– Я уже подумал, что ты так и не поздороваешься со мной до конца семестра.
Ироничный тон стер прошедшие десять лет в одночасье, и она почувствовала себя такой же юной и неопытной, как в первый день их встречи.
– Что я могу сказать в свое оправдание? Не хотела докучать вам разговорами и давними воспоминаниями. Боялась поставить в неудобное положение.
– Спасибо за заботу, но это совершенно ни к чему. Я тебя прекрасно помню.
Чапман продолжал пристально изучать ее лицо – интересно, думала она, годы пошли ей на пользу или наоборот? Вряд ли она утратила какую-либо привлекательность, но в чем она была абсолютно уверена, так это в том, что уже совсем не похожа на ту скромную девочку, которая лихорадочно проверяла контрольные работы по обществоведению.
Догадывался ли он о ее страстной влюбленности? Обсуждал ли со своей подругой?
– Ты бы видела, как она сидит, с таким старательным и правильным видом, а ладони потеют. Стоит мне пошевелиться, подскакивает, словно испуганный кролик.
Она представила, как он сочувственно качает головой и смеется.
– Шелли?
Мужской голос вырвал ее из неприятных раздумий, произнося ее имя таким тоном, будто ему пришлось повторить не первый раз.
– Да? – тихо ответила она. Почему кислорода вдруг стало так мало?
– Я спросил, давно ли ты стала миссис Робинс.
– А, да, семь лет назад. Но я вот уже два года как не миссис Робинс.
Его брови, немного лохматые и вполне мужественные, поднялись в немом вопросе.
– Долгая, скучная история.
Она была не в силах оторвать взгляд от своих кожаных туфель на невысоком каблуке.
– Мы с доктором Робинсом расстались пару лет назад. Тогда я решила вернуться к учебе.
– Но это лекции для студентов.
Потертые джинсы, ковбойские ботинки и спортивный пиджак смотрелись бы на любом другом мужчине как нелепое подражание киногероям, но Грант Чапман выглядел потрясающе. Может, дело было в расстегнутых пуговицах хлопковой рубашки и темных волосах на груди?
Она заставила себя перевести взгляд и ответить на его вопрос:
– А я и есть студентка.
У нее наверняка прибавилось бы уверенности в себе, если бы она могла в этот момент взглянуть на себя со стороны и увидела, какая у нее восхитительная улыбка. Последние два года ей нечасто приходилось искренне улыбаться.
Похоже, Гранта Чапмана заинтриговала перемена, произошедшая с ее лицом. Он не сразу нашелся, что ответить.
– Я подумал, раз ты была такой прилежной ученицей, то должна была поступить в университет сразу после школы.
– Так и было. Я поступила в Оклахомский университет, но, – она отвела взгляд, вспомнив первый семестр в Нормане, когда она встретила Дерила Робинса и ее жизнь круто изменилась, – так уж вышло, – туманно закончила она.
– Как дела в Пошман Велли? Я не бывал там сто лет, наверное… С тех пор, как уехал. Боже, прошло уже…
– Десять лет, – выпалила Шелли и тут же прикусила язык. Это прозвучало, словно отличница ответила на вопрос учителя. – Около того, – с нарочитой небрежностью добавила она.
– Да, ведь я отправился в Вашингтон прямо оттуда. Уехал до конца учебного года.
Шелли отвела взгляд. Наверное, уже началась следующая лекция. По дорожкам за окном прогуливалось всего несколько студентов.
Ей было тяжело вспоминать о его отъезде. Он ничего и не вспомнит, а она пытается забыть этот кошмар уже десять лет.
– В Пошман Велли ничего не меняется. Я частенько езжу туда повидаться с близкими. Они все еще живут там. Брат преподает в школе математику и работает тренером по футболу.
– Шутишь! – рассмеялся он.
– Он женился, уже двое детей. – Она поудобнее взялась за книги, прижав их к груди. Он наклонился, забрал у нее стопку и положил на стол позади себя. Теперь ей нечем было занять руки, и она неловко положила их на талию, надеясь, что он не догадается, как ей неудобно стоять перед ним.
– Ты живешь здесь?
– Да. Арендовала маленький домик, когда поступила на дневное.
– Старинный?
– Как вы догадались?
– Здесь их много. Очаровательный старинный городок. Напоминает мне Джорджтаун. Я там жил, пока работал в Вашингтоне последние несколько лет.
– Ясно. – Она почувствовала себя ужасно неуклюжей. Он был на короткой ноге с элитой, красивыми, могущественными людьми. Должно быть, в его глазах она настоящая провинциалка.
Она дернулась в сторону книг.
– Не хочу вас…
– Ерунда. У меня на сегодня все. Собираюсь пойти выпить чашечку кофе. Не присоединишься?
Ее сердце бешено колотилось.
– Спасибо, мистер Чапман, но я…
Его смешок поставил ее в тупик.
– Шелли, ты вполне можешь просто называть меня по имени и обращаться на «ты». Мы уже не в школе.
– Да, но вы все еще мой учитель, – напомнила она ему, немного возмущенная его смехом.
– И я этому очень рад. Ты украшаешь аудиторию. Стала красивее, чем когда-либо.
О, господи! Лучше бы он снова засмеялся. Все проще, чем выдерживать его изучающий взгляд.
– Только пожалуйста, не записывай меня в коллежские профессора. При слове «профессор» на ум сразу приходит рассеянный старик с копной седых волос, который обшаривает карманы мешковатого твидового пальто в поисках очков, красующихся на его собственном лбу.
Она прыснула со смеха.
– Тебе стоит преподавать курс литературного мастерства. Очень живописный словесный портрет получился.
– Значит, ты меня услышала. Пожалуйста, называй меня Грант.
– Я попробую, – пообещала она.
– Так давай.
Она почувствовала себя маленькой девочкой, которой впервые предстоит рассказать на утреннике стишок.
– Я правда…
– Давай, – упорствовал он.
– Хорошо, – со вздохом сдалась Шелли, – Грант. – Его имя слетело с губ куда легче, чем ей казалось. Ведь во всех своих фантазиях последние десять лет она называла его по имени.
– Грант, Грант, – повторила она.
– Видишь? Уже гораздо лучше! А теперь как насчет кофе? У тебя ведь больше нет сегодня занятий? Даже если есть, ты уже опоздала, так что…
Она засомневалась.
– Я не…
– Конечно, если ты не боишься себя скомпрометировать в моей компании.
Голос дрогнул, и Шелли не удержалась и посмотрела Чапману прямо в глаза. Он говорил тихо, но в словах звучала явно различимая горечь.
Она сразу поняла, что он имеет в виду.
– Ты имеешь в виду то, что случилось в Вашингтоне?
Вместо ответа он молча пронзил ее взглядом серо-зеленых глаз, и она покачала головой:
– Нет, что вы, мистер… Что ты, Грант. Это здесь ни при чем.
Ее удивило, насколько явным оказалось его облегчение.
– Отлично, – он потянулся, проведя пальцами по волосам, – пойдем поищем, где в этом городке варят приличный кофе.
Если бы красноречивый взгляд и мальчишеский жест не убедили ее последовать за ним, настойчивость все равно бы сделала свое дело.
– Ну, что ж… Пойдем, – услышала она собственный ответ, толком не успев принять осознанного решения.
Он улыбнулся, повернулся, чтобы забрать ее стопку книг и свою папку, и повел ее к двери. У выхода он потянулся через ее спину, чтобы выключить свет. Она на мгновение ощутила на спине его руку и задержала дыхание.
Его рука на долю секунды задержалась у ее шеи и опустилась на лопатки. Это был просто жест вежливости, но тепло его руки жгло ей спину, пока они шли через территорию.
Кафе – центр общественной жизни каждого университета страны – было шумным, прокуренным и забитым до отказа. Нил Даймонд сокрушался о своем одиночестве из колонок, очень предусмотрительно расположенных под потолком. Студенты всех мастей, от богатеньких мальчиков и пай-девочек из элитных женских гимназий до бородатых интеллектуалов и мускулистых качков, плавились в общем котле застольной неразберихи.
Грант взял ее за руку и повел к относительно уединенному столику в дальнем углу заведения. Они заняли свободные места, он наклонился к ней через стол и театральным шепотом заметил:
– Надеюсь, мне не придется показывать паспорт.
Увидев в ее глазах удивление, он пояснил:
– Не думаю, что тут рады тем, кому за тридцать.
Она засмеялась, и он хлопнул себя ладонью по лбу:
– Боже мой, да тебе, наверное, даже тридцати нет! Почему я все чаще чувствую себя седовласым дряхлым профессором?
Мимо проскочил официант, но Грант успел выкрикнуть ему:
– Два кофе.
– Сливки? – удаляясь, спросил через плечо официант.
– Сливки? – спросил у нее Грант. Она кивнула.
– Да, – прокричал он официанту. – Когда мы виделись в последний раз, ты была слишком юна даже для кофе, да? – обратился он к ней.
Она покачала головой, не особо прислушиваясь к вопросу. Было непросто преодолеть себя и не пялиться на него. Открытый вырез рубашки все время ее смущал. Дерил Робинс считал себя воплощением мужественности, но у него на груди рос лишь клочок светлых волос, а сейчас перед Шелли виднелся густой лес, растущий на загорелой коже. Желание дотронуться до него кончиками пальцев было так велико, что ей пришлось отвести взгляд.
Она огляделась вокруг, и ее подозрения подтвердились. Студентки пожирали Гранта глазами с нескрываемым вожделением. Шелли стала объектом холодной оценки гипотетических соперниц. Грант Чапман был печально, опасно знаменит, редкая женщина могла устоять и не проявить любопытство к скандальной репутации. Шелли пыталась игнорировать повышенное внимание, вызванное их появлением, но бесстыдные взгляды в их сторону заставляли ее краснеть.
– Со временем и к этому привыкаешь, – мягко сказал он.
– Ты уже привык?
– Ну, не совсем. Пожалуй, к этому нельзя привыкнуть, но можно научиться жить, не обращая особого внимания.
Он гонял стеклянную пепельницу по полированной поверхности стола.
– Когда твое лицо регулярно появляется в блоке новостей на протяжении нескольких месяцев, последствия не заставят себя ждать. Хороший ты или плохой, злодей или жертва, виноват или невиновен – дурная слава следует за тобой по пятам. Ты словно под микроскопом. Личной жизни уже быть не может.
Пока торопливый официант подавал им кофе, она молчала. А когда налила в чашку сливки, горячо заверила:
– Они привыкнут к твоему присутствию. Новость, что ты присоединишься к факультету этой осенью, дошла до нас прошлой весной и распространилась стремительно, подобно урагану или пожару. Пройдет немного времени, и все успокоится.
– Да, аудитория на моих занятиях заполняется быстро. Но меня это не радует. Допускаю, что большинство студентов записалось на мой курс из банального любопытства. Видела, как сладко сегодня спал твой сосед, ковбой?
Она улыбнулась, обрадовавшись, что с его лица исчезло напряжение.
– Сомневаюсь, что он оценил нюансы модели принятия решений аппаратом президента, о которых ты упоминал в своей лекции.
Грант мельком ответил на ее улыбку и пристально посмотрел ей в глаза, смутив ее глубиной и настойчивостью взгляда.
– Почему ты записалась на мои лекции, Шелли?
Она было принялась считать кафельные плитки на полу, но решила, что молчание выдаст ее лучше слов, и как можно бодрее ответила:
– Потому что мне нужен зачет.
Он не обратил внимания на деланую несерьезность.
– Тоже из любопытства? Хотела узнать, не отрастил ли я рога и длинный хвост с нашей последней встречи?
– Что ты, – мягко возразила она, – конечно, нет.
– Было интересно, вспомню ли я тебя?
Он наклонился вперед, упершись локтями в край стола. Расстояние между ними сократилось, но она не отпрянула назад – наоборот, ей захотелось приблизиться.
– Я… Да, наверное. Я не думала, что ты вспомнишь. Это было так давно и…
– Хотела узнать, помню ли я тот вечер, когда мы поцеловались?
Глава 2
Шум кофейни заглушил шум крови, пульсирующей в ее ушах. Сердце беспомощно колотилось о ребра. Во рту пересохло.
– Шелли, посмотри на меня.
Нет, Шелли, не надо. Ты пропадешь. Он все поймет. Он узнает. Но глаза не повиновались лихорадочно соображающему мозгу. Она увидела собственное отражение в зеленоватой глубине усталых глаз, а потом морщинки на его грустном, растерянном лице.
– Никогда не забуду, как поцеловал тебя. А ты помнишь?
Она кивнула:
– Да.
У Шелли вдруг закружилась голова, она закрыла глаза и молилась, чтобы он оставил эту тему, перешел на какую-нибудь нейтральную, чтобы они снова могли поболтать легко и непринужденно. Она сомневалась, что ее сердце сумеет заново пережить мгновения того вечера, навсегда изменившего ее жизнь. Особенно теперь, когда Чапман сидел в нескольких дюймах от нее.
В одиночестве она вспоминала происшедшее бесконечное число раз. Ее память будоражил главный секрет, сокровище, которое она лелеяла годами и о котором не знал никто. Она берегла это воспоминание, не желая им делиться, наслаждаясь им. Но обсуждать с ним тот вечер, словно попасть на осмотр к врачу. Утаить ничего не получится. Она не в состоянии.
Но он был беспощаден:
– Это случилось после баскетбольного матча. Помнишь?
– Да, – ответила она с наигранным равнодушием, чтобы себя не выдать, – победила Пошман Велли.
– И все словно с ума посходили, – мягко продолжил он. – Группа раз десять исполнила гимн команды. Собрался весь город, все кричали и улюлюкали. Игроки подняли тренера в воздух и пронесли по залу.
Она прекрасно все помнила. Звуки. Запах попкорна. Как вибрировал под ногами пол, когда все подпрыгивали под музыку.
– Шелли, принеси победное знамя, – крикнула ей на ухо одна из девочек группы поддержки. Она кивнула и начала продираться сквозь толпу в сторону офиса, где они оставили знамя.
Шелли уже выходила из офиса со знаменем под мышкой, когда туда забежал мистер Чапман. Его отправили за подарком для победителей.
– Мистер Чапман! – пронзительно закричала Шелли и бросилась ему навстречу.
Победа обрадовала его так же сильно, как остальных. Он машинально обхватил ее за талию, поднял в воздух и закружил. Комната наполнилась смехом.
Поставив на землю, он не отпускал ее несколько лишних мгновений. Его руки должны были сразу упасть по сторонам, но он замешкался и продолжал сжимать ее в объятиях. Ситуация оказалась непредсказуемой, неуместной и явно незапланированной. Это мгновение стало для нее смертью и новым рождением. Шелли изменилась навсегда.
Изумление заглушило смех. Воцарилось молчание, слышался лишь отдаленный гул спортивного зала. Казалось, их сердца забились в унисон. Она чувствовала стук его сердца сквозь свой пуловер с буквами «ДП». Его крепкие бедра прижимались к ее ногам, голым под короткой шерстяной юбкой. Одной рукой он придерживал ее за талию, другую положил ей на спину. Их дыхание смешалось, его лицо незаметно опустилось к ней.
Они замерли, глядя друг на друга с немым изумлением. Он наклонил голову набок, словно что-то ударило его между глаз, но неясно, что именно.
Затем, словно вдруг осознав всю нелепость ситуации, он повернул голову к ней.
И прикоснулся губами к ее рту, нежно-нежно. Помедлил. Прижался к ее губам сильнее. Разъединил их. Она почувствовала кончик его языка. Между ними пробежал электрический разряд.
Он вдруг резко отпустил ее и сделал шаг назад. В ее испуганных глазах проступили слезы ужаса, сердце разрывалось от отвращения к себе.
– Шелли…
Она бросилась прочь.
Знамя было все еще зажато под мышкой, когда она выбежала из колледжа и бросилась к родительской машине. Взволнованные родители нашли ее через полчаса, свернувшейся калачиком на заднем сиденье машины, но не добились от нее вразумительных объяснений: она твердила, что плохо себя чувствует и хочет домой.
– Я тебя тогда ужасно напугал, – сказал Грант. Он к ней не прикасался, но его рука лежала на столе совсем рядом с ее рукой. Если он передвинет мизинец хотя бы на волосок, то дотронется до нее.
– Да, – пролепетала она ослабевшим голосом. – Я сказала родителям, что заболела, и провела в постели три дня рождественских праздников. – Шелли попыталась улыбнуться, но губы не слушались и предательски дрожали.