Мальчишка в ярко-красной рубашке сказал, что знает, где находится пещера. Это недалеко, и он отведет нас туда, если мы согласимся взять с собой еще и его приятеля. А как насчет сокровищ? Мальчишки покачали головами. Никто не решался спуститься в пещеру — за исключением летучих мышей.
Через двадцать минут, миновав лабиринт узких улочек и загон для коз, мы уже заглядывали в довольно широкий кратер, ведущий в просторную пещеру. Судя по запаху, пещера служила общественным туалетом. Без особого желания мы полезли вниз.
Один из старших братьев наших мальчишек предложил проводить нас в глубь пещеры, если мы принесем старый резиновый сапог и немного бензина. Ему нужно было сделать факел, который будет освещать дорогу и отпугивать летучих мышей. Я дал денег, и кто-то из мальчишек побежал покупать требуемые материалы.
Я приготовился преодолевать трудности в поисках копей царя Соломона, но никак не рассчитывал, что первое же препятствие окажется столь неприятным. Мальчик в красной рубашке сказал, что беженцы используют вход в пещеру как туалет. Он точно не знает, откуда пришли беженцы, но они сидят здесь на корточках день и ночь.
В конечном итоге прибыл высокий резиновый сапог — вместе с чашкой бензина и металлическим подносом. Старший мальчик принял руководство на себя. Сначала он разрезал сапог на узкие полоски, затем разложил полоски резины на подносе, полил их бензином и чиркнул спичкой. Через несколько секунд обрезки сапога горели, источая черный дым. Теперь нас сопровождала уже целая толпа мальчишек. Они были полны решимости не упустить шанс посмотреть, как иностранец выставляет себя дураком.
Горящий сапог был торжественно внесен в пещеру. Мы с Самсоном старались не отставать.
Тысячи желто-оранжевых глаз смотрели на нас со стен, напоминая звездное небо безоблачной ночью, но как только первые клубы дыма поднялись к потолку пещеры, начался настоящий ад.
На нас обрушились полчища пронзительно визжащих гарпий, которые, хлопая кожистыми крыльями, пикировали со всех сторон. Затем резиновый сапог, нагревший металлический поднос чуть ли не докрасна, погас, и мы оказались в полной темноте. Потревоженные без причины летучие мыши вновь пошли в атаку. Я стоял неподвижно, прикрыв лицо ладонями, чтобы защитить глаза, и старался не поддаться панике.
В пещеру принесли еще один сапог, а затем зажгли. Я окликнул Самсона. Видит ли он какие-нибудь туннели, отходящие от пещеры, или следы золота? Кашляя, он указал на дальнюю стену.
Я стал всматриваться, стараясь хоть что-нибудь увидеть сквозь многочисленные крылья и густой дым. В нижней части стены виднелось нечто вроде дверного проема, заложенного тщательно обтесанными каменными блоками. Мальчик в красной рубашке объяснил, что в пещере жил отшельник и он живописал на стенах кровью летучих мышей. За дверью скрывалась келья, а в ней — скелет отшельника. После смерти отшельника местные жители заложили дверной проем каменной кладкой.
Дети не знали, занимался ли отшельник тайными поисками золота. А как насчет беженцев?
Они когда-нибудь пытались найти золото? Мальчики этого тоже не знали. Беженцы очень бедные, ответили они, — такие бедные, что живут в рваных палатках и голодают. У меня тут же возник вопрос, как такие бедные люди произвели столько нечистот.
Вернувшись в отель «Рас» и приняв холодный душ, мы вновь заняли места в ресторане. Официант наблюдал, как я объясняю Самсону правила сервировки стола и назначение столовых приборов. Он наклонился и поправил висевшую над столом липкую ленту от мух. Рубашка его выцвела от времени, а галстук-бабочка истрепался и полинял за долгие годы носки.
— Мы так сервируем стол с самого начала, — задумчиво произнес он. — Это было давно, в 1965 году, когда отель «Рас» был настоящим бриллиантом. Конечно, я тогда был молод и глуп. Но я помню те времена. Приемы, музыка, изысканные заграничные блюда.
Мы заказали спагетти и отварной картофель, и старый официант поспешил к столику шумных русских в противоположном конце зала. Я недоумевал, какое дело могло привести их в Диредаву. Наверное, золото. Денег у них явно хватало — об этом свидетельствовало количество проституток за их столом.
Самсон пытался сосчитать мертвых и умирающих мух, прилипших к липкой ленте. Я смотрел, как он с энтузиазмом отдался этому занятию, и поздравлял себя. Мне понравилось, как он выдержал испытания, выпавшие на нашу долю в пещере. Он не жаловался, даже когда обнаружил, что его волосы — впрочем, как и мои — измазаны пометом летучих мышей. Я предложил взять большие факелы и вернуться в пещеру, чтобы отодвинуть каменные блоки от дверного проема.
Шахта могла находиться позади замурованной двери. Самсон ел спагетти, не поднимая головы.
— Тайна пещеры ясна, — пророчествовал он. — За дверью нас ждет дьявол. Он заточил отшельника и хочет то же самое проделать с нами.
А что касается летучих мышей, то они слуги дьявола.
Не найдя аргументов в пользу повторного исследования пещеры, я сказал Самсону, что мы вернемся к летучим мышам, если гиены Харара не оправдают наших ожиданий. Мы оставили свои сумки в отеле и сели в микроавтобус, следовавший в Харар.
Дорогу к городу-крепости совсем недавно построили китайцы. По асфальту разлилось целое море коров с загнутыми рогами, расступившись лишь на секунду, чтобы пропустить нас.
Подобно дороге, по которой мы ехали, микроавтобус был абсолютно новым. Мы оказались единственными пассажирами, и это обстоятельство выглядело подозрительно. В таких странах, как Эфиопия, ни одно транспортное средство не тронется с места, не будучи забитым до отказа. Водитель, лицо которого подергивалось от сильного нервного тика, сообщил, что выиграл микроавтобус в карты. Когда я поинтересовался причиной отсутствия других пассажиров, он поспешно сменил тему, объявив, что Харар — это жемчужина Эфиопии. Когда его вижу, сказал он, то начинаю рыдать, как мать, у которой умер ребенок.
Я спросил, слышал ли он что-нибудь о гиенах и золоте. Водитель издал визгливый звук, похожий на смех.
— О, да, — кивнул он. — Там их тысячи. Ночью они приходят к стенам города и крадут детей. Каждый год пропадают десятки детей. Это проблема для нашего мирного города.
Он умолк и погладил рулевое колесо.
— Мы ничего не можем сделать. Понимаете, если убьешь гиену, вместо нее родятся десять новых.
— И так было всегда?
— Да, с глубокой древности. Все знают, что когда-то гиены были людьми, вроде меня или вас, они влюбились в самую красивую дочь эмира и каждую ночь пытались проникнуть во дворец, в ее спальню. Эмир так рассердился, что превратил всех поклонников дочери в этих отвратительных собак.
Большинство городов на границе Сахары пропитаны атмосферой апатии, причиной которой является жара и национальная склонность к безделью. Однако в Хараре царила настоящая восточная суета. Все были заняты. Одни считали деньги. Другие спешили по делам или сбивали масло, тряся пластиковые бутылки с молоком.
Даже выстроившиеся рядами прокаженные толкались и ссорились из-за милостыни.
На рынке широкие плетеные корзины были до краев наполнены катом, окрой, дынями, чечевицей, манго и рыбой с черным брюшком. Здесь продавался арахис, макароны, блоки серой соли и опунция. Разнообразие фруктов и овощей впечатляло, но ничто не могло сравниться с ассортиментом контрабандных товаров.
В эфиопских магазинах, как правило, продается совсем немного товаров низкого качества — ассортимент почти не выходит за пределы продуктов первой необходимости. Китайские сковородки, пластиковые ведра, резиновые сапоги и разделочные доски. Однако близость Харара к Джибути превратила город в прибежище незаконной торговли. Магазины ломились от широкоэкранных телевизоров новейших моделей, синих джинсов, блоков сигарет «Мальборо» и бутылок виски. Куда бы я ни бросил взгляд, всюду из грузовиков выгружали коробки с контрабандным товаром.
Я попытался представить, как выглядел Харар в 1854 году, когда к его стенам подошел Ричард Бартон, знаменитый исследователь и лингвист викторианской эпохи. Британская Ост-Индская компания направила его для изучения морского побережья Сомали, и ученый прибыл инкогнито, не зная, станет ли он гостем или пленником. Он был первым европейцем, который проник в город и избежал казни; впоследствии Бартон описал свои приключения в книге «First Footstep in East Africa».
Узкие улицы старого города были заполнены народом. Старики играли в шашки, в качестве которых использовались перевернутые крышки от бутылок; они полулежали на койках или прихлебывали чай из мяты. Толпы женщин в традиционных шароварах слонялись у многочисленных мечетей, надеясь выпросить милостыню.
Здесь же ковыляли дети с огромными узлами на головах, а свирепые собаки пытались кусать их за пятки. Дверные проемы вели с узких улиц в тенистые дворики под раскидистыми ветвями акаций. Брадобреи водили острыми лезвиями по щекам клиентов, а затем втирали в их кожу керосин. Матери стирали в тазах одежду. Верующие молча молились, а у каждой двери сидели мужчины с набитыми катом ртами и выпученными, как у лотофагов, глазами. К полудню большинство мужчин Харара уже пребывали в трансе.
Лавочник объяснил нам, где можно увидеть гиен. За городской стеной в тени дерева стояло грубое беленое здание. В его дворе был выстроен алтарь, и теперь на нем спал один из нищих.
Пространство вокруг дома было усеяно сотнями челюстей и передних зубов.
Во дворе дома молодая женщина, сидя на корточках, вычесывала гнид из волос дочери. Она несколько минут беседовала с Самсоном, не поднимая на него взгляда. Он сообщил мне, что мы пришли именно туда, куда нужно, — муж женщины был человеком-гиеной. Женщина принесла нам по стакану сладкого чая и сказала, что ее муж Юсуф скоро вернется.
Через десять минут у дома появился мужчина; выглядел он вполне дружелюбно. Обращали на себя внимание тонкие губы Юсуфа, смуглое лицо и отсутствие бровей. Он тащил за собой на веревке тощую корову. Я представился и спросил, какие обязанности у человека-гиены. Он махнул рукой, приглашая меня сесть и понаблюдать за его действиями. Не теряя времени, он поточил два ножа друг о друга и подвел корову к дереву. Затем он обмотал один конец веревки вокруг шеи животного, а второй вокруг передней ноги. Несильный толчок, и корова опустилась на колени, как жертва перед палачом. Она негромко мычала в знак протеста, но, похоже, смирилась со своей судьбой. Юсуф занес один из ножей над яремной веной животного и произнес традиционную молитву: «Бисмиллах, ар-рахман ар-рахим, во имя Аллаха, всемилостивого и милосердного». С этими словами он вонзил нож в шею животного, из которой ударил фонтан крови.
Корова упала, а кровь продолжала литься на землю рядом с ней. Не успел я подумать, что все кончено, как задние ноги животного взбрыкнули в последнем приступе агонии.
Юсуф принялся разделывать тушу. Он слил остатки крови в ведра, отделил голову и конечности, вырезал легкие и потроха, очистил желудки от остатков непереваренной травы. Затем он разрубил тушу на мелкие куски.
Я спросил Юсуфа, зачем он умертвил животное.
— Каждую ночь я кормлю гиен, — ответил он. — Этим занимался мой отец и отец моего отца. Мой старший сын Аббас будет делать то же самое. Это традиция нашей семьи, обязанность, которая передается из поколения в поколение.
— Корова была больна?
— Нет! — воскликнул Юсуф. — Мы кормим их самыми лучшими коровами и убиваем их по правилам, выпуская всю кровь.
— А что будет, если вы не покормите гиен?
Лицо Юсуфа внезапно застыло, словно маска.
— Если мы не покормим их, они нападут на Харар и унесут всех детей.
— Они когда-нибудь вас кусали?
— Много раз, — ответил человек-гиена, запихивая в рот измазанными в крови пальцами листья ката. — Но лучше пусть кусают меня, чем едят наших детей.
— А сколько людей-гиен в Хараре?
Юсуф гордо выпрямился и рыгнул.
— В прежние времена их было много — не меньше десятка. Городу ничего не угрожало, потому что гиены были довольны. Но теперь молодежь не хочет заниматься этим делом. Они не понимают, какую ужасную цену им придется заплатить. Если никто не будет кормить гиен, животные разозлятся и одичают.
— А кто платит за мясо?
— Это большая проблема, — озабоченно произнес Юсуф. — Некоторые семьи с детьми жертвуют деньги, но этого обычно недостаточно. Вы видите, как мы живем — совсем нищие. Я трачу лишние деньги на то, чтобы гиены получали самое лучшее мясо.
Я спросил его о золоте.
— Эти существа бессмертны, — ответил он. — Это точно. Они духи или джинны. Это правда — они охраняли золото Соломона и защищали его от сатаны.
— А вы никогда не пытались найти сокровища?
— Только сумасшедший станет рисковать жизнью и идти за гиенами в их логово, — сказал Юсуф. — Любой, кто осмелится забраться в их норы, будет разорван в клочья.
Бормоча что-то себе под нос, Юсуф удалился. Каждый вечер, перед тем как скормить гиенам тушу коровы, он совершал омовение, собирался с мыслями, молился и сжевывал огромное количество листьев ката. Он молил Аллаха сделать так, чтобы укусы не были сильными, чтобы гиены остались довольны, а дети города пребывали в безопасности до самого утра.
К девяти часам высоко в небе над Хараром сияла луна, освещая желтоватым светом беленые стены дома. Юсуф жевал кат с самого полудня, и теперь его зрачки расширились до максимально возможного размера. Амфетамин придал ему сил, которые были нужны для встречи с гиенами.
Перед началом кормежки он выплеснул ведра с кровью как можно дальше от дома, чтобы кровь пропитала потрескавшуюся землю. Острое обоняние гиен быстро сообщит им, что угощение готово. Затем Юсуф уселся на перевернутую бадью и стал звать животных по именам.
В этот момент появилась первая гиена. Прижимаясь к земле, опустив голову и глухо рыча, животное метнулось туда, где была вылита кровь, и принялось с остервенением лизать землю; пятнистая шкура блестела в луче моего фонарика, а глаза сверкали, как осколки хрусталя. Юсуф заговорил с гиеной на каком-то незнакомом языке. Затем он бросил животному кусок требухи. Посмотрев в ту сторону, я увидел остальных животных; их темные силуэты метались в свете луны, словно призраки. Свистя, выкрикивая имена животных и непонятные слова, человек-гиена приманивал их.
Когда Юсуф нанизал кусок говядины на палку и зажал ее в зубах, я попятился, стараясь отодвинуться подальше от ведер с мясом. Гиены осторожно крались к добыче; шерсть на их спинах стала дыбом. Стая становилась все больше. Вскоре я уже не мог их сосчитать — шестьдесят или больше. Гиены по очереди сдергивали мясо с палки. Постепенно страх проходил, и животные вились вокруг своего хозяина, оглашая воздух звуками, похожими на смех безумца. Время от времени, обуреваемые жадностью, они набрасывались друг на друга. Юсуф кормил гиен больше часа, пока они не сожрали всю коровью тушу.
Перед тем как вернуться в Диредаву, мы с Самсоном зашли перекусить в маленькое кафе.
Все столики были заняты мужчинами, которые курили, смеялись и жевали свежие листья ката.
Мы расспросили трех или четырех посетителей о Юсуфе и гиенах. К моему удивлению, ответы оказались абсолютно одинаковыми. Никто не сомневался, что, лишенные свежего мяса, дикие собаки нападут на город и убьют всех младенцев.
Мужчины были убеждены, что гиены охраняют сокровище, размеры которого даже невозможно представить. Некоторые утверждали, что в ушах случайно застреленных гиен находили золотые серьги. И последнее — покормив животных, Юсуф сам превращается в гиену, убегает вместе со стаей и до наступления утра становится их повелителем.
Услышав об этом, мы выскочили из кафе и по узким улочкам побежали к городской стене.
Перепрыгнув через ров, мы направились к домику Юсуфа. Запах требухи и крови все еще ощущался под деревом, где кормились гиены. Самсон заявил, что докажет несостоятельность всех этих суеверий. Мы обыскали дом, двор и местность вокруг, но человека-гиены нигде не оказалось.
В путешествии по Африке испытаний гораздо больше, чем удовольствий. Автобусная поездка назад в Аддис-Абебу относится к той категории приключений, которые заставляют усомниться в разумности даже самой благородной цели путешествия и мечтать о домашних удобствах. Отвергнув идею опять ехать поездом, я настоял, чтобы мы вернулись в столицу рейсовым автобусом. После нескольких неудачных попыток автобус, наконец, покинул Диредаву, двигаясь со скоростью пешехода. Была полночь. Вскоре стало ясно, что машина неисправна. Коробка передач явно нуждалась в ремонте, а тормозные колодки вообще отсутствовали.