До появления на Севере европейцев эскимосы занимались исключительно мясной охотой — охотой на морского зверя, оленя, птиц, и она удовлетворяла все их потребности. Скажем, кит в изобилии обеспечивал пищей целое поселение. Если не было китов, охотились на моржа и тюленя. Ворвань употреблялась для отопления жилища и приготовления пищи, шкурами моржа обтягивали байдары, ими же покрывали жилище, шкуры тюленя шли на изгототовление обуви и одежды, из кишок моржа и тюленя шили дождевики. Зимние одежды шились из шкур дикого северного оленя, водившегося в те времена на Чукотке.
Вооруженный луком, гарпуном и копьем с костяными, наконечниками эскимос на утлой кожаной байдарке выходил в неприветливое море охотиться на морского зверя. Из того же лука он убивал и северного оленя. Летом с помощью специального остроумного и простого снаряда он в изобилии промышлял дичь.
Случались и годы неудач, когда из-за плохого промысла начинался голод, хотя голодовки эти и не были так часты и не носили столь жестокого характера, как в первой четверти XX века. Казалось бы, увеличение числа вельботов, их совершенствование и появление более современного оружия должны были бы дать положительные результаты, однако именно появление более совершенного снаряжения сказалось на промысле отрицательно [47]. Дело в том, что с приходом «цивилизаторов» эскимосы познакомились со многими предметами, которых они раньше не знали и без которых прекрасно обходились. Эскимосы скоро поняли вкус муки, пристрастились не только к чаю и сахару, но и к табаку и спирту, не говоря уже обо всем прочем. И, променяв, лук и копье, которые вскоре были забыты совершенно, на огнестрельное оружие, они начали усиленную охоту уже не только ради удовлетворения своих потребностей, прежде скромных, но и для приобретения товаров, которые все более и более привлекали их внимание. А это означало переход от чисто мясной охоты к промысловой и, следовательно, более интенсивное истребление зверя.
Но даже при таких условиях, принимая во внимание малочисленность охотников и обилие животных, о котором нам рассказывают первые путешественники, убыль зверя не могла бы стать столь заметной за такой сравнительно короткий промежуток времени, если бы не вмешательство самих «цивилизаторов». Пользуясь самыми усовершенствованными средствами, подгоняемые ненасытным стремлением к наживе, они буквально опустошали воды, сотнями выбивая китов и тысячами уничтожая моржей и тюленей.
Пользуясь гарпуном и копьем, эскимосы редко упускали раненого зверя и редко теряли убитого. А с огнестрельным оружием охотнику нет надобности рисковать ни байдарой иди вельботом, ни собственной жизнью — теперь ему не нужно подъезжать вплотную к зверю и брать его на гарпун. Охотник бьет на расстоянии и, только попав в цель, спешит к добыче. Нечего и говорить, что он часто опаздывает и добыча погружается в воду.
В течение трех лет я не только наблюдал, но и лично принимал участие в охоте и на практике убедился в поразительно высоком проценте потерь уже убитого зверя… Во время осенней охоты на тюленя, когда тюлени не настолько жирны, чтобы туша убитого зверя могла держаться на воде, потери составляют от 50 до 70 процентов. При летней охоте на моржа потери едва ли много меньше, если принять во ' внимание не только убитого и тонущего на месте зверя, но и тяжело раненого зверя, который, уйдя от места охоты, погибает позднее.
Жуткую картину представляет собой моржовая охота. Морж редко выходит на лед в одиночку. Обычно на плавающей льдине — в зависимости от общего количества зверя и размеров льдины — лежит от одного десятка до нескольких сот моржей. Охотники избегают нападать на большие стада и большей частью выбирают стадо, состоящее не более чем из трех-четырех десятков моржей. Охотники подъезжают на близкое, но безопасное расстояние и, где возможно, вытащив байдарку или вельбот на соседнюю льдину, начинают охоту. Только очень верный выстрел убивает зверя наповал. Как правило, удачными бывают лишь первые выстрелы, когда зверь спокойно лежит, а охотник еще не вошел в азарт, и хорошо прицеливается. После первых выстрелов стадо бросается в воду. Сталкиваясь на пути, звери калечат друг друга, а потом с ревом бросаются в наступление на охотников. Тут-то и начинается бойня. Один за другим гремят выстрелы, фонтаном бьет кровь, вода становится красной. Обезумевшие звери погружаются в воду, но через несколько минут появляются на том же месте и с налитыми кровью глазами снова кидаются на врага, и снова их встречает град пуль. И так продолжается до тех пор, пока стадо не уходит от места охоты, оставляя за собой кровавую дорогу и отстающих тяжело раненных товарищей. Только исключительная зависимость человека от результатов охоты может оправдать подобную жестокость.
При таком способе охоты зверь становится не только малочисленнее, но и осторожнее.
Этим же объясняется и то, почему добыча кита считается теперь у эскимосов крупным событием, хотя они и выходят в море на прекрасных вельботах вместо утлых байдар и вооружены китобойными ружьями вместо гарпунов и копий.
Морж, являющийся в наше время основой экономического благосостояния эскимосов и оседлых чукчей, держится далеко от берега, и, чтобы разыскать его, охотники уходят в море на десятки миль. При таких условиях охотиться на байдарах уже невозможно, а вельботов еще недостаточно. В результате голодовки, случавшиеся ранее как исключение, в первой четверти XX века начали принимать характер обычного явления и повторяться через каждые два-три года.
Но, как бы то ни было, охота и в настоящее время является единственным источником жизни и экономической основой быта эскимосов.
Лук и копье, как уже было сказано, не только оставлены эскимосами, но и основательно забыты. Из туземных орудий у эскимосов острова Врангеля сохранились гарпун, закидушка, праща, сетки для ловли тюленей и удочки.
Кто видел гарпун в деле, тот не может не согласиться с Нансеном, характеризующим его как несомненно самый остроумный метательный снаряд, изобретению которого может позавидовать любой европеец».
Гарпун азиатских эскимосов устроен по тому же принципу, что и описываемый Нансеном гренландский, и если отличается от него, то лишь мелкими деталями и меньшим изяществом.
На верхнюю часть древка, сделанного из тяжелого гибкого дерева, насажен массивный костяной стержень одинаковой толщины с древком. К стержню с помощью ременного шарнира прикреплено острие из моржового клыка, а на это острие насажен заершенный с одной стороны наконечник из кости, снабженный железным лезвием. К наконечнику привязан ременный линь в палец шириной, соединенный в свою очередь с надутой нерпичьей шкурой — поком. При ударе наконечник входит в тело зверя, тяжелое древко падает и, натягивая ременный шарнир, заставляет острие выскочить из гнезда, освобождая наконечник гарпуна. Все это происходит за несколько секунд. Чтобы наконечник застрял прочнее, охотник резко дергает лесу, острие в теле зверя поворачивается перпендикулярно к линю, и зверю уже никак не освободиться от него. Охотнику остается выбросить пок и ждать удобного момента, чтобы добить зверя. Благодаря тому, что древко прикреплено к лесе свободно двигающейся петлей, охотник избавлен от излишнего труда и потери времени. Нижняя Часть древка гарпуна снабжена костяным или железным заостренным наконечником — им пробуют крепость льда при весенней и осенней охоте.
В прежние времена наконечник гарпуна делался целиком из кости или же к костяной основе прикреплялось каменное острие. Теперь же часто можно встретить железные или медные наконечники, причем наконечник и острие являются уже одним целым и вставляются непосредственно В лунку на стержне гарпуна.
При охоте на тюленя — преимущественно весной, когда охота ведется с кромки льда в полыньях, а убитый зверь достаточно долго держится на поверхности воды, — эскимос пользуется не менее остроумным орудием — «кошкой». Это деревянная болванка, несколько напоминающая своей формой веретено, в нее вбивают четыре загнутых назад железных крючка. Болванка прикреплена к длинной тонкой лесе с петлей на конце. Бросая кошку, петлю надевают на ногу. Пользование этим снарядом требует большого умения. Необходимо, чтобы кошка упала в одном-двух метрах за убитым зверем и леса накрыла его. Специалисты своего дела редко бросают снаряд два раза, доставая добычу с расстояния 30–50 метров.
Не меньшей сноровки требует и «авлык'ых'тат» — снаряд для береговой охоты на дичь. Он состоит из четырех — шести скрепленных вместе шнурков, к свободным концам которых привязаны костяные или каменные грузила. Шнурки плетут из жил, ремень для этой цели не годится, так как он скатывается с птицы. Удачно брошенный «авлык'ых'тат» оплетает птицу, и жертва падает на землю. Описывая этот снаряд, некоторые авторы допускают ошибку, считая, что он увлекает на землю несколько птиц сразу. Как правило, «авлык'ых'тат» рассчитан на добычу одной птицы и, как было уже сказано, требует высокого искусства.
Не Забыта эскимосами и праща — «лъюк». Ранее она была орудием охоты не только на птицу, но и на зверя, вплоть до тюленя, и, очевидно, играла в весенний сезон немалую роль. На это указывает название одного из весенних месяцев — «лъюг'вик».
Другой месяц — «ик'алъюг'вик» — назван в честь рыболовной сетки («к'алю»). Так же — «Ик'алъюг'вик»- названо и созвездие Тельца. «К'алю» плетется из ремня и имеет конусообразную форму. К вершине ее прикрепляется каменное грузило, а к широкому основанию — обруч из китового уса. Весь снаряд бросают в воду на ременной лесе. Во время хода мелкой рыбы эскимос добывает с помощью «к'алю» до 100 и более килограммов рыбы в день.
Упомянув о названии месяцев, скажем несколько слов об астрономических понятиях эскимосов. Они, естественно, очень ограниченны. Созвездия у них имеют свои названия; Большая Медведица — Северные Олени, Плеяды — Девушки, Орион — Охотники, Близнецы — Лук, Кассиопея — Медвежий След, Цефей — Половина Бубна.
Счисление времени ведется у эскимосов по луне, причем единственной единицей времени является месяц — «танк'-ик» (луна). Понятия недели, года у них отсутствуют, ни один эскимос не знает, сколько ему лет.
Месяцев считается двенадцать, но так как лунный месяц имеет только 27,3 суток, то эскимосский месяц не представляет собой точно определенного периода времени, а постоянно передвигается. Из-за этого получается путаница, и нередко можно услышать, как двое стариков спорят, какой сейчас идет месяц. Спор большей частью разрешается обращением к жизни природы, которая, в сущности, и является истинным календарем эскимосов, что подтверждается названиями месяцев:
к'уйн'им к'алг'иг'вига — гон у домашних оленей — октябрь;
тун'тум к'алг'иг'вига — гон у диких оленей — ноябрь; пынъиг'ам к'алг'иг'вига — гон у диких баранов, или канах'таг'ъяк — месяц инея в ярангах — январь; ик'алъюг'вик — месяц рыболовной сетки — февраль; назйг'ахсик' — месяц рождения нерп — март; тыг'иглюхсик' — месяц рождения лахтаков — апрель; лъюг'вик — месяц пращи — май; пинаг'вик — месяц вскрытия рек — июнь; ылън'аг'вик — месяц мелеющих рек — июль; нунивагым палиг'вига — месяц сбора съедобного корня нунивака — август;
палнг'вик — месяц увядания, или тун'тух'еиг'вик— месяц смерти (убоя домашних оленей), или алъпам к'атыг'вига — месяц ухода из гнезд молодых кайр — сентябрь.
В конце сентября оленеводы-чукчи действительно забивают домашних оленей, а эскимосы обменивают у них оленье мясо на продукты своей охоты.
И в прежнее время, то есть до прихода европейцев, и теперь эскимосы питаются в основном мясом морских животных. Первое место среди них занимает морж, второе — тюлень (нерпа, лахтак) и третье — кит. Особенно лакомым считается оленье мясо, но его выменивают у соседей чукчей-оленеводов, и поэтому оно редко попадает в меню эскимоса. Кроме мяса этих животных эскимосы едят мясо медведя, а в момент нужды— мясо песца и даже собаки.
Летом немалым подспорьем в питании служит мясо птиц. Эскимосы едят всех птиц, водящихся на Севере. Исключение составляют ворон и журавль, к которым относятся с предубеждением, но отнюдь не потому, что считают их «погаными». «Мясо очень крепкое», — говорят эскимосы, а они вообще предпочитают мясо мягкое, сочное и жирное. Но когда наступает голодовка, то и мясо ворона поедается с охотой, так как оно все же не крепче старых моржовых шкур, снятых с яранги, или ремней с упряжек и вкуснее мяса собаки, которыми приходилось питаться во время все более и более частых голодовок.
Вообще эскимосы не знают «поганых» зверей и птиц, которых нельзя было бы употреблять в пищу.
До своего знакомства с эскимосами я часто сталкивался с широко распространенным мнением, что они любят пить топленый жир. Среди известных мне эскимосов я не встречал ни одного такого любителя, и когда они слышали о таком мнении, то обычно говорили: «Врот!» (Врет!) — или же весело смеялись, принимая это за шутку.
Всякое мясо эскимосы охотнее едят, когда оно немного начинает издавать запах.
Кулинарные приемы эскимосов замечательно просты. Мясо в большинстве случаев едят сырым или замороженным, иногда — в вареном или сушеном виде.
В сыром виде в пищу идет и китовая кожа с прилегающим к ней слоем жира — «ман'так'». Большинству европейцев с непривычки «ман'так'» покажется неаппетитной, но на самом деле она обладает вкусовыми качествами, способными удовлетворить многих гурманов. По вкусу она несколько напоминает свежее сливочное масло, а еще "больше — сливки. «Ман'так'» употребляется и в вареном виде. Тогда она менее вкусна и хрустит на зубах, как нежный хрящ. «Ман'так'», которая уже начинает издавать запах, называется «эквак».
Как «ман'так'», так и мясо вообще эскимосы варят в воде без соли и каких бы то ни было приправ. Обычно, лишь только мясо хорошо прогреется, его вытаскивают из котла, и оно даже не успевает потерять кровяной цвет. Дичь варится таким же образом. Приготовляя к варке птиц, эскимосы не ощипывают их, а сдирают с них кожу. Потом кожу очищают от жира и выбрасывают, а жир идет на приготовление особого блюда, называемого «пуг'нык'».
Во время поездок по острову мне часто приходилось отсиживаться во время непогоды в эскимосских ярангах, питаясь «ман'так'». Когда свежей «ман'так'» не оказывалось, гостеприимные хозяева предлагали не менее вкусное i блюдо — сушеное мясо, именуемое «ныфкурак'». На «ныфкурак'» идет мясо моржа, лахтака, нерпы и медведя. Способ приготовления очень прост. Из туши зверя вырезают вместе с позвонками ребра, между ними делают надрезы и вывешивают на солнце. Солнцу, слабому в этих местах, усиленно помогает ветер, и через три-четыре недели «ныфкурак'» готов. Особенно вкусным мне казался «ныфкурак'» из мяса лахтака. Морж и медведь слишком жирны, а жир на солнце приобретает неприятный горьковатый привкус.
Рыба, как и дичь, служит немалым подспорьем в питании эскимосов. Ее, как и мясо, поедают большей частью j в сыром или мороженом виде, реже — вареной и сушеной.
Из растений эскимосы употребляют в пищу листья ивы, луговой лук, сладкий съедобный корень и листья «нунивака», «сюк'лъяк» (вид съедобного корня), «к'угыл н'ик'» (щавель) и ягоды «ак'авзик» (морошку), «сюгак'» (голубику) и «пагунг'ак'» (шикшу).
Ягоды едят сырыми. Идут они и на приготовление лакомого блюда, о котором с восхищением отзывались мои спутники, но мне из-за отсутствия на острове оленей не удалось его испробовать. По описанию эскимосов, это блюдо нечто среднее между компотом и винегретом. Для его приготовления берется содержимое оленьего желудка и к нему подмешиваются ягоды — морошка, шикша или голубика. «Нык'нипих'тук'!» (Очень вкусно!) — говорили мои спутники, вспоминая об этом блюде. Не испробовав этого деликатеса, я не могу высказать, своего мнения, но, несомненно, он необходим и полезен для эскимосов, так как здесь вообще очень мало растительной пищи.
Грибов эскимосы не едят, называя их «тут'ныг'ам сигут-н'ат» — чертовы уши.
Из морских водорослей эскимосы употребляют в пищу морскую капусту, выбрасываемую на берег прибоем, но едят ее с интересной предосторожностью. Дело в том, что, по их убеждению, морская капуста может расти в желудке человека и этим вызывать боли. Предупредить такое явление, по мнению эскимосов, очень легко. Стоит только стеблем похлопать себя по голому животу, и тогда можно есть сколько угодно.
Любят эскимосы полакомиться различными морскими моллюсками. Собирают их в полосе прибоя или извлекают из желудка моржа. Мне не раз приходилось наблюдать во время охоты, как эскимосы, свежуя только что убитого моржа и распоров ему желудок, с удовольствием поедают извлеченных оттуда моллюсков.