Дом встретил ее настороженной тишиной. У Тины вдруг возникло ощущение, что он тоже скорбит по хозяину. Надежды Ефремовны на кухне не оказалось, девочка-горничная сказала, что той весь день нездоровилось, и она ушла домой пораньше. Вот так, попрощаться ни с кем не получилось, видно, не судьба.
До вылета оставалось семь часов, Тина прихватила из бара бутылку виски, удивительно дешевого, непонятно каким чудом затесавшегося в стройные ряды благородных коньяков и изысканных вин. Впрочем, для ее цели виски сгодится как нельзя лучше. Хочется банально напиться, залить едким зельем зарождающуюся где-то в глубине души боль. Она начнет прямо сейчас. Пару бокалов, не больше. Просто чтобы немного прийти в себя. А продолжить можно будет в аэропорту…
Тина взяла бутылку, на кухне нашла лед, поднялась в свою комнату. Виски, даже сильно разбавленный, был ужасный, под стать настроению. Она пристроила бутылку на прикроватной тумбочке, сняла костюм. Все, теперь в ванну…
Ни ванна, ни виски не помогли. Напряжение и душевная боль никуда не делись, волнами тошноты подкатывали к горлу, сжимали в тисках голову. Рукавом халата Тина протерла запотевшее зеркало, с тоской посмотрела на свое отражение. Нет, так не годится, проще выйти на улицу голой, чем с таким ужасным лицом.
На макияж ушло пять минут, доведенными до автоматизма движениями она подвела глаза, наложила пудру, накрасила губы. Все, здравствуй, привычная Тина, та самая, которой чужды сожаления и душевные терзания. Теперь можно выходить в люди.
— …Часы еще не пробили двенадцать, а Золушка уже сбежала! — Дверь в ее комнату была открыта, а на кровати, прямо в обуви, развалился Серафим. На кончик его остроносого ботинка налип сигаретный окурок. Зрелище это — и Серафим, и окурок — было настолько отвратительным, что Тину затошнило.
— Что ты здесь делаешь?! — Она поплотнее запахнула полы халата, покосилась на дверь.
— Не волнуйся на этот счет, племянница! Я ж с некоторых пор тебе вроде как дядюшка! — Серафим проследил за ее взглядом и плотоядно улыбнулся. — Я отпустил всех горничных.
— Зачем?
— Чтобы нам никто не помешал. Но если тебя смущает открытая дверь, я могу это исправить! — Он встал, потянулся, как сытый кот, запер дверь на замок.
— Убирайся!
Серафим отхлебнул из ее бутылки, брезгливо поморщился, спросил:
— Что за гадость ты пьешь, племянница?
— Пошел вон, я сказала!
— А вот это ты зря! — Он неодобрительно покачал головой. — Ты в моем доме по моей, можно сказать, милости. Не надо мне хамить!
— Это дом моего отца! — Она сделала осторожный шаг в сторону двери.
— Поправочка: это уже не дом твоего отца, а наша с Амалией собственность, так что не рыпайся. Давай договоримся по-хорошему. Ты мне нравишься. Не могу понять, что в тебе такого особенного, но, как бы то ни было, я готов предложить тебе содержание. Только для начала хочу убедиться, что ты того стоишь.
Он хочет убедиться… Тина бросилась к двери, но не успела. В один прыжок Серафим оказался рядом, поймал ее за пояс халата, швырнул на кровать.
— Ну что же ты?! Не надо бояться дядюшки Серафима. Если будешь хорошей девочкой, дядюшка Серафим купит тебе новую помаду и много-много черных платьев. Ты очень сексуальна в черном…
Под тяжестью навалившегося на нее тела Тина начала задыхаться, попытка высвободиться ни к чему не привела.
— Не ерепенься, сука! — От сильной оплеухи из глаз брызнули слезы. — Я же предупреждал тебя, со мной лучше не шутить! — Чужое, пахнущее перегаром дыхание опалило шею. — Сейчас мы с тобой…
…Рука нашарила что-то твердое и гладкое — бутылку с виски. Думать было некогда, Тина просто врезала Серафиму по голове. На многое не рассчитывала — слишком уж неловким был удар, — но, если повезет, боль его отвлечет, и ей удастся выбраться из комнаты.
Тине повезло: башка Серафима оказалась очень хрупкой, удара хватило, чтобы отправить новоявленного дядю в нокаут. Еще не до конца поверив в свою удачу, девушка выбралась из-под неподвижного тела, запахнула халат, осторожно дернула Серафима за рукав — никакой реакции: ни стона, ни движения. И поза такая… неестественная. Может, она его убила? Нет, разве можно убить бутылкой из-под виски? Тина спрыгнула с кровати, бестолково закружилась по комнате.
Все, ей конец! Можно сколько угодно рассказывать про самооборону, ей все равно не поверят. Свидетелей ведь нет! Зато есть бутылка, орудие убийства, и есть тело…
О, господи, ну как же это?! Ведь бутылка даже не разбилась, а он лежит и не дышит. Тина присмотрелась — точно не дышит! Надо было бы проверить пульс, но она не отважилась, торопливо, путаясь в вещах, оделась, сунула бутылку, орудие убийства, в сумку, потянулась за лежащим на комоде кошельком…
— Сука! — Громкий рев заставил ее испуганно взвизгнуть, метнуться к двери, сломя голову броситься вниз по лестнице.
Сверху послышался грохот.
— Далеко не убежишь, панкушка чертова! — Серафим, живой и более или менее здоровый, перегнулся через перила, всматриваясь в темноту внизу. — Убью, гадина!
Тина не стала ждать, когда он окончательно придет в себя и приступит к осуществлению своей угрозы, выскользнула на улицу.
Жив, слава тебе господи! Конечно, он выродок и заслуживает наказания, но она не убийца! От невероятного облегчения подкосились коленки, Тина едва не упала. Рано радоваться, нужно выбираться из поместья. Если Серафим решит устроить на нее охоту, здесь ей никто не поможет.
Она воспользовалась той самой лазейкой в стене, через которую когда-то, теперь уже невероятно давно, пыталась сбежать от отца. Ей повезло, несмотря на прошедшие годы, лазейка была на месте, но на этом везение кончилось. Уже выбравшись на шоссе, Тина вспомнила, что кошелек так и остался лежать на комоде. А в кошельке было все: деньги, кредитка.
Приплыли… Что теперь делать? Возвращаться обратно в поместье к озверевшему после ее выходки Серафиму? Это может оказаться опасным для жизни, особенно принимая во внимание его нынешнее бредово-пьяное состояние. Попытаться восстановить свою кредитку? Во-первых, для этого понадобится время, во-вторых, все банки уже давно закрыты, а в-третьих, до банка еще нужно как-то добраться. Остается только один вариант — дождаться утра и вернуться в поместье уже при свете дня. Серафим не посмеет ее тронуть при свидетелях. Идея казалась неплохой и даже разумной, да вот только где скоротать ночку?
Тина достала из сумки бутылку, сделала большой глоток. Виски опалил горло, горячей волной стек в желудок, на душе сразу потеплело. Подумаешь, ночь продержаться! На дворе лето, теплынь, а поблизости есть одно удивительное место. Второй глоток окончательно примирил ее с действительностью. Тина поудобнее приладила на плече сумку, свернула с основной трассы на одно из ее ответвлений. Идти оставалось недолго, всего какой-то километр.
…Мост был красивый, благородно-лаконичный, с изящными изгибами. Он поразил Тину еще пять лет назад. Было совершенно непонятно, что делает такой красавец в этой глуши, дорога-то «мертвая». За все время пути ей не повстречалась ни одна машина. В России такое часто бывает: дорога, которая никуда не ведет, здесь обычное дело. Наверное, как и мост, которым никто не пользуется.
Зачарованное место — Тине оно нравилось. Захотелось подойти поближе, посмотреть вниз, испугаться до потери сознания, так, чтобы страх стер из памяти все воспоминания.
Она с детства боялась высоты, а после гибели Пилата стала бояться еще и рек. Этот зачарованный мост являлся квинтэссенцией всех ее страхов: и высота, и река, а еще ветер. Странно, на дороге ветра нет, а на мосту есть…
Перила были широкими, если забраться на них, наверное, можно увидеть все сразу: и догорающий закат, и обманчиво спокойную гладь реки, и безжизненную ленту дороги. Надо только набраться смелости…
Тина знала, где искать смелость, — в бутылке с виски. Главное, не спешить, чтобы не переступить тонкую грань между отвагой и безрассудством. Пить смелость надо осторожно, маленькими глоточками…
* * *Уже неделю Ян был женатым мужчиной и за каждый прожитый день он неустанно благодарил судьбу. Ему в жены досталась удивительная женщина: красивая, мудрая, сильная. Ее оптимизма и какой-то необъяснимой, граничащей с фанатизмом веры хватало на них двоих. Ян даже начал надеяться, что сможет протянуть больше, чем три недели. Рядом с такой женщиной, как Тина, он будет зубами цепляться за жизнь, бороться до последнего. Только бы не упустить момент, когда придет время уходить. Тина не должна видеть его беспомощным, он оградит ее от этого. Пусть она спорит, говорит, что останется с ним до конца, он уже принял решение. Потом, когда все закончится, с ней свяжется его адвокат, Ян уже составил завещание и сделал необходимые распоряжения.
Думать о собственной смерти было по-прежнему страшно. Правда, теперь к страху добавилась еще и светлая грусть, легкая горчинка, как от хорошего коньяка…
В дверь их номера громко постучали. Интересно, кто это? Тина с мадам Розой отправились в город по каким-то неотложным женским делам и грозились вернуться ближе к вечеру, а сейчас еще только половина десятого утра. Может быть, это Пьер, супруг мадам Розы, пришел пригласить Яна на партию в шахматы? С недавних пор их шахматные баталии стали доброй традицией.
За дверью был не Пьер. За дверью был Шурик…
— Шурик, что ты?.. — Договорить Ян не успел — сложился пополам от удара под дых.
— Нашел стервеца! — сказал друг с мрачным удовлетворением и, аккуратно прикрыв за собой дверь, прошел в номер.
— С ума сошел?! Больно же! — прохрипел Ян.
— Больно ему! Это еще не больно, это пока только разминка. — Шурик хотел было ухватить его за шиворот, но тут уж Ян не сплоховал, провел подсечку, опрокинул друга на пол, сам навалился сверху.
— Пусти! — заорал тот. — Пусти, поговорить надо!
— Разговоры с мордобоя не начинают, — проворчал Ян, помогая Шурику встать на ноги. — Как ты меня нашел?
— Представляешь, с трудом! — огрызнулся тот, отряхивая брюки. — Пришлось частного детектива нанимать. Бешеные бабки на него потратил, между прочим. Ну ты, старик, и выкинул фортель! Что это, черт побери, такое на тебя нашло?! Захотел гульнуть от Алины, любовнице Париж показать?! Понимаю и даже в некотором роде одобряю, но я-то тут при чем?! Почему не предупредил лучшего друга? — Шурик перевел дух и продолжил: — Бизнес, опять же, бросил на мои сутулые плечи, никаких ЦУ мне не оставил. Немиров, не мне тебе говорить, что дела так не делаются. Может, у тебя этот, кризис среднего возраста, раньше времени развился? Или после обследования на радостях решил в загул уйти?
— На радостях?! — Ян озадаченно потер подбородок. Конечно, его друг Шурик юморист и затейник, но «радость» — это, пожалуй, перебор даже для него.
— Кстати, за тобой должок, я врачу бутылочку «Хеннесси» из собственных запасов выделил, да еще и соврал, что это от тебя, чтобы человек не думал, что ты жмот и хамло неблагодарное. Он тебе и лечение прописал, массажиста хотел хорошего посоветовать.
— Массажиста, — Ян криво усмехнулся. — Шурик, где ты видел, чтобы опухоль головного мозга вылечивалась массажем?
— А у кого опухоль? — Шурик испуганно выпучил глаза.
— У меня, дорогой. У меня.
— У тебя?! Господи, а что же ты молчал?! Когда узнал-то?
— Вот тогда и узнал, на компьютерном обследовании, — сказал Ян зло. — Слушай, Шурик, кончай дурака валять. Мне, понимаешь ли, не до смеха.
— Это на том самом обследовании или на каком-нибудь другом? — переспросил друг.
— На том самом.
— Так откуда ты знаешь? Ты же даже к доктору не зашел, сразу слинял куда-то.
— А что заходить, когда и так все ясно?
— Что тебе ясно?
— Что у меня опухоль мозга, и жить мне осталось совсем ничего.
— Кто сказал?
— Да врач твой!
— Подожди, — Шурик потряс головой, — а как он тебе мог это сказать, если ты к нему не заходил?
— Он не мне сказал, а коллеге своему.
— Что?
— Что у меня опухоль со всеми вытекающими. Все, Шурик, кончай этот балаган!
Друг повел себя как-то совсем уж неадекватно: похлопал Яна по плечу и, давясь хохотом, замычал что-то нечленораздельное.
— Очень весело, — Ян поморщился, отошел к окну. — А еще лучший друг…
— Значит, ты бросил все к хренам, когда решил, что у тебя опухоль мозга?! — не унимался друг.
— Я не решил, я знаю, — буркнул Ян. — А ты мог бы проявить хоть немного уважения к чужой беде.
— Знаешь что, Немиров, с сегодняшнего дня ты должен называть меня не иначе как крестной феей.
— Пошла в жопу, крестная фея!
— Дурак, — сказал друг неожиданно серьезно. — Нет у тебя никакой опухоли! Не знаю, что ты там подслушал в клинике, только речь, сто пудов, шла не о тебе! У тебя не опухоль, дурачина! У тебя самый обыкновенный остеохондроз! Физиопроцедуры и массаж — вот что тебе нужно, а ты уже о вечном думаешь.
— Остеохондроз?.. — Комната вдруг закачалась и поплыла. Чтобы удержаться на ногах, пришлось схватиться за стену.
— Ну да! Я собственными глазами видел результаты твоего обследования. — Шурик дружески ткнул его в бок, и этот легкий тычок едва не выбил у Яна почву из-под ног.
— А опухоль?
Друг развел руками:
— Похоже, какому-то другому парню повезло меньше, чем тебе. Хотя и тебя счастливчиком не назовешь. Больше месяца жить с такими тараканами в голове! Я бы свихнулся.
— Я тоже чуть не свихнулся. — Ян вдруг решил, что на полу ему будет лучше, и аккуратно уселся у ног приятеля.
— Эй, Немиров, тебе плохо?! — Над ним склонилось испуганное лицо Шурика.
— Мне хорошо. — Он вяло улыбнулся. Оказывается, радость — это тоже стресс. Еще похлеще, чем горе. Ноги не держат, мозги не варят… — Ты точно не шутишь?
— Да ты что?! Кто ж станет шутить такими вещами?! Все с тобой в порядке. Так что собирайся, труба зовет. Хватит, наотдыхался.
— Подожди, — Ян потряс головой, — дай в себя прийти.
— Ну что ж я, садист какой? Что ж, не понимаю, в каком ты сейчас состоянии? А давай-ка, знаешь что, давай шандарахнем какого-нибудь французского пойла за твое второе рождение! У вас в Париже есть приличная забегаловка?
— Есть, — Ян рассеянно кивнул, — где-то точно есть.
— Ну, так что мы сидим? Вперед, обмывать новорожденного!
Обмывая свое второе рождение, Ян напился. И не напился даже, а упился. Легко потерять чувство меры, когда вновь обретаешь надежду, когда когорта живых готова раскрыть тебе, еще вчера бывшему ходячим мертвецом, свои объятья, когда больше нет необходимости вести обратный отсчет и с содроганием смотреть на календарь, когда смертный приговор заменен на амнистию, когда водку тебе наливает лучший друг и крестная фея в одном флаконе…
Кажется, упившись, он уснул, и сон ему снился какой-то обрывочный и заполошный: индус-таксист, лопочущий что-то на ломаном английском, огромное здание из стекла и бетона, самолет, сосредоточенное и от этого вдвойне хорошенькое личико стюардессы и приглушенный голос Шурика: «Ну вот, Немиров, мы и дома…»
* * *Это был очень плодотворный день, Тина возлагала на него большие надежды. Мадам Роза, с которой она чисто по-женски поделилась их с Яном бедой, со свойственным ей неистребимым оптимизмом заявила, что отчаиваться рано, что в тридцати километрах от Парижа живет одна целительница, способная излечивать даже рак. Тина решилась ехать. Для этого пришлось соврать Яну, что у них с мадам Розой на целый день запланирован шопинг. Ян поверил. Дурачок, как будто она способна думать о каких-то шмотках, когда он болен.
Тине повезло, целительница пообещала помочь. Осталось уговорить Яна. Она уговорит, обязательно. Она же его жена…
Яна в гостинице не оказалось, наверное, решил прогуляться. Теперь он достаточно хорошо знал Монмартр, чтобы не заблудиться в одиночку. Это даже неплохо, что его нет — будет время все как следует обдумать и подобрать нужные слова.