— Вы сразу нашли улицу и дом?
— Нет, я немного поплутала, два раза попадала не на ту улицу, но, когда шла назад, дедушка меня провожал по короткому пути к станции.
— Нарисуйте план, что запомнили, и название улиц, хоть приблизительно.
Она взяла блокнот, сосредоточилась и стала рисовать.
«Странно, что никаких дополнительных вопросов. «А почему пешком?», «Зачем это нам нужно?» — что-нибудь в обычном женском стиле!»
Нет. Вопросов не воспоследовало, она просто рисовала план.
Это он сбился с ее волны, позволив себе, под шелест шин, воспоминания, рассуждения и настройку на обычную женскую логику.
А эта Вероника совсем необычная, она другая.
Надо вспомнить, как она вчера отвечала, рассказывала, реагировала на его вопросы, жесткий темп их разговора, ее точные ответы — никаких эмоций, никаких рассуждений — только факты. Холодно, четко, никакого дребезжа.
Ни слез, ни сопель, ни страхов — жесткий контроль за тем, что говорит.
Хотя это было трудно, даже ему на ее месте было бы трудно.
Черт! Она ему нравилась!
«Стоп, стоп, Кнуров! Тормози! Мне нравится ее поведение в трудной ситуации, ее сила воли, это очень облегчит работу. И все! Никаких «нравится»! Все!»
Она передала ему блокнот.
Рассмотрев рисунок, он улыбнулся про себя, в последний момент удержавшись, чтобы не улыбнуться открыто. С памятью у девушки все было в порядке и с топографией тоже. Рисунок оказался сбоку, а не по центру листа. Все-таки она была женщиной и, начав рисовать с центра, сместилась к боку.
— У вас хорошая память, — похвалил он. Молчание. Ни спасибо, ничего.
— Вот что, Вероника. Если вы действительно хотите благополучно вылезти из этой вашей странной ситуации, то должны быть готовы к тому, что я буду знать о вас все, абсолютно, о вас и ваших близких. И буду задавать нетактичные вопросы, вплоть до ваших критических дней и марки любимых прокладок, и вы будете мне на них отвечать, и мне придется читать ваши личные письма, и никаких обид или обвинений меня в нетактичности категорически не разрешается. Подумайте еще раз, готовы ли вы к этому.
Зеленый выстрел!
— Критические дни у меня должны быть через три недели, правда, мне кололи много лекарств, и график может сдвинуться. Меня задевает и мне неприятно, когда вы задаете очень личные вопросы, но это не вызывает во мне обиды или обвинений в ваш адрес. Я приняла решение и вашу помощь. Единственная просьба к вам — быть помягче с моим дедушкой.
— Вот и хорошо, — отводя глаза и уходя из-под зеленого артобстрела, ответил он. — В заборе есть задняя калитка?
— Я не знаю, я не осмотрела толком дом и участок.
— Ладно, в крайнем случае полезем через забор.
— Там Апельсин.
— Значит, вы полезете первой, на вас он лаять не будет. — Кнуров быстро глянул на нее и, снизойдя, объяснил: — Надо попасть в дом так, чтобы никакие соседи, никто нас не видел и не знал, что мы там были.
Все-таки женщины разбаловали мужчин!
Мужчина говорит: делай так или будет эдак, и ждет неминуемых вопросов от женщины, а получив их, снисходительно поясняет «глупышке», что и почему.
От этой вопросов не дождешься! Как же!
Не несчастная потерпевшая, а прямо бойцовый петух какой-то!
— И еще. Будете делать только то, что я скажу, и когда я скажу. Вы должны слушать меня, как Господа Бога.
— Первого, — чуть улыбнулась она.
— Что первого? — сбился с назидательно-снисходительного тона Кнуров.
— Командир всегда первый после Бога. — Улыбка сошла с ее губ. — Я постараюсь, но не обещаю. Если я буду абсолютно уверена в неправильности ваших приказаний и буду видеть правильный выход, я, скорее всего, вам не подчинюсь.
— Даже не думайте!
Она пожала плечами и развела ладони в стороны, что означало: «Ну извини, хочешь — откажись от дела!» И в зеленых глазах-пулях сверкнуло лукавство.
Она его тоже изучала и даже немного раскусила! Она видела, что он завелся на интригу: шерсть на холке дыбом, когти почти выпущены, зубы оскалены!
Матерый взял след!
Хочешь — откажись! На полном скаку, чуя запах добычи!
Идиотки — это плохо и тошно. Умные, оказывается, еще хуже! А умные, мудрые и битые жизнью — вообще кранты!
Он сдался! Вот черт!
Но оставил последнее слово за собой.
— Я вам не советую, — угрожающе, с напором, поставил он точку в их дискуссии.
Она шла за ним и смотрела ему в спину. Они то останавливались, прячась и пережидая идущих людей, он прислушивался, как ей казалось, принюхивался, то бегом пересекали дорогу, обходили какие-то дома сзади. По честным правилам казаков-разбойников.
«А я-то хороша! Улыбалась чему-то, радовалась, когда вспоминала его в больнице. Идиотка! Злой, жесткий сухарь! К тому же хам, ну не трамвайный, но хам! И не нравится он мне вовсе, глаза эти серые, волчьи! «Будете делать, что я вам скажу!» Ага! Сейчас! Может, еще с крыши прыгнуть? О чем я думаю?! Мне спасать надо себя и дедушку! И не важно, кто мне помогает, хоть этот Матерый, хоть сам Джеймс Бонд! Только пусть не смотрит на меня своими стальными глазами, а то у меня все замирает внутри, не то от злости, не то со страху! Вот и не смотри ему в глаза, Никуша, и все будет хорошо!»
Они остановились у забора дедушкиного дома. Задняя калитка обнаружилась, но запертая на большой висячий замок, как и положено в справном хозяйстве.
Кнуров достал что-то из одного из многочисленных карманов жилетки, которую надел в машине, скинув куртку, перед тем как идти. Придвинувшись вплотную к ажурной кованой калитке, что-то такое там сделал и через несколько секунд открыл дверь. Они быстро вошли на участок, он захлопнул за ними дверь и закрыл ее на замок.
Из-за угла дома, предупреждающе рыча, обманчиво-ленивой трусцой вышел Апельсин.
— Апельсин, это я! — почему-то шепотом позвала Ника.
Пес перестал рычать, улыбнулся во всю собачью морду и резво потрусил к ним. Этот пес умел улыбаться! Ну надо же!
Открылась задняя дверь дома, и вышел дедушка.
— В дом, быстро! — приказал Сергей и слегка подтолкнул Нику в спину.
— Дедушка, пошли в дом, — перехватив деда на середине дорожки и стараясь его не напугать, прошептала Ника.
Василий Корнеевич был не просто стреляный воробей, мудрый, хитрый, видевший и понимавший го-о-ораздо лучше многих и многих орел, какой уж там воробей!
Стрельнув глазами на ее спутника, он тихо свистнул Апельсину, который, подчиняясь приказу, первым влетел в дом, удивив Нику своей прытью.
Дедушка вошел последним и запер за собой дверь. Ника кинулась к нему обниматься.
— Дедушка!
— Здравствуй, здравствуй, солнышко! Как ты себя чувствуешь, выздоровела? — Он поцеловал ее в макушку и погладил по голове.
— Да, дедушка, все в порядке!
— Ну, слава богу! А то я уж в Москву собрался, совсем места себе не находил!
— Знакомься, дед, — это Сергей Викторович Кнуров.
Мужчины пожали друг другу руки, приглядываясь и оценивая друг друга.
— Василий Корнеевич, — представился дедушка.
«Ничего себе!» — восхитился Сергей.
Вероника очень точно описала его — большой, высокий, с могучим разворотом плеч, подтянутый, ни грамма лишнего веса или старческой немощи, большие, сильные руки, совершенно седая, но не поредевшая шевелюра и очень внимательные, цепкие, всевидящие глаза. Эдакий русский богатырь, постаревший, но от этого не переставший им быть. Не мужик — былина! Сколько ему лет-то вообще?
А вот что она не рассказала, так это то, что не прост был этот Василий Корнеевич! Ой как не прост!
«Сработаемся! — удовлетворенно и даже радостно подумал Кнуров. — То, что этот дедушка не менее матерый, а скорее всего, и более о-го-го как, это хорошо! Значит, быстрее раскопаем дело, и эту пигалицу меньше подставлять придется, сами справимся!»
Он вздохнул с облегчением.
Ну, слава богу! С мужиками оно проще работать, а с таким не работа, а праздник ума! Это он понял и прочувствовал в считаные секунды, пока они жали друг другу руки.
— Давайте-ка стол организуем, — предложил Василий Корнеевич. — Вы с дороги, проголодались, наверное. Да и праздник отметить надо, рюмочку выпить.
— Какой праздник, дедушка? — улыбалась, как светилась вся изнутри, Вероника.
— Так твой приезд и выздоровление! Как, Сергей Викторович, рюмочку примем?
— Почту за честь! — согласился, выказывая уважение, Сергей.
— Тогда за дело!
Решили устроиться на кухне, за большим круглым столом. Пока чистилась и варилась картошка, под нее были принесены из кладовой селедочка, соленые огурчики, квашеная капустка, маринованные в бочке помидорчики, а из морозилки холодильника достали заиндевевшую бутылку водки.
Ни слова не сказав о цели их приезда, ни одного вопроса не было задано дедушкой — почему через заднюю калитку, почему тайно. Мужчины незаметно присматривались, отмечая детали поведения, характера, дополняя уже понятое ими друг о друге, прощелканное в первые же минуты.
Кнуров отметил, как преобразилась Вероника, она улыбалась, то и дело обнимала и целовала в щеку деда, гладила по руке, глаза светились любовью и радостью, смеялась, шутила.
Стол накрыли по всем правилам — скатерть, салфетки, ножи-вилки, рюмки и бокалы к ним; в центре, в большой глиняной пузатой посудине с крышкой, картошечка; селедка в селедочнице, как и полагается, с маслом и лучком; огурчики, помидорчики и капуста в хрустальных салатницах. Ника спросила:
— Дедушка, а где графин?
— В буфете, справа, на второй полке.
Сергей, принимавший в сервировке участие, хмыкнул про себя, добавляя штрихи к характерам деда и внучки.
«Да, не дедок-шишок из леса, а боевой офицер еще старой закалки, гусар, умница! И внучка ему под стать!»
Даже не глядя на него, Василий Корнеевич понял, о чем подумал Кнуров, и пояснил:
— У нас так принято.
Ника остановилась на полдороге с графином в руках, осмыслив свои действия.
Она, не задумываясь, сервировала стол, как привыкла, как заведено было всегда в их семье, даже для завтрака легкая сервировка — салфетки, хлебница, нож, вилка, чашка с блюдцем, не говоря об обеде и ужине.
А вдруг дедушка живет по-другому? Может, он совсем по-другому ест и стол накрывает?
Нет, тут же успокоилась она. Его подтянутый вид, идеально выбритые щеки, безупречно чистые джинсы, наглаженная байковая рубашка, порядок в доме и то, что все эти вазочки-тарелочки, графинчики не пылились где-то на полке, ожидая гостей и праздничного застолья, а сверкали чисто вымытые и явно постоянно использовались. Да и, когда она приезжала в прошлый раз, дедушка машинально, как привык, сервировал стол именно так, это как-то сразу осозналось ею, изгоняя всю обеспокоенность.
Это ведь был ее дедушка, значит, не могло быть иначе!
Водочку перелили в графин, и, когда они сели за стол, дедушка наполнил им с Сергеем рюмки.
— С приездом, Никуша! И за твое выздоровление! — сказал дед, и они, чокнувшись с Сергеем, выпили.
Василий Корнеевич выдержал паузу, дав гостям утолить первый голод и все посматривая глазом вострым, присматриваясь к Кнурову. Они выпили с Сергеем еще по одной малюсенькой стопочке, за знакомство, закусили, и дедушка, добавив всем картошки в тарелки, сказал:
— Рассказывайте!
— Дедушка, ты только не волнуйся! — заторопилась Ника.
— Не буду, девочка! — улыбнувшись, пообещал дедушка.
— Может, лучше вы, Сергей Викторович? — спросила она у Кнурова.
— Хорошо, — согласился он.
И, положив вилку с ножом на тарелку в том порядке, который на ресторанном языке обозначал «прием пищи еще не закончен», откинулся на спинку стула и изложил факты.
— Получается, по логике, что, скорее всего, искать концы этого дела надо у вас, — заключил Кнуров.
Дедушка хмыкнул.
— И много вы берете?
— По результатам расследования. Договор с вашей внучкой мы не подписали, да и предмет договора весьма туманен пока. Неизвестно, о какой сумме и значимости документов идет речь.
— А как вы обычно берете?
— Как правило, известна сумма, вокруг которой закручена проблема. Беру с нее от пяти до десяти процентов, в зависимости от сложности задачи, плюс все оперативные расходы, отчет о которых прилагается, оплачивает клиент.
— Недешево, — заметил дедушка.
— Пока никто не жаловался, — ответил Сергей.
— Ладно, внучка, расплатимся! — И, наклонившись к Нике, он поцеловал ее в висок.
— Давайте сначала найдем это загадочное наследство, — сказал Кнуров.
Почему-то ему был неприятен разговор о деньгах и оплате. Может, и на самом деле стареет, на сантименты ловиться стал?
— Да уж, Игорь был загадочной личностью, — сказал Василий Корнеевич.
— Какой Игорь? — живенько спросила Вероника.
— Олег, брат Кирюши. Твой двоюродный дед. Он ведь жил по другим документам, и не по одним, а имя взял отца и нам велел забыть, что он Олег, — пояснил Василий Корнеевич.
— А почему ты думаешь, что это его дела, может, бабулины, или родственников каких-то, или твои, но ты просто не помнишь?
— Мои дела — это ты, да Кирюша, да твой отец, царствие им небесное, а вот об этих делах Игорь меня предупреждал.
— Он рассказывал о слитках и бумагах? — сразу подобрался, включился в работу Кнуров.
— Нет, конкретно ничего не говорил, он вообще помалкивал о своих делах, предупредил только, что могут прийти гости незваные и искать, а что искать, не сказал.
— А о себе он рассказывал?
— Да, о том, как смог уйти тогда, в сорок пятом, как провернул эту операцию, про работу свою, но без имен, названий городов и стран. Он был связным из центра — деньги, документы, сведения, задания возил для наших агентов. Это он рассказывал. И еще что многих, долго работавших в других странах, арестовали — кого расстреляли, кого в лагеря отправили.
— Он часто уезжал, говорил куда, зачем, как с ним связаться?
— Уезжал частенько, а вот куда и зачем, не объяснял никогда. А я и не любопытствовал, понимал, что дела у него непростые остались. Мы только договаривались, что делать в экстренной для него ситуации. Он должен был прислать мне телеграмму. На разные ситуации, разный текст, например: «Задержусь на три дня» или «Из больницы не выписывают», я должен был предпринимать действия.
— И часто приходилось помогать?
— Только один раз.
— И что вы должны были делать? Закурить можно? — спросил Сергей.
— Курите и мне дайте. Я не курю, так, иногда балуюсь.
Василий Корнеевич встал, открыл форточку, поставил на стол пепельницу и сел на место. Он закурил, помолчал задумчиво и сказал:
— Давайте-ка я вам все по порядку расскажу, с самого начала, чтобы вы поняли, что это был за человек. Мужик настоящий. Когда я здесь остался, маялся и, не выдержав, пожаловался ему. Я здоровый мужик, мне сидеть на чьей-то шее тошно, мне делом заниматься надо, зарабатывать, Кирюше с сыном помогать. Он меня успокоил. Деньги у нас, говорит, Вася, есть, я уже на всех заработал, и внукам, и правнукам хватит. Мне одному столько не надо, но у нас с тобой, Василий, как ты правильно заметил, семья, и о них мы обязаны заботиться, а хочешь делом заниматься, так давай с тобой домом и садом-огородом займемся. Ну, мы и занялись. Баньку добротную поставили, отдельно погреб вырыли, капитальный ремонт дома сделали, а потом стали прорывать два подземных хода к отступлению с выходами в лесу, в разных местах, — Василий Корнеевич лукаво усмехнулся, заметив потрясенное выражение лица Вероники и удивленно поднятые брови Кнурова. — Много чего мы с ним тут понастроили. Схронов всяких, один в лесу — землянка с запасом продуктов и воды. Да и дом получился у нас непростой, потом вам покажу. Я спросил его зачем, он объяснил, что есть очень серьезные поводы для грамотного отступления и есть люди, которые знают, кто он, и за ним, как и за мной, могут прийти. Скорее всего, не придут, но подстраховаться надо. Мы все думали, времена переменятся и здесь Андрей с семьей жить сможет, для них и пристройку к дому сделали. Вообще мы для семьи строили да копали, огород разводили, кроме схронов, разумеется, но они, слава тебе господи, не понадобились. Строили мы тайком, ясное дело, с предосторожностями всякими, чтобы соседи не видели. Здесь раньше все не так было — дома деревянные, сплошь летние дачи, во всем поселке на зиму оставалось три-четыре человека, те, у которых дома посолидней, на другом конце поселка. Мы с Игорем потихоньку наведывались, разведывали, что за люди, они нас, конечно, знали, но только как дальних соседей. Вот мы и строили с осени до весны, когда людей нет вокруг. Соседи летом приехали, «а у вас банька новая», говорят, а Игорь хвастается, что друзья-однополчане приезжали, как узнали, что врачи ему советуют париться, взялись и построили. Мы же его за больного выдавали, считалось, что он все по госпиталям лежит, раны фронтовые лечит. А про меня он вообще байку пустил по поселку, — Василий Корнеевич усмехнулся, озорно сверкнув глазами, — что, мол, оторвало мне миной мужское хозяйство, вот я и приехал друга досматривать, так как один остался, никому не нужный. Ну а Кирюша здесь спокойно жила, все соседи знали, что она сердобольная душа, брата мужниного, нежильца совсем, и друга его, калеку, пожалела, жильем обеспечила, считалось, что и деньгами нам помогает. Деньги всегда привозил Игорь. Много. На случай, если вдруг ему неожиданно надо уехать, чтобы у меня были, ему на дорогу и оперативные расходы и семье. Он всегда неожиданно уезжал. Мне же дал два ключа и два адреса, по которым надо приехать, если он пришлет телеграмму или если задержится больше трех месяцев. Там, по этим адресам, находятся инструкции, что надо делать, к кому обращаться, или будет для меня записка от него, где его искать и какая нужна помощь. Один раз он прислал телеграмму: «Из больницы не выписывают, буду лежать еще три недели», что значило — срочно нужна помощь. Я приехал по одному из адресов. Это была коммуналка, я сказал соседям, что Леонид Иванович дал мне ключ и разрешил переночевать здесь, — так Игорь велел говорить. В шкафу среди белья нашел пакет с инструкциями: позвонить по такому-то телефону и спросить Леонида Ивановича. Ну и остальное, как и что делать. Я позвонил, мне сказали, где он находится, я пошел по адресу. Это оказался пустой, разваленный дом, подготовленный к сносу, в квартире, которую мне назвали, я его и нашел, раненного в бок, хорошо еще, пуля ничего серьезного не задела. Я привез его домой. А случилось это в восемьдесят пятом. Выходил я его, да он и сам был молодцом. Но ничего не рассказывал, а я и не спрашивал. Больше моя помощь ни разу не понадобилась.