Нику раздражало бездействие.
Поздно ночью их с дедушкой и Апельсином привезли в дом Антона и Наты, а рано утром, пока они спали, все мужчины уехали.
Вернувшись вечером с работы, Антон попытался успокоить Веронику, объяснив, что, раз Матерый взялся, он сделает все как надо и она с дедушкой являются его клиентами, а он, Антон, не знает, как и что там продвигается.
Хозяева — замечательные люди, и их дети, и няня с домработницей, и дом, и пришедшая Дина с сыном Иваном еще больше раздражали Нику, потому что, не спрашивая, их с дедушкой привезли и навязали этим хорошим людям, и ей было очень неудобно пользоваться их гостеприимством.
Дедушка, который не мог сидеть без работы, нашел себе очень важное дело. Он, стараясь быть тактичным, поинтересовался у Натальи, почему они не разводят огород.
— Да не умеем мы и как-то не думали об этом, — ответила она.
— Вы позволите мне поогородничать у вас? Мы с Никушей уедем домой, а у вас зелень всякая будет к столу, это всегда в радость.
— Да, конечно, Василий Корнеевич, делайте что хотите и где хотите, только с двумя условиями! Первое — вы станете делать только то, что вам нравится и доставляет удовольствие, и второе — вы не будете перетруждаться!
— Договорились!
Они обошли вдвоем с Натальей весь участок, подобрали место для грядок, за домом, так, чтоб и не на виду, и не совсем уж маленький получился огород, и не в тени деревьев, съездили на станцию и еще куда-то, купили семена, рассаду, и Василий Корнеевич приступил к делу.
Ника с удовольствием возилась с детьми и взялась помогать Наталье готовить. Апельсин, удвоив бдительность, обходил новые владения.
Кнуров ехал в дом к Ринковым совсем уж поздно, к ночи. Сергей устал, почти не спал и злился.
Тайник они нашли, подивившись мудрости покойного Игоря-Олега, но указания в нем были совершенно непонятны, и ясно, что без Василия Корнеевича не разобраться.
Он просидел в архиве весь день, мало того, пришлось обращаться к Деду, чтобы получить разрешение. Дед, конечно, умница, присмотревшись к Сергею, сразу расщелкал, что он взял интересный след, лишних вопросов не задавал, но мягко потребовал доложить детали. И хотя Кнуров давно уже не был его подчиненным, «сынком», как он их всех называл, но докладывать все-таки пришлось.
Да к тому же пришлось принимать в офисе срочного клиента, и, хоть не любил Сергей совмещать дела, иногда приходилось.
Кнуров поймал себя на том, что торопится, и сбавил скорость.
Он хотел видеть зеленые выстрелы ее глаз, слышать спокойный, с придыханием голос, паузы между слов, летящие прядки волос, еле уловимый вишневый запах, вызывающий воспоминания о греховном наслаждении вишнево-коньячного шоколадного вкуса.
«Нет, нет, Матерый, это не для тебя! Кнуров, ты сбрендил! Никаких западаний. Ожиданий! Чур меня, чур!»
С этой Вероникой невозможны отношения, к которым он привык. Никакого легкого постельно-разговорного жанра, никаких отстраненно-безнадежных «я позвоню».
Она другая. Просто другая, из разряда тех, от которых он держался на максимально возможном расстоянии.
Он битый-перебитый мужик — свободный ходок, и давно смирился со своим одиночеством, и даже большую часть времени чувствовал себя в нем комфортно. И его вполне устраивала такая жизнь, он ее долго строил, научившись красиво уходить из-под любых дамских попыток что-то усложнить.
«Вот и нечего туда лезть! Между прочим, она тебя и не приглашала!»
Он уволился в запас, когда совсем уж приперло, — не мог видеть и терпеть глупые приказы, обусловленные высокой политикой, а чаще просто тупостью штабных начальников, не мог видеть, как из-за этого гибнут молодые пацаны. И много, много всякого дерьма той же направленности, о котором ни вспоминать, ни думать не хочется, и тем паче становиться участником.
Уволился сразу, не рассуждая.
После одного из инцидентов с таким вот дерьмом штабным. Он прекрасно знал, что для него нет ни места, ни какого-либо дела на гражданке. Он ничего другого не умел — только быть тем, кем он был.
«Да и хрен с ним, хоть дворником пойду», — решил Кнуров. Но в дворники пойти ему не дали. Ринк встретил его на выходе из заведения, уже вольной птицей, и забрал к себе работать.
К слову сказать, через фирму Антона прошли все, кто когда-то находился под его командованием или служил вместе и ушел на гражданку. Кто остался работать, кто, перекантовавшись первое время, подыскивал места потише да поспокойней и уходил, а кого Ринк и сам турнул по разным причинам.
Антон с Мишкой к тому времени, когда пришел Сергей, уже поставили фирму на ноги, и он с удовольствием впрягся в дело.
Через пару лет они поняли, что имеют как бы два направления — то, чем занимались Антон с Мишкой, по большей части охрана, системы безопасности, а тот отдел, который возглавлял Кнуров, занимался в основном финансово-банковскими кражами, аферами с применением новых технологий. А куда нынче без них-то, без новых технологий, — ни дыхнуть, ни что другое сделать.
Сели они как-то вечерком втроем, посовещались и решили, что нужна отдельная фирма, специализирующаяся на кнуровском направлении. Вот тогда он и взял кредит, занял у мужиков денег и сделал свое агентство, работал как каторжный, почти не спал полгода, начал с полуподвального помещения и двух подчиненных. Но он это сделал!
И отдал долги, и встал на ноги, и заработал имя и клиентов. И приходящую иногда, щемящую тоску о том, что в жизни ничего не исправить, не перерешать наново, и друзей, полегших на чужих сторонах, не воскресить, и нет и не будет у него того, что есть у Антона и Мишки, — родной, любимой женщины.
Та тоска, которая притягивает, как на магнит нанизывает, собирая все потери, ошибки и упущенные возможности. Бывает и такое с ним, накатывает.
Он познакомился с Натой и Диной на свадьбе, вернее, на двух свадьбах. Антон и Мишка сочетались браком с Натой и, соответственно, с Диной в один день и час, отмечая это мероприятие совместно, по случаю чего собраны были все «братья», в том числе и он, Сергей.
Он приехал в ЗАГС за полчаса до регистрации, как и положено, с дурацким букетом, в костюме, ношение которого освоил в совершенстве за последние годы, но который его страшно раздражал и стеснял сегодня. Впрочем, Кнурова сегодня раздражало все с самого утра. В кармане костюма от «Хьюго Босс» лежала плоская фляжка с коньяком, взятая с собой не случайно, а очень даже намеренно, что-то типа: «А не пошло бы оно все…», в соответствии с моментом и неотпускающим раздражением.
Стоя на крыльце перед дверью ЗАГСа, он ощущал тяжесть этой фляжки в кармане, ее вес, оттягивающий полу пиджака, и это хоть немного примиряло его с неизбежностью того, что должно случиться с друзьями.
Возле заведения для брачующихся толпилось полно народу. Какая-то свадьба загружалась в машины, крича, шумя, открывая шампанское. Счастливый жених помогал жемчужно-белой, всей в кружевах и рюшах невесте сесть в машину. У Кнурова эта бестолково-веселая толчея вызывала горечь во рту, от глупости и, как ему казалось, пошлости происходящего, этой преувеличенной радости, криков, поздравлений, пены шампанского, кучи цветов.
Что делают? Глупые дети!
От чувства неотвратимости события, которое сейчас произойдет с Антоном и Мишкой, горло спазмами сжимала тоска.
Какая свадьба-женитьба?
Боже мой! Что они творят, он не хочет ни видеть, ни слышать, как с друзьями случится неизбежное — ожидание радостей семейного очага, вера в это, и… каждодневное разочарование и непонимание — как же так?
И это было так тоскливо, так непоправимо, как пустой мусорный бак, поставленный вечером и к вечеру же следующего дня наполненный воняющим мусором до краев и переполняемый им же, в виде рваных пакетов и всяких ошметков, разбросанных на асфальте.
И ведь не мальчики уже!
Должны же понимать, видеть! Еще и Дед!
Генерал от радости, что его ребята женятся, подсуетился и ускорил мероприятие сочетания браком, сократив волнующее ожидание от заявления до печати до двух недель.
Уж Дед-то торжество сегодняшнее не пропустит, но пока его машины не было видно, не подъехал еще.
Оттягивая момент ненатуральных поздравлений и натянутой улыбки, Кнуров достал еще одну сигарету и закурил.
Огромная тяжелая дверь ЗАГСа со скрипом отворилась.
Почему все такие здоровые двери учреждений скрипят одинаково?
На крыльцо вышла девушка, симпатичная, среднего роста, одетая в красивое платье. От своего тягучего настроения он даже не стал внимательно рассматривать ее, так переживал!
— Извините, пожалуйста! — обратилась она к нему с улыбкой. — Вы не угостите меня сигаретой, я свои в этой суматохе забыла.
Он достал из кармана пачку, протянул ей. Она аккуратно, двумя пальчиками вытащила сигарету и улыбнулась благодарно. Сергей убрал пачку, достал зажигалку и дал ей прикурить.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Вы гость на чьей-то свадьбе?
— Да, — нелюбезно буркнул он.
— Похоже, сие событие вас не радует! — улыбнулась девушка. — Вы, как это говорится, со стороны жениха или невесты?
— Жениха! — Он совсем не хотел разговаривать — ни с кем и ни о чем.
— Значит, вам не нравится невеста вашего друга или родственника? — весело расспрашивала она.
— Я с ней пока не знаком, — так же недружелюбно пробурчал Кнуров.
— А-а! — Она опять улыбнулась. — Вы против женитьбы друга! Не верите в институт брака?
Он не ответил, покосился на нее недовольно.
Ну чего пристала? Покурила? Вот и хорошо — иди своей дорогой!
Она положила ладошку ему на руку. Сергей посмотрел на ее руку и поднял глаза на лицо. Взгляд у нее был теплым, каким-то мудрым и дружеским.
— Вы не расстраивайтесь так. Может, вашему другу повезет и все у них будет хорошо. Вы знаете, иногда так бывает, что людям просто повезет, редко, но бывает! А вдруг здесь именно тот случай?
Кнуров рассмеялся. И странное дело — его немного отпустило.
Черт его знает, может, действительно Ринку с Дубом и повезет!
— Ну, вот вы и улыбнулись! — обрадовалась девушка. — Ваши уже там?
— Там, — ответил Сергей, он видел машину Ринка, припаркованную недалеко от входа.
— Идемте? — спросила собеседница.
Он вздохнул, но настроение, изменившись, стало каким-то бесшабашным.
— Идемте! — кивнул он.
Сергей придержал дверь, пропуская незнакомку, и вошел в святилище счастья следом за ней.
Навстречу шел Антон. Он сиял от радости, был одет в строгий черный костюм, в петлице, подчеркивая торжественность события, белела маленькая гвоздика.
— Матерый! — обрадовался он.
Они обнялись, похлопали друг друга по спине.
Антон отодвинулся, рассматривая Сергея, потом отпустил и сграбастал незнакомку, прижав к своему боку.
— Я уж думал, ты сбежала из-под венца!
Девушка звонко рассмеялась:
— Англичане говорят, что если невеста сбежала от алтаря, то неизвестно, кому больше повезло, ей или жениху!
— Мы этого проверять не будем! — Антон чмокнул ее в щеку. — Я смотрю, вы уже познакомились? — спросил он Сергея, слегка ошарашенного таким поворотом событий.
— Не совсем, — ответил он.
— Это Ната, моя жена, а это Серега Кнуров, я тебе о нем рассказывал.
— Очень приятно, — искренне сказала Наташа, — а женой я стану через пятнадцать минут.
Так они и познакомились.
И подружились с ней и с Диной.
Наталья с Диной — единственные женщины в его жизни, с которыми он по-настоящему дружил и мог себе позволить расслабиться — не изображать из себя ничего: ни уставшего плейбоя, ни грозного начальника, ни заинтересованного любовника, а просто быть самим собой. Жаловаться, если приперло такое настроение, делиться радостью, когда она есть, даже посоветоваться о деле, которое застопорилось.
Он воспринимал их семьи как одно целое, единственно возможное для Антона с Натой и Мишки с Диной, теплея душой от радости за мужиков — случилось же с ними такое, встретили своих девчонок! Но для себя лично Кнуров относил сей факт скорее к некоему чуду, явлению, как известно, невозможному, а посему остающемуся за гранью реальности. И как водится, исключение лишь подтверждает правило.
Кнуров очень удивился, когда Антон как-то позвонил и пригласил на годовщину свадьбы.
Как годовщина?!
Ему по ощущениям казалось, что они всегда были вместе, оказывается, только год!
Но для себя он не видел и не представлял такой возможности. Они, конечно, есть, такие женщины, но настолько редко и, уж конечно, не в его жизни.
Однажды вчетвером он, Кнут, Пират и Стечкин завалились к Антону в дом без предупреждения отметить очень удачно завершенное дело, и, слава богу, хотелось и было с кем разделить радость.
Почти под утро, измучившись бессонницей, Кнуров выбрался из постели и вышел во двор.
Все-таки жить за городом, на природе, — это нечто великое!
Солнце еще не встало, птицы громко гомонили, готовясь к рассвету, трава холодила росой ступни, где-то кричал петух.
Тишина!
Непривычная городскому человеку, радостная, наполненная еле слышными шорохами, шумом далеко промчавшегося поезда. Он услышал еще какой-то звук, не вписывающийся в предрассветные сумерки и умиротворение.
Чуть поскрипывали диван-качели.
Кнуров двинулся на звук и увидел Наталью с Машкой на руках.
— У нее зубки режутся, — объяснила Ната, когда Сергей присел рядом. — Всю ночь не спит, плачет. У Сашки тоже режутся, но он, как настоящий мужчина, только стонет и немного хнычет, а эта красавица пищит, мучается, пришлось выйти на воздух, покачать на руках. Сашку Антон с собой в кровать взял, спят обнявшись.
— Давай я ее подержу, а ты отдохнешь, — предложил Сергей.
Наталья кивнула и переложила спящую Машку ему в руки. Они покачивались легонько, молча смотрели на светлеющее небо и самые верхушки сосен, которых коснулись первые отблески солнца, еще не показавшегося из-за горизонта.
— Красота какая! — восхитилась Ната.
— Да, у вас здесь замечательно!
Они поговорили о доме, о работе Антона и Мишки, о детях. И как-то неожиданно для себя самого он рассказал ей о своей бывшей жене.
— Ты ее что, до сих пор любишь? Ты бы хотел прожить с ней всю жизнь? — спросила Наталья.
Он удивленно на нее посмотрел.
Что значит: любишь до сих пор?
Об этом он никогда не думал и о том, чтобы жить с ней всю жизнь.
А собственно, почему он никогда не спрашивал себя, любил ли он ее вообще?
Кнуров молчал, качнул чуть сильнее качели, переложил Машу поудобней, она вздохнула во сне от своих зубных горестей, поерзала и затихла, захватив в кулачок его указательный палец на левой руке.
— Ну, ты и спросила!
— Но кто-то же должен спросить, если ты сам не задаешь себе эти вопросы, — пожала плечами Наталья.
— Я вот сейчас подумал, а любил ли я ее вообще? — Он помолчал, посмотрел на сосны, не находил слов, не знал, как объяснить и себе самому и ей. — Когда ты на войне, там совсем другая жизнь, с другими законами, неправильными, извращенными, но иных там нет. И ты живешь по этим законам, принимаешь их, и твоя задача — сделать так, чтобы как можно больше твоих пацанов осталось в живых. А для этого надо забыть, стереть из памяти и привычек, рефлексов другую, мирную жизнь, со всеми ее правилами, моралями и принципами. Потому что девушка, принесшая вам воды, будет с удовольствием наблюдать, как вы подыхаете, выпив отравленной водички, а восьмилетний пацан, которого вы накормили и пригрели, кинет гранату в люк БТР. И много еще всякого дерьма. И когда где-то там, в другой, непонятной и забытой тобой мирной жизни, есть кто-то, кто ждет, он становится нитью, связывающей тебя с нормальной жизнью и надеждой на то, что она у тебя есть, ты просто ушел ненадолго. Я жену вообще не знал как человека, как женщину, мы ведь очень мало прожили вместе и виделись редко, между моими командировками. Сейчас-то понимаю, что никакой такой уж любви не было. Ну время пришло, понравилась девчонка, я и женился перед выпуском из училища, привез домой и месяцами не видел. А тогда мне, наверное, казалось, что люблю.