Мир переживших наводнение был удивительно красив. Море, поглотившее их родных и близких, переливалось всеми оттенками синего цвета, а редкие зеленые пальмы мерно раскачивались под тихим ветром. Новый «Сони» идеально передавал всю цветовую гамму; место катастрофы в самом деле походило на райское местечко в одном из южных морей, а из его окна была видна одна лишь грязь, серость да Шорти с болтающимся языком.
Песок, по которому брели потерпевшие, ослепительно белый и намного красивее того, что бил в его стеклянные двери. Песок западного Техаса тверд, как гранит. Дуэйн не раз попадал в песчаные бури и ненавидел его. В мечтах он часто уносился туда, где сильный ветер не швыряет песок тебе в лицо.
Его воображение отказывалось видеть в азиатской трагедии бич Божий, он охотно представил чудовищных размеров волну шириной в четыреста пятьдесят миль, которая обрушилась на Талиа, сметая с лица земли здание суда со всеми, кто в нем находился. Он понимал, что эта мысль низка, поскольку пострадают ни в чем не повинные люди. Но, с другой стороны, как соблазнительно просто решить проблему Джанин, проблему, с которой, так или иначе, ему придется столкнуться.
Когда он проезжал мимо Лос Долорес, коричневые стены которого казались еще мрачнее под яркими солнечными лучами, в сознании Дуэйна всплыл тот день, когда он смотрел сюжет о наводнении в Индии. В состоянии депрессии память играла с ним злые шутки: вместо того чтобы воспроизводить сцены веселья и счастья, которых было много в его жизни, она выдавала одни угнетающие эпизоды. Дуэйн считал себя в общем счастливым человеком, но когда серьезная хандра наваливалась на него раза два в год, он с трудом вспоминал, что же именно происходило за эти сорок восемь лет его счастливой жизни. Его склад ума разительно отличался от склада ума Минервы, с которой он не раз беседовал на эту тему.
– Черт! – выругалась она однажды. – Я просто запоминаю хорошее, а плохое выбрасываю из головы.
В то же время она была убеждена, что у нее спинальный менингит, хотя соответствующие симптомы полностью отсутствовали.
– В тебе больше оптимизма, чем во мне, – пришел к выводу Дуэйн.
– Нет. Во мне больше безумия, – ответила Минерва. – Ты слишком здравомыслящий, Дуэйн. Во всем нашем округе не найдется более здравомыслящего человека, чем ты. Вот в чем твоя беда.
ГЛАВА 15
Глядя на Лос Долорес, Дуэйн попытался представить, что в этот момент чувствует Джейси. Ему захотелось остановиться и позвонить в дверь, как когда-то поступила Карла. Возможно, Джейси дома, тоже страдает от депрессии и ждет не дождется, когда кто-нибудь позвонит в дверь.
Она может лежать на огромной, как у него, кровати и смотреть аналогичный телевизионный репортаж, переживая сильнее, чем он. Она, вероятно, с радостью вспомнила бы то время, когда в течение двух лет они ходили друг к другу на свидания, и эти короткие недели любви… любви тридцатилетней давности.
Дуэйн также не мог не вспомнить, как давал себе слово никогда не забывать ее, но вскоре, возвратившись в родной город из Кореи, покончил со всем этим. В его отсутствие в Талиа переехала Карла. Она работала кассиром в бакалейном магазине. Они стали встречаться, поженились и с тех пор живут вместе.
Даже Сонни Кроуфорд в конце концов перестал сходить с ума по Джейси, а он любил ее сильнее.
Дуэйн подумал, что теория Руфь Поппер неверна. Он не боялся снова влюбиться в Джейси. Чтобы после того, что между ними было, снова возникла любовь? Нет, на это не приходится рассчитывать. Боясь нарушить ее уединение, он не желал вмешиваться в личную жизнь другого человека, поскольку сам был почти лишен возможности уединиться и настолько высоко ценил одиночество, что мог часами гнать машину по проселочным дорогам, лишь бы побыть наедине с самим собой. Нет, он не собирается вмешиваться в личную жизнь Джейси, решил Дуэйн, и вскоре Лос Долорес безжалостно исчез в зеркале заднего вида.
По дороге в город он заскочил в салон тетушки Джимми, чтобы поразмышлять за пивом. Заведение тетушки Джимми представляло собой захудалый тесный кабак. Доски, которыми он был обшит, не красились лет тридцать, и его хозяйка, простая и серьезная женщина маленького роста, предпочитавшая не наводить на лицо марафет, сидела весь день у кассового аппарата и курила сигарету за сигаретой, равнодушная ко всему, что происходило вокруг нее. В свое время она разорилась, управляя дешевым магазинчиком, а это заведение приносило ей солидный доход, но все равно тетушка Джимми выглядела так, словно она продолжает владеть своим дешевым магазинчиком.
Дуэйн с удовлетворением отметил, что в этот час никто из его рабочих не надувается пивом. Да и зачем им это заведение, когда они прекрасно могут поспать в тени деревьев.
– Официантка отправилась в парикмахерскую. Пиво можешь налить сам, – пробурчала тетушка Джимми, не настроенная на разговор, что вполне устраивало Дуэйна.
Бар был пуст, если не считать местного стража из дорожной полиции, вдовца со скорбным лицом по фамилии Джолли, которого все звали по его инициалам – П. Л. Поговаривали, что П. Л. имеет виды на тетушку Джимми, но Дуэйн ничего такого не замечал.
Дуэйн налил себе пива и подсел к П. Л. Он всегда старался поддерживать хорошие отношения с полицией, ведь редкий день обходился без того, чтобы кто-то из его семьи не был за что-то арестован.
– Привет, П. Л. Как ведет себя Дики?
– Ужасно. Говорит, что организует бунт, если мы не выпустим его из тюрьмы. Хорошо еще, что с ним никого нет, кроме черномазого, да и тот в отключке.
– Звучит не очень весело, – сказал Дуэйн. – Каким образом он оказался в отключке?
– А кто его знает, – протянул П. Л. – Случилось вчера вечером. Сегодня вызвали доктора, придет и осмотрит его.
– Дики в самом деле выжимал восемьдесят пять в школьной зоне?
– Точно, твой парень ездит как сумасшедший, не так ли? Но Дики мне нравится. Он старается никому не причинять зла. Просто из него прет энергия.
– Надеюсь, что со вторым заключенным все обойдется, – вздохнул Дуэйн. – У нас столетие на носу, и негативные сюрпризы нам ни к чему.
П. Л. какое-то время задумчиво курил. Мысль о негативных сюрпризах подействовала на него угнетающе.
– Что-то многие начали отключаться, – резюмировал он. – Лупят нещадно друг друга по башке, потом попадают к нам в кутузку… Не успеешь опомниться, а они уже в отключке. Персонал прямо сбился с ног.
– Не мне вас учить. Но нельзя ли вызвать «скорую» и отправить их в больницу?
– Можно, конечно, – не торопясь, продолжал П. Л., – но я даю им обычно день-два, чтобы выяснить, не валяют ли они дурака. Эти орлы любят прикидываться, а попав в больницу, начинают приставать к сестрам или выбрасывать другие фортели. А приставлять к каждому охранника – накладно.
– Я думал, Карла уже освободила Дики под залог.
– Она была у нас, но Дики что-то выдал ей, вот она и передумала. Этот ваш дуралей порой не знает, что такое несет языком.
– Бывает, – согласился Дуэйн. – Если кто и способен подбить к бунту «отключенного», так это он.
П. Л. широко улыбнулся в знак согласия.
– Весело проводит жизнь ваш парень. Это уж точно!
ГЛАВА 16
Дики особенно не радовался, когда отец приехал вызволять его из тюрьмы. Это был высокий и длинноногий юноша с торчащими в разные стороны пшеничными вихрами и живыми голубыми глазами.
– Я бы успел сделать всю дневную работу, если бы ты вытащил меня отсюда пораньше, – упрекнул он отца.
– И на кого же ты работаешь целый день? – спросил Дуэйн.
В ходе автогонок в запрещенной зоне Дики ухитрился разбить передок своего пикапа. Он редко снижал скорость и, как правило, в год разбивал по три-четыре машины. У местного фордовского дилера всегда стоял наготове пикап, который требовался Дики.
Авария с машиной заставила Дики пересесть на машину отца, что привело в восторг Шорти, который любил Дики почти так же сильно, как Дуэйна. Он попытался выразить свою привязанность, игриво схватив Дики за локоть, но тому не понравилось такое проявление чувств, и он вышвырнул собаку в окно.
К счастью, в это время они свернули с мостовой на мягкую грунтовую дорогу и ехали на малой скорости. Шорти не то чтобы очень пострадал, но был немало озадачен. Подобно близнецам, Дики играл в странные игры. Двойняшки швыряли в Шорти камни, а Дики вот вышвыривает его из окна. Как ни в чем не бывало Шорти вскочил на ноги и принялся догонять машину.
– Не смей выбрасывать собаку из окна, – предупредил сына Дуэйн. – Она не твоя.
– Она станет ничьей, если подлая тварь снова укусит меня, – заметил Дики, на котором была одна из футболок матери с лозунгом: КОГДА ЖИЗНЬ СТАНОВИТСЯ КРУТОЙ, КРУТОЙ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В КОЗУМЕЛЬ.
Семейство Муров однажды попыталось (а сколько было таких попыток) провести идиллический отдых в местечке под названием Козумель. Их багаж еще только разгружался, а Дики успел избить швейцара отеля, заявив, что тот косо на него посмотрел. У Дуэйна было на этот счет другое мнение: пребывание в течение нескольких часов среди родных братьев и сестер привело к тому, что Дики ударил первого попавшегося.
В тот же день Нелли приняла какой-то странный наркотик, покрылась зелеными пятнами и чуть было не задохнулась. Близнецы были в своем обычном репертуаре. Только одна Карла наслаждалась пребыванием в Козумеле. Она все время резвилась на пляже, тогда как Дуэйн потратил целое состояние на взятки, чтобы его детей не депортировали из Мексики.
Дуэйн не выпускал из поля зрения Шорти, бежавшего ярдах в ста от машины. Местные койоты тоже обращались с ним как с игрушкой и часто поджидали Шорти в засаде, но до серьезной драки обычно дело не доходило, и только раз ему порвали ухо.
Дуэйна угнетало, что ему нечего сказать сыну в те редкие минуты, когда представлялась такая возможность. Он понимал, что ему полагается дать Дики разумный отцовский совет, но когда выпадал случай, как, например, сейчас, после вызволения из тюрьмы, ничего путного не приходило на ум.
– Перед тобой открыт весь мир, – наконец произнес Дуэйн. Дики, может быть, и не слышал его, но на душе у Дуэйна стало легче: по крайней мере, он пытается наставить родного сына на путь истинный. – Ты можешь стать кем захочешь. У тебя полно энергии, а ведь без нее никуда.
– Как и без «бабок», – отрезал Дики. – Давай купим самолет и займемся кокаином на широкую ногу.
– Нет, я не буду заниматься кокаином на широкую ногу, и ты тоже, – осадил сына Дуэйн. – Пока ты молод, надо заняться чем-то дельным.
– Толкать наркоту – благое дело, – заметил Дики. – Она взбадривает людей, когда налетает северный ветер с песчаной бурей и когда они ждут разорения.
– Ты сам взбодришься, когда мексиканская полиция поймает тебя за шкирку и отрубит пальцы, – сказал Дуэйн, но чувствуя, что сам себе надоел, замолчал.
В это время мимо них промчался БМВ, окутав пылью, и Карла исполнила на клаксоне мелодию одного из своих любимых фильмов – «Городской ковбой». В ее кабине сидел Шорти и недоуменно смотрел на мужчин.
– Мать ездит быстрее меня, – заметил Дики.
– БМВ быстрее пикапа, – согласился Дуэйн, испытывая приступы меланхолии. Нахождение рядом с сыном часто вызывало у него чувство меланхолии. Дики умел внушать симпатию, он был живой и знающий себе цену. Почти весь округ, как мужчины, так и женщины, души в нем не чаяли. Он в своем роде был звездой их города. Дуэйн очень переживал, что он не сумел привить сыну четкого представления о том, как найти себя в жизни или чего от нее ожидать. Он сам вступил в зрелую пору, не обладая этими знаниями, но у его отца просто не было времени, чтобы воздействовать на сына, а его мать была слишком робкой женщиной.
Воспитывая Дики двадцать один год, он пришел к убеждению, что так и не оказал на сына никакого конструктивного влияния. Да что там на Дики – он не оказал решающего воздействия ни на кого из своих детей. От таких мыслей у Дуэйна стало тяжело на душе, поскольку он знал, что во многих жизненных аспектах оказался достаточно состоявшимся человеком. В первую очередь это то, что, начав с нуля, он сумел создать нефтяную компанию, приносящую приличный доход. Строительство бурильных установок, конечно, явилось ошибкой, но в этой ошибке не он виноват. То была оправданная реакция на нефтяной бум, и тысячи людей здесь потеряли еще больше, чем он.
Он упрекал себя в основном за то, что не сумел должным образом воспитать своих детей. Взятые вместе и поодиночке, они казались неуправляемыми, как дикие животные. На них можно сколько угодно орать или посадить их в клетку, но как сделать их менее дикими?
– У них твои гены, – говорила ему Руфь Поппер всякий раз, когда отличался один из его отпрысков.
– И Карлы тоже, – неубедительно вставлял он, не желая один нести бремя ответственности.
Чем дольше он размышлял над судьбой своих детей, тем больше задумывался о своих генах. Он купил две книги по генетике и попытался в них разобраться, но, приложив полученные знания к своим отпрыскам, столкнулся с неразрешимыми проблемами. Глядя на родных чад, он никак не мог выявить у них наличие ни одного своего гена: у всех колючие голубые глаза Карлы, ее соломенные волосы, ее ровные зубы. Его рот сплошь в мостах, зато у Карлы ни одного дупла за всю жизнь и, следовательно, у их детей.
Самая главная черта характера, которую они унаследовали от Карлы, – это, конечно же, решительность. Ни одного нельзя было остановить, если он (или она) чего-то захотели. Для этого требовалась сила, которая превосходила бы их силу, а с годами его возможности шли на убыль. В своих поступках они, все без исключения, руководствовались только своими импульсами. Отчасти, рефлексировал Дуэйн, убежденность является формой целостности личности, но в таком случае это пугающая форма. Дети, разумеется, поступают так, как было заложено в них природой. Но тогда что же это за природа?
Дуэйн не мог припомнить, когда собственные импульсы целиком захватывали его. А вот дети частенько находились во власти самых причудливых капризов. Временами он завидовал им; в отдельные моменты, когда приходилось чуть ли не полдня расхлебывать их проказы, им овладевало кровожадное чувство. Они – вот что странно – чувствовали приближение грозы. Нет, его дети не были глупы.
– О, проклятье! Там Билли Энн, – пробормотал Дики, когда они свернули на дорогу, которую Карла любила называть шоссе, хотя это была довольно скромная подъездная аллея, которая тянулась вдоль каменистого уступа на четверть мили, пока не упиралась в баскетбольный щит. Между щитом и гаражом располагалась бетонная площадка для парковки шести машин.
Дики говорил так, потому что заметил ее машину, неясно вырисовывающуюся у низкорослых деревьев, отделявших дорогу от их дома. У пикапа Билли Энн была небольшая кабина, зато гигантские шины, более подходящие для пустынных пространств Аризоны. Билли Энн, родившаяся и получившая образование в Талиа, первые два замужества провела в Бенсоне – городе этого же штата.
– Главное преимущество больших шин – сразу видать, симпатичный водитель грузовика или нет, – шутливо отозвалась она о своем пикапе, который издалека можно было принять за монстра на ходулях. – И сразу понимаешь что к чему!
Дики воспринял замечание как шутку. Карла не согласилась с ним и периодически подначивала сына по поводу столь вольного высказывания его подруги.
– Что ты сделаешь, если застукаешь ее с симпатичным водителем грузовика? – как-то раз спросила Карла.
– То же самое, если застукаю с безобразным водителем грузовика, – ответил Дики.
– Останови на минутку, – попросил он отца. – Мне необходимо кое-что выяснить.
– Что выяснить?
– У этой женщины скверный характер, – ответил Дики. Его голубые глаза потускнели. Он то и дело вглядывался в зеркало заднего вида.
– До дороги я могу добраться на попутках, – сказал он. – Сейчас мне не хочется возвращаться домой. Отвези меня обратно в тюрьму, чтобы я заплатил свой долг обществу.
На лице Дики промелькнули следы замешательства. Это обстоятельство обрадовало Дуэйна, считавшего своих детей безжалостными чудовищами, и вот у одного из них обнаружились простые человеческие слабости.