Мы съели на двоих одну тарелку вкуснейшего тыквенного супа и выпили по бокалу вина. Потом поднялись наверх, и, не задвигая засова, как истинные хозяева, занимались любовью долго, неторопливо, наслаждаясь каждым прикосновением, каждым мигом быстротекущего времени вместе.
Я проснулась посреди ночи, сама не зная, отчего. Джейми лежал на спине, закинув руки за голову, глядя в потолок.
— Вы с Робертом хотели завести ребенка?- спросил он, когда заметил, что я не сплю.
— Я хотела. А твой брат считал, что слишком рано. Жёны его друзей беременели ближе к сорока.
— Уверена, что сможешь растить его одна?
"Конечно же нет", — подумала я и живо представила себе, как моя мать, пожав плечами, скажет, что одинокая женщина под тридцать с ребёнком уже точно не нужна никому. Но дело даже не в этом. Если бы Джейми только знал, как сильно я хочу его удержать, на что я готова пойти, лишь бы остаться с ним. Но ему всего двадцать один, он нигде не бывал, ничего не видел. Едва он распробует вкус денег, жизнь засияет новыми красками и ему станет не до бывшей девушки старшего брата.
А я умею работать на двух работах, ютиться в тесных квартирках и выживать в дрянных районах. Мать и бабка помогут. Выльют на меня ведро упрёков, замучают колкостями и сарказмом, но игра стоит свеч.
— Я справлюсь, — сказала я.
Он повернулся и положил руку мне на живот.
— Значит, быть может, ты уже беременна?
Я кивнула. Его прикосновение было таким волнующим, искренним и нежным.
— Здорово, — Джейми улыбнулся и закрыл глаза.
Глава 17
Я проснулась затемно, прислушалась к непривычной густой тишине, не сразу поняла, где нахожусь. В лесу робко покрикивали первые птицы, из приоткрытого окна веяло приближающимися морозами.
— Доброе утро, — сказал Джейми. Он обнял меня под одеялом и от его тела шёл жар, как от нагретой солнцем земли в летний полдень. Я боялась проснуться снова, на этот раз окончательно, и обнаружить, что я в Нью-Йорке, и что мне пора на работу.
— Ты не спал всю ночь?
— Я выспался.
— Мне кажется, тебя что-то беспокоит.
— Тебе не понять.
— Почему?
Он прижался ко мне бёдрами.
— Это беспокоит меня каждое утро, но сегодня — особенно.
— Дурак, — сказала я.
Серьёзного разговора не вышло. Меня накрыло волной нежности, рассыпало на мельчайшие частицы, унесло к неведомым берегам. Я не могла поверить, что в нашем мире, наяву, мальчик может быть таким ласковым и ненасытным.
Я лежала на спине, нежась под пуховым одеялом, когда он сказал, что должен уйти. Кевин, подрядчик, у которого он работал, просил срочно сдать один дом, а Джейми не помешают деньги, тем более сейчас, когда собственный дом требует ремонта, а ценные бумаги деда закрыты как минимум на год. Кроме того, он собирается вернуть мне две тысячи за залог.
Если я и мечтала проснуться в постели миллионера, в моём воображении это выглядело несколько иначе. Я вежливо попросила его сменить тему.
— Но я верну их тебе, хочешь ты того или нет, — сказал он строго.
Вылезти из-под одеяла казалось верхом героизма. Я слушала шум воды, когда Джейми наскоро принял душ. Наблюдала, как он вытирает полотенцем свои кудри, натягивает футболку с длинным рукавом, продевает ремень в не по размеру свободные джинсы.
Кто бы подумал, что я способна любоваться парнем, с которым только что переспала. Жалеть, что не успела вдоволь обласкать его тело, что он снова подарил мне куда больше нежности, чем я ему. Я обожала в нём всё. Эти широкие, чуть покатые плечи, нежную белую кожу, полоску золотистых волос на груди, аккуратные кубики рельефа на впалом животе. Без одежды он выглядел совсем молоденьким и отчего-то пронзительно беззащитным.
— Извини за нескромный вопрос, — сказала я, — но сколько ты весишь?
— Я тяжёлый?
— Наоборот. Из-под тебя не хочется вылезать.
Он подошел и лёг на меня поверх одеяла, с силой вдавил в матрас.
— А так?
— Тоже хорошо.
— Сто сорок, — сказал Джейми, — последние несколько лет я весил сто сорок фунтов. Но сейчас, наверное, меньше.
В метрической системе это шестьдесят четыре килограмма. Мне стало стыдно оттого, что сама я вешу почти столько же. Тоже мне, бывшая балерина.
Мы позавтракали хрустящими тостами и воздушным омлетом, которые Джейми принёс на подносе из кухни, запили горячим кофе со сливками. Это был самый вкусный завтрак в моей сознательной жизни. Я обрадовалась, заметив, что сам он ест со здоровым аппетитом, сидя на краю кровати рядом со мной.
— Я постараюсь вернуться засветло, — сказал он, — там только подшпаклевать, положить плитку и покрасить стены. Вполне возможно закончить часам к четырём. Пожалуйста, не выходи никуда одна, обещаешь?
— Если надо, могу не вылезать из постели.
Он поцеловал меня, словно в последний раз в жизни.
— Чёрт, мне сложно будет сегодня сосредоточиться на работе. Кевину придётся сдать клиентам дом с кривыми стенами и перекошенной плиткой.
Я проспала часов до двенадцати, когда робкое осеннее солнце ненадолго выглянуло из-за облаков чтобы обогреть вершины сосен. Набросила на плечи клетчатую фланелевую рубашку, которую нашла в шкафу, босиком спустилась вниз. Деревянный пол был чистым, шероховатым и на удивление тёплым. Джейми утром включил отопление. Мой рюкзак всё ещё лежал у входной двери. Я достала зарядку для телефона и чистое бельё. Больше ничего распаковывать не хотелось.
Приняла душ в маленькой ванной наверху, так непохожей на просторную комнату с голубоватыми стенами, примыкавшую к спальне родителей на втором этаже. Одинокая зубная щетка Джейми красовалась в идеально чистом стакане. Его пластиковый бритвенный станок, дешёвая пена и одеколон из супермаркета опрятно лежали на полке.
Я побродила по дому, просушивая волосы. В подвале больше не хлопало, в коридорах никто не вздыхал. При ровном свете пасмурного дня особняк Монтгомери стал тихим, смиренным и почти добродушным, словно наконец согласился принять меня в гости. Доски пола податливо поскрипывали под ногами. Потолки, непривычно низкие, построенные во времена, когда надёжность считалась важнее дизайна, благосклонно склонялись над моей головой. Медные люстры подмигивали тёплым блеском, бархатные кресла приглашали взять с полки книгу и, забравшись в них с ногами, погрузиться в события давно минувших дней. Даже свисающие с кухонного потолка сковородки не пытались образумить меня ударом по лбу. Убедившись, что дом больше не намерен мне угрожать, я вернулась в спальню Джейми.
Только сейчас я заметила, что кровать у него узкая, полуторная, и удивилась, как нам вдвоём не было на ней тесно. В дальнем углу ютился под скошенной крышей шкаф, из тех, что продаются в магазинах готовой мебели. У кровати стояла тумба, на которой ровной стопкой были сложены несколько журналов по сноубордингу, сборник рассказов Г. Ф. Лавкрафта издания семидесятых годов и старенький ноутбук с проводом, тянувшимся к розетке у плинтуса. На полу у окна лежали разборные гантели.
Я открыла шкаф и посмотрела на себя в зеркало, висевшее на дверце. Спокойный свет осеннего полудня не скрывал ничего. Ни полноватых бёдер, ни намечающейся морщинки меж бровями, ни припухшей от поцелуев нижней губы. Я собрала волосы на затылке и завязала в хвост. Мне больше не хотелось непроизвольно сутулиться, скрывая слишком большую грудь. Вчера Джейми признался, что семь лет мечтал уткнуться в неё лицом.
Вся его одежда помещалась на двух полках. Я потёрлась щекой о колючую шерсть свитера, вдохнула запах мыла, исходящий от белья. Развернула пару сильно потёртых джинсов подросткового двадцать девятого размера, классического кроя, немодного теперь. Если бы он увидел, как я глажу и нюхаю его одежду, наверняка счёл бы меня сумасшедшей.
Я представила себе, как приду в большой универмаг вроде Мейсиз, когда всюду предрождественские скидки, ёлочные шары, снежинки и свет. Размечталась, как накуплю ему шёлковых рубашек с зауженной талией и широкими лацканами, которые нужно носить расстёгнутыми на пару пуговиц, демонстрируя миру эти прекрасные ключицы. Стану выбирать тёмно-синее или светло-серое, чтобы подчеркнуть его белую кожу и зелёные глаза.
А потом найду несколько пар брюк, узких, собирающихся небрежными складками поверх ботинок, на размер меньше, чтобы сидело плотно, как сейчас носят. Моё воображение понеслось дальше, и я обмерла от умиления, представляя, как будет смотреться на ладной фигуре моего возлюбленного дорогой качественный костюм.
Около двух я включила телефон, обнаружила три не отвеченных звонка от Джейми и тут же перезвонила. Его голос звучал волнительно и непривычно. Он сказал, что соскучился и хотел узнать, всё ли в порядке.
Я стыдилась признаться, что выключила телефон, чтобы не принимать звонков Роберта. Так малодушно с моей стороны.
— Зря я пошёл на работу, — сказал Джейми, — не следовало оставлять тебя одну.
— Не беспокойся, — ответила я, — ты ждал меня семь лет, я никуда не денусь за несколько часов.
— Я думал об этом всю ночь и всё утро. Я откажусь от наследства и мы с тобой уедем отсюда, куда захотим. Мне ни к чему особняк Монтгомери. Мой дом там, где ты и наши дети. Я очень хочу детей, Мадлен, не меньше троих и чем скорее, тем лучше.
— Ты совсем свихнулся, — сказала я, чувствуя себя непозволительно, незаслуженно счастливой.
— Я люблю тебя, — произнёс он тихо и с отчаянием, словно боялся, что нам больше не доведётся поговорить.
Отключившись, я ещё долго сидела на полу и вытирала слезы. Представила себе, как он красит стены в промозглом нежилом доме, стоя на стремянке в мешковатом рабочем комбинезоне, как цветные брызги ложится на его волосы. Если бы знала, где тот дом, нарушила бы все обещания и примчалась к нему.
Я выпила кофе на кухне, сгрызла сочное яблоко, вернулась в постель. Пыталась читать тот дурацкий роман про спасение мира и заснула, прижавшись щекой к подушке, хранившей запах Джейми.
За окнами опускались сумерки, когда я открыла глаза. Парковка на заднем дворе пустовала. Я помнила, что он обещал вернуться засветло, набрала его номер, рискуя показаться навязчивой, но меня перебросило на автоответчик. Оставлять сообщение не стала, всегда ненавидела говорить в пустоту. Да, батарейки садятся в самый неподходящий момент, а работы часто оказывается больше, чем планируешь. Я уговаривала себя не начинать беспокоиться раньше времени, но на душе повисло предчувствие беды.
В коридорах снова гудели злые сквозняки и моё воображение выхватывало из шума ветра голоса, повторявшие шёпотом обрывки мрачных предзнаменований. Я пошла в библиотеку, взяла в руки дневник Фредерика, и, полистав плотные желтоватые страницы, нашла строки, которые мне следовало прочесть два месяца назад.
"Смерть скорая и безжалостная позовёт за собой рождённого под славным именем Монтгомери, либо супружницу его, когда переступят они порог дома, и назовёт он её своею во веки веков."
Далёкий голос того, кто двести лет назад заварил эту кашу, наконец достучался до моего сознания. Несчастье случится не со мной. Я торопливо натянула всю одежду, какая у меня была, схватила ключи от прокатной машины. Намотала на шею колючий шерстяной шарф. Когда я миновала ворота, из тёмной глубины небес затейливыми виражами начали спускаться первые снежинки, бесславно тая на лобовом стекле.
Глава 18
Адрес этого человека я нашла на магните, прилепленном к двери холодильника. Подобно сыщику из телесериала, догадалась, что он работодатель Джейми. Парню, который умеет всё делать сам, ни к чему реклама ремонтного бизнеса.
Кевин, мужик средних лет с обветренным недружелюбным лицом, разговаривал со мной из-за приоткрытой двери. Я не смогла дозвониться и примчалась прямо к нему домой, посреди семейного ужина. За его спиной, в полной тишине смотрели на меня четыре пары любопытных глаз. От волнения мне стало жарко в элегантном шерстяном пальто, таком неуместном в здешнем захолустье. Он не стал спрашивать, кто я, сказал только, что в пять вечера Джейми забрал деньги и уехал.
Влажный рыхлый снег начал скапливаться на обочинах, ложиться на ветви елей, растущих вдоль дороги. Я поехала на стройку, проваливаясь каблуками в грязь и подсвечивая себе телефонным фонариком, осмотрела следы. Здесь не так давно парковалась машина средних размеров, возможно, джип. Красноватый след колёс выворачивал на шоссе, ведущее в город.
Я слишком мало знала о человеке, которого любила и пыталась сейчас найти. Не имела представления, кто его друзья. Знала, не помню уже, откуда, что местные относились к семейству Монтгомери с предубеждением, но не верилось, чтобы они могли недолюбливать Джейми.
Вернувшись в центр, я остановилась у перекрёстка Мэйн стрит и Хилл роуд. Основатели не потрудились придумать улицам оригинальные названия. Хаттингтон был опрятным городком с парой ладных особняков в колониальном стиле, занятых местными властями и полицией, с церковью, увенчанной взмывающим ввысь острым шпилем, с рядом уютных магазинчиков и подмигивающим неоновой вывеской пабом. Чуть дальше, вдоль аккуратных улиц без тротуара тянулись деревянные дома с белоснежными наличниками, обитые одинаковой светло-серой дранкой.
Я вышла из машины на пустую, припорошенную снегом парковку. Полицейский участок, церковь и бар. Власть земная, власть небесная, власть порока.
Луиза не сразу заметила меня за спинами завсегдатаев, переполнявших заведение. Негромко играла музыка, что-то из классического рока. На видавшем виды экране, подвешенном под потолком, передавали бейсбольный матч. Я протиснулась к стойке и дождалась, когда она подойдёт, стараясь не замечать нетрезвые любопытные взгляды мужчин. Понимала, что выгляжу здесь, как павлин в курятнике, но это не самая серьёзная из моих сегодняшних забот.
Луиза сказала, что не видела Джейми дня три.
— Вообще-то, он редко заходит сюда и пьёт только минеральную воду. Такому парню нечего делать в баре.
— Куда он мог поехать? — спросила я, хоть и понимала, что вряд ли узнаю ответ.
— В такую погоду? — она поджала губы и покачала головой, — Мало ли, какая неприятность могла случиться на дороге. Говорят, выше на склонах уже лежит снег. Вы ходили в полицию?
А ведь придётся пойти. Я не могла сказать ей, что остерегаюсь отсвечивать своим европейским паспортом, в котором скоро истечёт виза.
— Хотите чего-нибудь выпить? — предложила она, — Вы выглядите замёрзшей и напуганной.
— Так и есть, — улыбнулась я.
Порция неразбавленного виски улучшила самочувствие, едва я смогла отдышаться. Руки перестали дрожать. Хотелось повторить, но я вспомнила, что возможно, уже беременна, и в душе назвала себя безответственной эгоисткой.
Луиза разнесла по столикам несколько пинт пива, собрала пустые кружки и перекинулась парой слов с хмурыми мужиками, сидевшими прямо под телевизором. Спортивная программа прервалась экстренным выпуском новостей. Двое осужденных сбежали из федеральной тюрьмы в Массачусетсе. Одного схватили сразу, второй ушёл, подстрелив охранника. Власти подозревали, что он попытается пересечь канадскую границу, и выставили заграждения на всех дорогах, ведущих на север.
Когда Луиза снова оказалась напротив меня, я спросила, не знает ли она, к кому в городе Джейми мог заехать.
— У него нет друзей, если вы об этом, — сказала она, — и врагов, пожалуй, тоже не найдётся.
Я сама знала как минимум трёх кандидатов в его враги. Отработав несколько лет в адвокатской конторе и имея дело с семейным правом, я прекрасно понимала, что в случае смерти Джейми (здесь меня прошибло холодным потом) его ближайшие родственники поделят состояние Рэндольфа на три соблазнительные части.
— Вы дальняя родственница Монтгомери, верно? — спросила Луиза.
— Не совсем.
Она подняла на меня внимательный взгляд. Я чувствовала, как слухи, цепляясь за промёрзшую землю тонкими коготками, расползаются по округе.
— Не знаю, стоит ли рассказывать вам об этом, — она понизила голос, — у Джейми не самая лучшая репутация. Он, несомненно, отличный парень, и у него золотые руки. Когда я была на мели после смерти мужа, он отремонтировал бар и попросил у меня смешные деньги. Но не удивлюсь, если он сейчас встречается с какой-нибудь девицей. Все Монтгомери одинаковы. Что Джейми, что его отец, что старик Рэндольф, лет до шестидесяти не пропускавший ни одной юбки.