— "Ничто не потревожит вечного сна, милая Изабель, твой лик туманов не застелет пелена, не занесёт метель...", — процитировала я, — так мило и романтично. Должно быть, она ушла преждевременно, и муж очень её любил.
— Да уж, — усмехнулся Джейми, — наш славный предок сам сдал супругу палачам, когда её обвинили в колдовстве. А потом сочинил об этом кучу трогательных строк.
— Серьёзно?
— Дед так говорил. В библиотеке хранится где-то дневник Фредерика с его стихами.
— Джейми,- попросила я, — расскажи мне, как это произошло?
— Вы хотите узнать о проклятии? — он покачал головой, но я заметила хитрый огонёк, промелькнувший в зелёных глазах, — Лучше спросите у Роберта. Он настоящий Монтгомери, к тому же, он привёл вас в этот дом.
— Роберт ненавидит разговоры о семье, его бесит, когда я спрашиваю об этом.
— Охотно верю.
Соус на огне начал закипать, распространяя пряный запах. Джейми приподнял крышку, плеснул бурбона и снова размешал. Потом засёк время, запустив приложение на телефоне. Он походил на мага, готовящего причудливое любовное снадобье.
Глава 6
Этот эпизод никогда не станет частью официальной истории штата, даже если подлинность событий, описанных Фредериком Монтгомери в его дневниках, в сильно завуалированной, иносказательной форме, перестанет вызывать сомнения специалистов. Уж слишком силён дух нетерпимости, мракобесия и средневековья, окружавший трагическую гибель юной Изабель во второй половине восемнадцатого столетия.
Никто не знает, где побывал Фредерик в славные дни своей молодости, и что заставило его в тридцать с небольшим лет отойти от дел и поселиться в девственных лесах Вермонта, незадолго до того провозглашённого свободной республикой. Говорили только, что в странствиях по Старому и Новому свету, участвуя в битвах и дуэлях, то во славу английской и французской корон, то ради спасения собственной шкуры, он добыл несметные сокровища, способные обеспечить его потомков на много поколений вперёд.
Так или иначе, когда он приобрёл участок земли, поросшей непроходимым лесом в четырёх днях пути к северо-западу от Бостона, когда покинул побережье, с намерением построить там своё жилище и провести остаток жизни вдали от общества, многие сочли его сумасшедшим.
На том месте, где стоит сейчас особняк Монтгомери, Фредерик возвёл двухэтажный дом, напоминавший укреплённый форт времён тридцатилетней войны, с толстыми стенами, сложенными из местного серого камня, с добротной черепичной крышей и узкими окнами, похожими на бойницы.
— Мадлен, как вы относитесь к красному вину? — Джейми поставил на стойку запечатанную бутылку калифорнийского мерло годичной выдержки, достал с верхней полки два высоких бокала и посмотрел их на свет.
— Составите мне компанию?
— С удовольствием, — согласилась я.
По форме, эти бокалы больше подходили для белого вина, но мне сейчас совсем не хотелось умничать. Он откупорил бутылку, наполнил оба бокала доверху, хоть я и просила остановиться. Букет оказался неплохим, гармоничным и немного терпким. В глазах Джейми мелькнули янтарные искорки, когда он продолжил рассказ.
Изабель родилась в семье богатого землевладельца с юга и успела обручиться с избранником своего сердца к тому времени, когда Фредерик похитил её под покровом ночи и не останавливаясь гнал коней по охваченным войной землям до самой границы.
— Прапрадед не просил её руки, — сказал Джейми, — просто решил, что эта женщина нужна ему, приехал и забрал.
— Смелый был человек, — кивнула я, принюхиваясь к запаху яблочного пирога с корицей, поднявшемуся из духовки, когда мой собеседник приоткрыл дверцу, чтобы проверить, затвердела ли корочка.
Я поймала себя на мысли, что если в природе и существует такое явление, как Идеальная Мужская Задница, то, пожалуй, сегодня мне довелось его наблюдать. Всего от пары глотков вина я стала непростительно пьяной и беспечной.
Джейми обошёл стойку, сел на высокий табурет через угол от меня и улыбнулся, медленно поворачивая за ножку свой бокал.
— Вы не боитесь, что я вздумаю вот так похитить вас, Мадлен?
— Зачем тебе это нужно?
— Не скромничайте. Вы умная, красивая, гордая. Такую женщину не каждому посчастливится встретить. Будь я Фредериком, организовал бы вам побег из-под венца.
— Хорошо, что твоё имя не Фредерик, и мы живем не в восемнадцатом веке. К тому же, мне вполне нравится имя Джейми.
— А мне нравится имя Мадлен. Очень нравится.
Он придвинулся чуть ближе и положил ладонь на край стойки. Его коротко и не очень ровно обстриженные ногти контрастировали с моим безупречным маникюром. Я не убрала руку, хотя прекрасно понимала, что сейчас самое время встать и уйти. "Какого хрена ты с ним флиртуешь?" — спросил строгий голос у меня в голове. "А что такого?", — возразил второй голос, с нетрезвым апломбом, — "Он собирается поцеловать тебя? Ну и ладно! Никто ещё не умер даже от неудачного поцелуя с молодым симпатичным будущим родственником. Особенно, если у него красиво очерченные губы с загнутыми вверх уголками. Интересно, сколько девчонок сходили по нему с ума?".
Таймер духовки пропищал, и Джейми неохотно поднялся с табурета.
— Так вот, — продолжил он, подхватывая рукавичками противень, — Фредерик привёз её сюда и венчался в церкви, той самой, заброшенной, на вершине холма. Изабель стала хозяйкой поместья. Она забеременела, но не смогла выносить ребенка, а спустя несколько месяцев в округе началась всякая чертовщина.
Хаттингтон был тогда деревней в две улицы, застроенной деревянными лачугами. В них жили люди, которых Фредерик нанимал во время строительства. Многие из них остались, начали возделывать поля, расчистив от леса низину меж холмов.
Поначалу пропадал только скот, но вскоре в дневнике прапрадеда появились записи о случаях, когда волки похищали деревенских детей. Кто-то пустил слух, что молодая жена хозяина — ведьма, накликавшая беду на округу. Неизвестно, какие тайные враги желали зла Фредерику и Изабель, и чем именно она вызвала неприязнь поселенцев.
Во время зимнего солнцестояния, в самую длинную и тёмную ночь в году, у ворот поместья собралась толпа с ножами и факелами. Эти люди, которых Фредерик Монтгомери пускал на ночлег во время наводнений, которым он помогал деньгами и пропитанием в годы неурожая, требовали выдать ведьму. Трое суток выжидали они у стен. Трое суток сомневался Фредерик, понимая, что разъярённая толпа не остановится и спалит дотла место, ставшее его последним пристанищем на Земле.
В канун Рождества, когда прислуга грозила ослушаться и примкнуть к мятежникам, хозяин приказал отворить ворота.
Изабель вышла, гордо подняв голову, и ни разу не обернулась, чтобы посмотреть мужу в глаза. Говорили, что восходя на виселицу, сооружённую на перекрёстке двух главных улиц, она не издала ни звука.
Только на сороковой день, в предрассветные часы, когда Фредерик провалился в сон, измученный терзаниями совести и тоской по юной супруге, Изабель предстала перед ним, одетая в белоснежную шёлковую мантию и с петлёй на шее. Она сказала, что именем всех христианских святых, путями небесных светил и тайнами мироздания проклинает род Фредерика Монтгомери, без права искупить вину. Отныне каждая женщина, кого приведут в этот дом его потомки, будет обречена на безвременную смерть или тяжкие страдания до конца своих дней.
Джейми подлил вина в свой бокал, выжидающе посмотрел на меня.
— И оно действует, проклятие? — спросила я тихо.
— Мой дед был женат три раза и похоронил всех жен. Мой прадед передал поместье младшему брату и никогда не появлялся здесь. Мой отец и его жена... О них вы, должно быть, знаете. Можете считать это совпадением. Можете назвать меня сумасшедшим. Но я серьёзно хотел попросить вас не выходить замуж за Роберта.
По-хорошему, мне следовало разозлиться. Старинные легенды очаровательны, покуда не касаются твоей личной жизни. Но я была слишком пьяной, чтобы пытаться что-то кому-то доказать. Мне нравилась эта кухня, запахи стряпни, искрящие огоньки в глазах Джейми и его неподдельное внимание к моей персоне. Я собиралась сказать, что всё это чепуха, но замолкла, услышав шорох шин на подъездной дорожке.
Глава 7
Они походили одна на другую, как две фарфоровые куклы: Эва Монтгомери и её шестилетняя дочь. Обе крепкие, темноволосые, с тонкими бровями дугой и дребезжащими надрывными голосами. Обе обманчиво безобидные на вид.
— Так вот вы какая, — сказала сестра моего жениха, входя на кухню.
Она поздоровалась со мной за руку, как мужчина, и нетерпеливо кивнула Джейми. В то время девочка осматривалась по сторонам, подыскивая место, где можно пристроиться с планшетом.
Во взгляде Эвы не было ни капли тепла, ничего похожего даже на притворную доброжелательность и ребяческое желание досадить по мелочи, которыми отличалась тётка Маргарет. В глазах этой женщины я видела лишь глубокую, тщательно взрощенную ненависть.
— Пойдём наверх, дорогая, — сказала она дочери, — у нас ещё будет время узнать мадемуазель Бланшар поближе и выяснить, с какой целью она осчастливила наше скромное семейное сборище своим присутствием.
Когда обе удалились, Джейми допил своё вино и поставил пустой бокал в раковину.
— Держитесь, Мадлен, — сказал он тихо, — семейство Монтгомери, шипя, сползается в гнездо.
Я тоже поднялась наверх и достала из чемодана тёмно-синее платье плотного трикотажа, которое захватила специально для пикника. Простое, в меру облегающее мои округлости, оно подчёркивало нужное и скрывало ненужное, оставаясь при этом скромным и по-домашнему уютным. Я немного потянула время, собираясь с силами, чтобы выдержать вечер в присутствии тётки и Эвы, чувствуя себя, как нерадивая школьница перед экзаменом. За окном Джейми расставлял на лужайке пластиковые стулья, протирал решётки и насыпал угли в громоздкий чугунный гриль.
Вскоре приехал Роберт, и Эва вышла ему навстречу. Они обнялись, как старые друзья, взяли по бутылке пива и сели в стороне от повалившего из печи густого дыма. Он рассказывал о чём-то, жестикулируя, как голливудский актёр. Эва несколько раз показала пальцем на окна дома, и я догадалась, что речь идёт обо мне.
Интересно, что говорил ей Роберт, и за что она так сильно меня возненавидела? Мне нужно самой выяснить ответ. Поговорить с Эвой открыто, доказать, что я ей не враг, не собираюсь нарушать семейную идиллию или вмешиваться в её отношения с братом.
Я накинула на плечи кардиган, чтобы не замёрзнуть ближе к вечеру. По дороге вниз встретила тётку Маргарет, подала ей руку, помогая преодолеть последние ступеньки, выслушала лекцию о том, что цвет моего платья плохо сочетается с туфлями.
— Это правда, что вы были балериной? — спросила Эва, подаваясь вперёд, когда я села напротив. Её невинный вопрос отчего-то звучал, как насмешка. Недобрый взгляд девчонки, не выпускавшей из рук планшет, изучал меня из-за спины матери.
Я пересела поближе к Роберту, пытаясь выиграть время. Хотелось, чтобы он положил руку мне на плечо, проявил немного заботы, демонстрируя Эве, что я здесь не чужая. Но мой жених лишь поднёс к губам бутылку с пивом.
— Не совсем так, — сказала я, — я действительно училась в балетной школе во Франции, но меня отчислили в пятнадцать лет, ещё до серьезных экзаменов.
— Вы набрали лишнего весу или просто доказали преподавателям, что напрочь лишены таланта?
— Я упала с лестницы и сломала ногу.
Эва покачала головой с поддельным сочувствием.
— Сожалею. Получается, если бы не травма, вы сейчас выступали бы на сцене Гранд Опера и мы не имели бы радости общаться с вами.
— Видите ли, — сказала я, — те годы в балетной школе были самым несчастливым временем в моей жизни. Должна признать, что примой я бы всё равно не стала. А угробить собственную юность ради места в подтанцовке сейчас кажется верхом безрассудства. Сцена и успех окрыляют, но жизнь одна, и приходится делать выбор. В чём-то я рада, что несчастный случай сделал его за меня.
— Вы очень рациональны, мадемуазель Бланшар, — сказала Эва, прищурившись, бросив быстрый взгляд на Роберта, — и умеете позволять вещам случаться.
— Прошу вас, просто Мадлен, — сказала я.
Джейми расставил на столе закуски, принёс приборы, напитки и горячее мясо, пахнущее костром и углями. Все принялись за еду, и разговоры утихли минут на пятнадцать. Только тётка Маргарет пожаловалась, что куриные крылышки пересушены, а дочка Эвы, открыв бутылку с диетической кока-колой, пустила в небо шипучий фонтан.
— Вы хотели бы поселиться в этой глуши? — спросила меня Эва, расправившись с тремя кусками мяса и ковыряя вилкой картофельный салат, будто искала в нём утерянные сокровища Фредерика, — здесь, несомненно, есть масса преимуществ.
— Было бы интересно попробовать, — сказала я осторожно, не зная, куда она клонит, — правда, я мало что умею по хозяйству.
— Возьмите пару уроков у Джейми, — бросила она, поморщившись, — впрочем, в полдень я видела, что вы уже вполне обжились на кухне.
"Только не покраснеть", — сказала я себе, — "только не выдать моего искреннего желания вцепиться в жидкую шевелюру этой стервы и выдрать всё до последнего волоска".
— Что ты делала на кухне? — спросил Роберт с улыбкой, — Ты ведь не знаешь даже, как включить плиту.
— Я предложила Джейми помощь, он отказался, — я пожала плечами.
— А кстати, — вспомнила Эва, — это верно, что вы повредили днище на прокатной машине, когда попали в колдобину в асфальте по дороге сюда?
Я почувствовала, что краснею. Мама всегда говорила, что из меня неважный игрок в покер.
— Ещё бы, — сказал Роберт, — пришлось заплатить за починку чёртову кучу денег поверх страховки. На весь штат осталась всего одна такая колдобина, но Мадлен умудрилась найти её посреди дня и на ровном месте.
Эва выглядела встревоженной.
— Насколько я понимаю, — сказала она, — это случилось недалеко от того поворота, где...
— То самое место, — сказал Джейми, собирая со стола, — с точностью до фута. Но сегодня утром никакой колдобины там не было, я проверил.
На лужайке повисло тяжёлое молчание, нарушаемое лишь писклявой музыкой из планшета девчонки.
К моему облегчению, позже разговор переключился на общих знакомых. Брат и сестра стали вспоминать школу и разные забавные случаи тех лет. Эва подчеркнула несколько раз, что её детство было прекрасным, потому что она посещала обычную школу, а не в балетную, при Гранд Опера.
Солнце клонилось к закату, тётка Маргарет задремала в плетёном кресле, которое Джейми вытащил на лужайку и протёр от пыли. Я хотела помочь ему отнести на кухню грязную посуду, но он протестующе замахал руками. Эва показывала Роберту фотографии на телефоне, они посмеивались и подталкивали друг друга локтями, как дети.
Я почувствовала внезапно накативший приступ меланхолии. Уже второй раз за день я не знала, чем себя занять. Обойдя лужайку, села на край низкой, поросшей мхом стены, за которой начинался овраг. За ним мягко шумел лес, куда теперь я не решилась бы зайти даже под угрозой смерти. Мои мысли занимал тот одинокий человек с охотничьим ружьём, когда я услышала над ухом её голос.
— Я вижу тебя насквозь, — сказала Эва, — и, в отличие от брата, понимаю, какая ты расчётливая дрянь.
Подняв на неё взгляд, я не нашлась, что ответить. Не то, чтобы эта враждебность застала меня врасплох, просто нужные слова всегда приходили ко мне слишком поздно, когда хамящий собеседник уже успевал отпраздновать триумф.
— Что я сделала вам? — спросила я наконец.
— Ты обдурила моего брата и собираешься оттяпать кусок земли, принадлежавшей моим предкам двести пятьдесят лет. Возвращайся туда, где тебя родила мать. Оставь нашу семью в покое.
— Тогда почему ты не живёшь здесь, не охраняешь родные угодья от моих посяганий? Не потому ли, что в Калифорнии ниже налоги и больше перспективных женихов?
— Я, в отличие от девок твоего типа, могу сама заработать на жизнь, мне не нужно для этого охмурять богатого мужчину. И да, если тебе интересно, я завела ребёнка без мужа, не надеясь ни на чьи подачки. Твоё место на сцене дешёвого кабака, а не в нашем фамильном особняке. Дай мне малейший повод, и я уничтожу твои отношения.