Центральное правительство Раббани, может быть, и радо было пресечь дустумовскую самодеятельность. Говорят даже, что президент Раббани объявил «дустумовки» фальшивками. Но, во-первых, местные полевые командиры, они же губернаторы, в Афганистане обладали (и обладают) большой самостоятельностью и ни с кем не считаются. А во-вторых — самое главное! — Кабул пал, деньгозапасы достались талибам, и вскоре уже президент Раббани, перебравшийся в северную половину страны, заказывал в Москве десятитысячные купюры — которые уже, увы, увы, стоили на базарах дешевле, чем купюры из кабульских запасов, которые и запускал в оборот набирающий силу "Талибан".
Прошло несколько лет, и опять северное правительство восстановилось в Кабуле и обрело власть над основными денежными запасами. Но северные деньги остались. Во время нашего визита их принимали без ограничений только в семи северных провинциях страны, вплоть до перевала Саланг. Так же параллельно ходили и государственные деньги, по двойному курсу: 1000 «давляти» = 2000 «джумбаши». Южнее Саланга в обороте только «давляти»; хотя «джумбаши» можно превратить в «давляти» с небольшой комиссией у любого менялы. Остаётся только удивляться зоркости афганских торговцев и менял, безошибочно и быстро различающих почти одинаковые деньги северного и южного выпуска.
* * *— Итак, вам какие? «Давляти» или "джумбаши"? — спросил меняла, демонстрируя в двух руках пачки совершенно одинаковых денег!
— Давай «джумбаши», потому что их больше, — отвечал я.
Поменяв на двоих пятнадцать долларов, мы с Книжником стали миллионерами. Должно получиться 1.200.000 афгани на двоих. Солидные пачки! Стали пересчитывать. Столпившиеся любопытные зрители наблюдали за нами.
— Вай, вай, вай! — обиделся я. В толстую пачку, среди десятитысячных голубых купюр, были подсунуты кое-где розовые пятитысячные купюры. Обманул!
— Всё правильно, — невозмутимо объяснил продавец, — это "давляти"!
Оставалось поверить, что 80 купюр по 10.000 афгани и 20 купюр по 5000 афгани в сумме дают не 900.000, а ровно 1.000.000. И действительно, так оно и было! Ведь купюры по 5000, как и по 500, существуют только в форме «давляти», и эквивалентны 10.000 и 1000 «джумбаши» соответственно. Если в пачке коричневых тысячных купюр увидишь маленькую зелёную пятисотку — не верь глазам своим, это тоже тысяча!
В последующие недели нам предстояло убедиться в исключительной честности, аккуратности и порядочности афганских менял. А пять тысяч действительно равны десяти тысячам. В определённых условиях. В определённой стране.
* * *Первое дело сделано, и деньги непривычно распирают нам карманы.
Теперь можно поесть — или позвонить. Лучше сперва позвонить, а то вдруг телефон закроется в вечерний час!
Местные жители на вопрос «телефон» удивлялись, недоумевали. Я детально объяснил: показал жестами, как набираю номер, говорю: алло! алло! Москва! Москва! Наконец нас поняли и отвели на телефон. Телефонный пункт в Кундузе занимал длинное одноэтажное здание, при входе в него нужно было снимать ботинки. Но дозвониться домой сейчас не удалось — моих родителей не было на месте. Книжник не стал звонить своим, опасаясь их шокировать: его родители не знали, что их сын отправился в Афганистан. "Когда вернусь домой, так всё и расскажу, а то они умрут от переживаний," — так решил он.
Вышли из телефона и у первого же продавца решили приобрести арбуз.
Торговец попросил двенадцать тысяч.
— Ух как дорого, он заламывает цену! — удивился Книжник.
Я же быстро подсчитл, что двенадцать тысяч — это меньше пяти рублей, и срочно приобрёл арбуз. Мы сели потреблять его, и толпа зрителей вокруг затмила все горизонты. Человек пятьдесят бородатых и бритых мужчин и детей, если не больше, скопились рассматривать двух бородатых автостопщиков, поедающих арбуз. Кто-то уже принёс нам лепёшки в подарок. Интересно, что женщин в толпе не было: им любопытствовать не полагалось. Вообще на улицах города было немного женщин; все они были полностью одеты (в чадру) и передвигались лишь в сопровождении мужчин.
Как обычно бывает, в толпе появился кто-то русско-, а кто-то англоговорящий. Но мои попытки напроситься на ночлег успеха не имели. Доев арбуз, мы раздвинули толпу и пошли куда глаза глядят, попутно выясняя, где проходит дорога на Мазари-Шариф. Позовут — впишемся, не позовут — уедем в ночь, не уедем — так уйдём из города и переночуем на природе.
Но не успели мы добраться до конца города, как нас уже позвали.
С интересом — первая афганская вписка — мы последовали за парнем, пригласившим нас на ночлег.
* * *Кундуз, как и любой афганский город, состоит из делового центра (с магазинами) и спальных районов (с огородами). Дома из сухой глины окружены глиняными заборами. Во дворе, помимо дома, — загон скота (коровы, курицы), ещё какие-то пристройки; посевы. Отдельные прямоугольные участки земли, также ограждённые глиняными заборами, представляли собой поля. Каналы-арыки (водопровод, орошение и канализация вместе) проходили повсюду. Электричества во всём спальном районе не было, и единственным источником света являлись керосиновые лампы.
У ворот своего дома парень жестом попросил нас подождать. Зашёл, и, вероятно, сказал женской половине семьи, чтобы они убирались подальше. Потом пригласил нас. Находясь в гостях у афганца, женщину увидеть невозможно: все женщины спрятаны в женской половине дома. Женщина проявляет себя лишь косвенно: так, всегда ниоткуда, но вовремя появляется еда. За три недели, проведённые в Афганистане, я так и не побывал на кухне и даже не припомню ни на одной вписке ни одной женщины. Они — самая законспирированная часть афганского общества.
Афганцы не очень говорливы. Единственное исключение — безбородая молодёжь, изучающая английский язык. Такие бывают назойливы: столь редко им выпадает возможность попрактиковаться. Зазвавший нас человек знал английский в небольшом объёме и назойлив не был. Его бородатый отец также был нетороплив и спокоен; английского он не знал. При свете керосиновой лампы появился ужин — какой-то кисломолочный продукт, среднее между творогом и кефиром, лепёшки, рис, чай. Достаточно изобильно, на голодную страну не похоже. Ели на улице, на специальном возвышении, исполнявшем функции стола, стула и кровати. Там же и легли спать на заботливо принесённых нам тюфяках. Первая афганская ночь.
Внутри дома так и не побывали. Знаю только, что в нём было темно. Афганцы вообще редко зовут в дом: это — интимное.
28 июля 2002 / 6 асада 1381Афганцы встают рано, перед рассветом; ещё раньше встали куры, вышли из своего загона и стали ходить между нами, просыпающимися. Нам предложили чай. После чая, подарив хозяевам некоторые открытки с российскими видами, мы покинули наш первый афганский дом и вышли на трассу. Вставало красное солнце. Люди, пешком и на велосипедах, распыляя дорогу, направлялись в город на работу; телеги, гружёные товаром, тоже ехали в город на базар.
Вскоре мы достигли выездного поста ГАИ. Это был небольшой навес, под которым сидели несколько дорожных полицейских, опуская и поднимая верёвку, натянутую поперёк дороги. Мы сели рядом, вызвав интерес публики. Книжник сыграл на гитаре, я проявил знание двадцати местных слов, и контакт был налажен. Мы объяснили, что нам нужно не такси, а большая бесплатная машина в Баглан, желательно "Камаз".
Местные жители сразу скопились вокруг, разглядывая нас. Мы же, в свою очередь, с интересом разглядывали проезжающие мимо афганские транспортные средства. Среди них были:
1) жёлтые легковые такси, чаще советского производства, забитые битком;
2) маршрутные рейсовые микроавтобусы, также переполненные людьми и барахлом;
3) телеги, запряжённые ослами и лошадьми, кареты, верблюды и прочий гужевой транспорт пригородного значения;
4) пустые быстроходные англоговорящие джипы гуманитарных миссий, сотрудники которых боялись нас и подвозить не хотели;
5) грузовички локального свойства, едущие на базар.
Целый час, с шести до семи утра, непрерывной чередой проходили перед нами все эти такси, машины и телеги. Гаишники пытались убедить нас в том, что бесплатных машин не бывает. Я же вновь объяснил, что такая машина обязательно есть, что мы её и ждём, а отвезёт она нас в Баглан, а сама она большая-большая, называется «Камаз», «Краз» или «Урал». Несколько таких машин уже прошло в обратную сторону, то есть в город, и, указывая на них всем собравшимся, мы вселяли в себя и в людей уверенность в том, что автостоп существует.
И вот — минул всего час, а что такое по афганским меркам час? это почти минута! — как на посту остановилась наша долгожданная машина, большой «Камаз» с почти пустым кузовом. Водители, посовещавшись друг с другом и с гаишниками, взяли нас до Баглана. В кузове — о чудо, что находилось в кузове! — там лежало несколько сотен экземпляров старой, драной, мусорной обуви! Часть в старых рваных мешках, часть россыпью по всему кузову.
"На базар везут, продавать," — подумал я.
"Нет, наверное в сапожные мастерские на запчасти," — решил Книжник.
Так нам и не удалось установить назначение этих старых, рваных, непарных сапог, туфель, ботинков и т. п… В такой обуви, как мы позднее убедились, афганцы не ходят; наверное, это везли на экспорт, куда-нибудь в Эфиопию. На мешках с этой обувью можно было сидеть во время долгого и тряского путешествия в Баглан.
Поехали!
* * *Дорога в Баглан была когда-то асфальтированной, как и вчерашняя. Но прошло пятнадцать, а то и двадцать лет без ремонта! Большие выбоины и дырки, ухабы; на одних машины подпрыгивают, другие стараются объезжать. Из-за того, что здесь машин больше, — дорога и разбита больше, чем вчерашняя. Зато пейзажи разнообразнее. Справа показалась река; вдоль реки — деревушки, сады, зелень; дома из глины, огорожены высоким глиняным забором, есть одноэтажные, а есть и в два этажа. Все дома прямоугольной формы.
Некоторые жители деревень приобрели профессию нищих и тусуются вдоль дороги. Дети семи-десяти лет стоят у самых больших рытвин и выбоин дороги. Завидев машину, они начинают двигать лопатой, делая вид, что заравнивают эти неровности; затем ожидают подаяния за сей полезный труд. Лопата — главный инструмент для попрошайничества! На ста километрах мы увидели человек тридцать "дорожных рабочих". Попадаются и старики, но без лопат. Они пытаются извлекать деньги, поглаживая бороды.
Меня очень удивил такой способ нищенства, ибо напомнил мне Анголу. Там тоже есть участки разбитого асфальта, и местные дети, взяв в руки дёрн и куски земли, затыкают ими дырки в дороге, а потом, при приближении машины, натягавают верёвку поперёк шоссе: стой! дорожные работы! Одни водители расстаются с мелочью, другие поддают газу, и верёвка тут же опускается.
В других странах я не встречал таких форм заработка. Как жители этих двух концов мира независимо друг от друга додумались до такой методики?
В одной из больших попутных деревень мы остановились; водители «Камаза» вышли на обед, позвали и нас. Большая харчевня, рукомойник с несколькими кранами, замызганным зеркалом и даже щепоткой моющего порошка. Цивилизация! Забравшись с ногами на ковёр-помост, афганцы едят рис, пьют чай и смотрят телевизор, подвешенный в углу чайханы; другие вместо телевизора рассматривают нас. Едят руками, ложек нет, чай пьют зелёный, впригрызку с иранскими конфетками. Если кто-то пожелает чай с сахаром, этот сахар единожды насыпают на дно стакана и наливают туда чай порцуию за порцией, пока он не впитает весь сахар. Каждому посетителю харчевни полагается собственный чайник с чаем, откуда он и наливает себе в стакан сколько пожелает, и расплачивается за количество выпитых чайников, а не стаканов.
Помимо чая, водители угостили нас рисом, шашлыками, арбузом, и наше представление о стране голода совсем развеялось. Вся придорожная деревня продавала еду: арбузные, помидорные, яблочные, дынные развалы шли вдоль всей улицы. Ни один нищий не пристал к нам во время трапезы, и никто не пришёл лакомиться остатками еды. Для меня это было слегка удивительно: я-то представлял Афганистан азиатской Эфиопией, а тут даже придорожные попрошайки изображают из себя деловых людей!
Тронулись дальше. Вот опять деревни, поля, разбитая дорога, солнце, старые сапоги, перекатывающиеся по кузову туда-сюда, — и вот мы уже прощаемся с водителями в городке с названием Баглан.
Было довольно жарко. Мы угостились газировкой афганского разлива, а следующий водитель опять завлёк нас в столовую, где мы и поели вновь. Опять рис, шашлыки, лепёшки и чай. Нам предложили расплатиться, оказалось совсем дёшево — что-то пол-доллара на двоих.
Вот и основная развилка, с большим круглым указателем, напоминающим часы. Прямо — Кабул, 233 км, направо — Мазари-Шариф, 172 км. Рядом с указателем — мост с обваленными перилами, а под ним — река, настоящая горная речка, и мы как мечтали, так и устремились сразу к ней. Это были истоки той самой реки, вдоль которой сегодня несколько часов мы ехали.
На реке уже были купальщики. Бородатый афганец в длинном белом халате купался прямо в нём, сняв только чалму. И намыливал халат и себя сквозь него. Другие, более распущенные мужчины и парни купались без верхней одежды, но в штанах. Без штанов мы ни разу не видели ни одного афганца, и сами искупались в штанах. Спали на вписках мы тоже в штанах, чтобы ненароком не испугать народ видом голых ног. Кстати, женщины вообще не купаются прилюдно.
Итак, искупались, выстирали верхние части своей одежды — какой кайф! — и вылезли из реки. Через пять минут мы были уже полностью сухие: солнце и тёплый ветер сушат вмиг! Как будто и не залезали в речку.
Вскоре, в кабине очередного «Камаза», мы ехали в сторону Мазари-Шарифа.
* * *Хороший асфальт, ровная, почти не битая дорога, мирный пейзаж — неужели это Афганистан? Навстречу едут грузовики с арбузами и иными товарами. И не только грузовики! По обочине, медленной, ровной поступью движутся караваны верблюдов! В кабине, помимо водителя, был англоговорящий человек, его начальник, и он объяснил нам:
— Что, в России такого не увидишь? Да, это караваны. Они везут из Мазари-Шарифа и из Хулма фрукты, на базар в Пули-Хумри. Один верблюд может нести 350 килограмм, иногда и до пятисот. От Мазара до Пули-Хумри сто семьдесят километров, они выходят утром и приходят на следующий день. Десять верблюдов — четыре тонны груза.
Караванов было много. Шли они навстречу «Камазам», нисколько не отвлекаясь, как будто из глубины веков. Погонщик в чалме и с шестом, бывало, шёл рядом, бывало, ехал на одном из верблюдов. И тут, да, я вспомнил! Ведь сейчас 1381 год по афганскому календарю!
— А на ослах тоже возят товары? — спросил я.
— Нет, что вы, это невыгодно, — отвечал наш попутчик, — осёл может везти только 50 килограммов груза. И потом, ему постоянно нужна вода, а верблюд неприхотлив.
Через некоторое время «Камаз» сломался. (А вот верблюды, наверное, не ломаются, — подумал я.) Англоговорящий начальник, убедившись в том, что ремонт затянется, сам занялся автостопом. Застопил легковушку, взял и нас, и мы продолжили путь, а «Камаз» с водителем бросили в пустыне.
Вскоре пустыня взъерошилась горами, а между ними образовалась речка. Дорога просочилась вместе с речкой в настоящую щель между скалистыми великанами. Потом долина расширилась и явила нашему взгляду фруктовые сады. Всё это были фиговые деревья. Продавцы фиг свивали из травы особые гнёзда и запаковывали в них порции фруктов. Этими травяными гнёздами, весом килограмма полтора, продавцы размахивали перед проезжающими машинами. Продавались фиги и в развес, при этом гирями служили камни разных размеров.
Наш попутчик, невольный автостопщик, попросил водителя остановиться, и мы подошли к продавцам фиг.