские приятели. — Настя усмехнулась. — Те, которым повезло больше, и которые поступили. До дома меня проводят, ты не переживай, ложись спать.
Сама понимала, что мама вряд ли успокоилась после её слов, но главное, что в институтских друзей поверила. Конечно же, Настя никому из них не звонила, у неё были совсем другие планы на этот вечер. Сегодня она собиралась всех сплетников поставить на место, и объяснить, что все их досужие разговоры её мало волнуют. Как и то, кого её бывший парень и откуда привозит. Права мама: хватит слёзы лить!