– Я же сказал: подожди. Терпение, и только терпение, как говорил великий Карлсон. Следуй за мной, – и Миша, взяв Таню за руку, повел ее к высокому глухому забору.
Оказывается, приятно идти вот так, за ручку, как маленькие. И вправду, так ли важно, куда ты идешь?!
Меж тем Миша подвел Таню к довольно узкой щели на стыке двух бетонных блоков забора.
– Прошу, – сделал он рукой пригласительный жест.
Таня немного сомневалась, протиснется ли она в щель, однако ей удалось это без труда.
Миша последовал за ней.
И они оказались… на строительной площадке. Прямо перед ними возвышался серый каркас высотного дома-башни. Собственно, построены были только боковые стены и этажные перекрытия с лестницами. Дом казался условной моделью, сложенной из простеньких деталек детского конструктора. Вокруг, на площадке, валялся всякий строительный мусор и большие куски бетонных плит.
– Ух ты! Что это? – изумилась Таня.
– Это и есть секретное место, – улыбнулся Михаил. – Пойдем!
Он снова взял ее за руку и повел к дому.
– Погоди, тут я подсажу тебя, а дальше поднимемся по лестнице. – Он легко обхватил Таню, приподнял ее, и девочка вступила в строящийся дом.
– А строители сюда не придут? – спросила она, когда они уже поднимались по лестнице.
– Нет, стройка уже полгода как заморожена. Я сюда с зимы езжу. А еще здесь ребята иногда в пейнтбол играют. Посмотри, вон стены краской испачканы.
– Здорово!
Они поднимались все выше и выше, этаж за этажом, и наконец вышли на верхнюю площадку, под самой крышей.
Таня подошла к краю, присела на корточки и посмотрела вниз:
– Высоко-о!
– Семнадцатый этаж. Почти что крыша мира, – сказал Миша довольно. Он встал рядом с ней, глядя куда-то вниз. – Посмотри, словно весь мир у наших ног. Видишь, машины какие махонькие, а люди вообще как муравьи.
Таню очень волновала высота.
В детстве она боялась высоты, но папа как-то сказал, что боятся только трусы, и за это их никто не уважает и все смеются над ними. Сам папа, как Таня знала точно, трусом не был. Он был журналистом – а это и вправду опасная профессия. Вот он не боялся говорить о всяких там звездах прямо и правдиво. И маленькая Таня как-то поклялась себе, что тоже никогда не будет ничего бояться и вырастет такой же, как отец, и все станут ее уважать. С тех пор умение скрывать свои слабости и страхи она считала, пожалуй, самой главной человеческой добродетелью.
Сейчас вокруг них не было привычных стен, и сердце невольно обдало холодком, и тут же будто расплавленный металл растекся по ее венам. Ветер трепал ее волосы, набрасывая их на лицо, словно шелковую сеть, холодил затылок и нежно шептал что-то в ухо. Люди, здания, деревья – все и вправду казалось маленьким, словно игрушечным, кукольным. Это было действительно здорово!
Как хорошо, что Миша привел ее в такое замечательное место! Тане вдруг стало совершенно ясно, что он – действительно особенный.
Она посмотрела на него – снизу вверх – и улыбнулась.
Странно, при таком ракурсе лицо его вдруг показалось ей надменным и даже не таким красивым, как обычно.
Таня встала, и наваждение исчезло. Миша сделался таким же, как всегда.
– Спасибо, – сказала она. – Место действительно удивительное. Я тоже буду приходить сюда, можно?
– Конечно, – Миша покровительственно приобнял ее за плечи.
Так они еще долго стояли – на самой крыше мира.
Солнце садилось, окрашивая небо на горизонте закатным заревом. Ярко-голубой, розовый, багровый – все это смешалось, словно на палитре сумасшедшего художника. Впрочем, увидь это Таня на картине, она решила бы, что художник переборщил с красками: таких ярких цветов и смелых сочетаний в природе просто не бывает.
Стало холодно, и девочка зябко поежилась.
– Пойдем, – тихо сказал ей Миша, – пальцы у тебя совсем окоченели. Дай согрею. – Он осторожно взял ее руки в свои ладони, поднес к лицу и стал согревать дыханием. – Ну что, отогрелась немного? Тогда и вправду пойдем.
Таня бросила последний взгляд на медленно заворачивающийся в пелену вечера город, и они стали спускаться по лестнице.
А потом, оказавшись дома, она просто сидела в углу дивана, прижимая к груди маленькую диванную подушечку, слушала музыку и не думала ни о чем.
Счастье казалось ей доверху наполненной чашей, которую ни в коем случае нельзя расплескать случайным неосторожным движением.
* * *Шли дни. Отшумели уже вишневые ливни, тысячью лепестков опустившись на истосковавшуюся по летнему теплу землю. Зазеленели деревья, казалось, напрочь позабыв о суровой зиме. Подходил к концу май. Школьная жизнь шла своим чередом.
Но однажды, перед уроком английского, Таня заметила, что класс по-особенному взволнован.
– Что случилось? – спросила она у Ленки.
– Ну, ты, Теплова, даешь! – изумилась та. – Сразу видно: по уши влюбилась! Ничего не замечаешь!
– Ну, заметила уже. Давай, что там, без лирических отступлений, – Таня недовольно поморщилась.
– А вот что. Препод, Алевтина Ивановна, – соседка нашего Борьки Шумова, а у Борьки отец – алконавт. Шумов это долго ото всех скрывал, а она, прикинь, проболталась классной: «Мол, будьте внимательны к мальчику – у него семейные проблемы».
– Не знала, что у Борьки отец пьет. – Таня достала тетрадку, отыскивая нужный материал.
– Вот-вот. Я тоже не знала!
– И что теперь?
– Да не ройся в тетради! Сегодня никто ничего не готовил. Все равно весь класс решил бойкот Алевтине устроить.
– Правда? И за что? – Таня внимательно взглянула на подругу.
– Как за что, – удивилась Ленка, – за болтливость, конечно!
– А ты вот мне тоже про Борькиного отца рассказала. Теперь и тебе бойкот объявить нужно? – Таня наконец нашла нужную страницу и углубилась в чтение.
– Ты что, правда так думаешь? – растерянно прошептала Ленка, хлопая глазами.
В этот момент в класс вошла Алевтина Ивановна.
Все расселись.
Таня заметила, что Таточки на уроке нет: ну конечно, как умная девочка, она предпочла избежать щекотливой ситуации. Наверняка сказала, что заболела.
– Good morning, – поздоровалась Алевтина, но никто ей не ответил.
Под осуждающее молчание класса она раскрыла журнал и начала опрос:
– Астокова.
Рослая белобрысая Людка Астокова даже не поднялась из-за парты.
– Я не готова, – ответила она, лениво жуя жвачку.
– Почему?
– А потому, что у меня соседи, – Людка специально выделила это слово, – болтливые.
Алевтина побледнела.
– Можешь садиться, Астокова. Плохо, – сказала она и снова заглянула в журнал: – Блинов.
– У меня такая же ситуация, – отозвался с последней парты полноватый парнишка. – Знаете, от соседей никакого спаса нет. Ну, только представьте: во все вмешиваются.
Алевтина вызвала еще несколько человек, и каждый в меру собственной сообразительности отпускал какую-нибудь шутку.
Таня заметила, что у Алевтины дрожат руки и она уже на грани срыва, но упорно продолжает опрос.
«Интересно, а как в этом случае поступила бы Мишина бабушка?» – подумала девочка.
Тем временем учительница дошла и до Таниной фамилии.
Таня вспомнила, как чувствовала себя там, на высоте недостроенного дома, улыбнулась и встала.
– I’ve read this story [5]… – начала отвечать она тот кусок, который они прорабатывали вчера с Мишей.
Англичанка слушала ее с удивлением.
– Молодец, Таня. Я вижу у тебя большие успехи и рада, что ты занимаешься… и никакие соседи… не мешают тебе, – сказала она, когда Таня закончила. – Садись, пожалуйста, на место. Я ставлю тебе «четыре». Но это хорошая четверка. Думаю, при желании ты можешь добиться большего!
Класс напряженно молчал.
– Все вопросы, не относящиеся напрямую к нашему уроку, предлагаю оставить до перемены, – продолжала Алевтина Ивановна. – Я готова их обсудить. А пока, пожалуйста, если вы хотите о чем-то поговорить, делайте это по-английски или выходите из класса.
Кто-то неуверенно кашлянул, но все продолжали сидеть на своих местах.
– Вот и хорошо, – сказала Алевтина. – А теперь я прочитаю вам небольшую историю. Возможно, кто-нибудь сможет вкратце пересказать ее своими словами…
На перемене ребята окружили Таню.
– Ты чего? – спросила ее Астокова. – Тоже решила в предательницы податься?
– Кажется, я ни о чем ни с кем не договаривалась и никого не предавала, – ответила Таня. – Я лежачих не бью. – Девочка с усмешкой оглядела одноклассников. – И еще: легко нападать всем вместе. А вы попробуйте по отдельности, каждый за себя. Что, слабо? И вообще, мне кажется или вы уже переплюнули Алевтину? По части распространения информации. Разве нет?
Молчание затянулось, и вдруг послышался громкий смех.
– Ну, Теплова! Ну, молодец! Хватка волчья! – проговорил Сашка Торин, отсмеявшись. – А мы, правда, уже почти всю школу в Борькину ситуацию посвятили.
– Да, – подтвердила Ленка. – И Таня не предательница, просто она всегда идет своим путем.
Глава 8
В театре теней
Заканчивался май, а вместе с ним и учебный год. Приближались каникулы.
Работа над куклой была завершена. Таня ужасно волновалась – это была ее первая самостоятельная кукла. Для волос она тщательно отобрала шелковые нитки трех цветов – бледно-желтые, золотые и медно-рыжие. С одеждой тоже пришлось повозиться, и девочка исколола все руки иголкой, пока добилась приемлемого результата. Но больше всего хлопот ей, конечно, доставили крылья. Пришлось тайком от мамы подпороть подушку и выбрать самые красивые и пушистые перья.
Самой Тане кукла ужасно понравилась. Сидя на диване с книгой или слушая музыку, девочка то и дело подходила к книжным полкам, где кукла, потеснив Тину, заняла почетное место, брала ее в руки, гладила по мягким волосам, заглядывала в лицо…
Кукла так и не назвала своего имени. Вернее, у нее было одно человеческое имя, но девочка обычно звала ее просто – Ангел.
Вроде все готово. Оставалось показать ее Марине.
И вот однажды она решилась и набрала знакомый номер.
– Марина, привет! Можно я к тебе приеду? – заговорила она в трубку, немного волнуясь.
– Танечка? Конечно, приезжай. Я все равно целыми днями дома, – ответил ей чуть хриплый женский голос.
Они договорились, и спустя час с небольшим Таня уже стояла у подъезда обшарпанной пятиэтажки, набирая на домофоне известный ей код.
Таня не видела Марину немногим больше месяца, но за это время Марина заметно похудела и осунулась.
– Как Ник? – спросила она, как обычно, с порога.
Глядя на ее серое лицо с впалыми щеками и красными прожилками в глазах, Таня не смогла не соврать.
– Все нормально. Интересовался, как ты.
Хорошо, что нужно нагнуться, чтобы снять кроссовки, а заодно и спрятать глаза.
– И… что говорил? – Марина обняла Таню за плечи худой рукой, удивительно напоминающей птичью лапку, и повела в комнату.
– Так… ничего особенного. Он опять по командировкам… Знаешь, в Тунисе был. На развалинах Карфагена!.. Сейчас, наверное, опять куда-то уехал.
Марина вздохнула.
– Ну, да ты садись. – Она с заметным трудом отвлеклась от интересующей ее темы. – Ах, прости. Я же знаю, тебе не терпится… Ну показывай, что принесла.
Девочка осторожно достала из сумки завернутую в кусок черного бархата куклу и протянула ее Марине. Та взяла и принялась молча ее рассматривать.
– Красивое лицо, – произнесла она наконец, – но какое-то… холодное. Слишком идеальное, что ли… даже не пойму… Не знала, что ты любишь ангелов…
Таня смутилась.
– В общем, хорошая работа… если ты хотела добиться чего-то подобного, – продолжила Марина, аккуратно расправляя перья ангельских крыльев. – Ой, смотри, перышко выпало. Как бы твой ангел так своих крыльев не лишился. Ну ничего, сейчас приклеим.
Потом они сидели на кухне. Этот стол, заляпанный красками (некоторые пятна представлялись Тане радужными бабочками, которые на секунду присели на шершавую деревянную поверхность, чтобы потом вновь подняться в воздух), казался Тане самым прекрасным и волшебным предметом на свете.
Здесь Марина создавала кукол, работала над батиком, украшая скользкий шелк яркими пионами и легкими стрекозами, умными кошачьими мордами и багряно-золотыми кленовыми листьями… Таня обожала ее маленькую квартирку, переполненную самыми удивительными и причудливыми вещами – от хрупкой фарфоровой куклы в принцессином платье, расшитом настоящим жемчугом, до старого колеса от велосипеда и деревянного ткацкого станка…
– Слушай, а если я буду умирать, Ник придет ко мне, как ты думаешь? – вдруг спросила Марина, нервно теребя тонкими пальцами, обтянутыми желтоватой, сухой, всегда чуть потрескавшейся кожей, прядь своих жестких каштаново-рыжих волос.
Как она все-таки его любит! Он, конечно, достоин такой любви… но все-таки жаль, что отец не отвечает на нее взаимностью. Они могли бы жить все вместе… И ездить куда-нибудь. Не обязательно за границу – неважно, хоть на дачу… И ходить по музеям…
В пристегнутой к ремню джинсов сумочке разрывался мобильник.
– Ладно, иди, уже половина одиннадцатого. Твоя мать небось изнервничалась, – вздохнула Марина.
Уходя из кухни, Таня заметила большую, наполовину опустошенную бутылку «Мартини Бьянко».
Когда она уже подъезжала к дому, телефон зазвонил снова.
Рингтон услужливо подсказывал, что это Миша.
– Привет, – сказала Таня в трубку. Она была немного удивлена. Обычно он никогда не звонил так поздно.
– Привет, – отозвался Миша, и девочке показалось, что голос его непривычно сух и отрывист. – Ты говорила, что твой отец работает в «Московских огнях». Это случайно не Ник Стар?
– А что случилось? – удивилась Таня. Вопросов об отце она уж никак не ожидала. И что это сегодня все им так интересуются?
– Значит, он, – подытожил Миша. – Так, любопытствую. К тебе это никакого отношения не имеет… Извини, мне ужасно некогда. Созвонимся завтра. – И он отключился, не дожидаясь, пока Таня скажет хоть слово.
Подойдя к подъезду, Таня оторопела. Прямо в щель общей металлической двери был воткнут белый конверт. Девочка взяла его в руки и увидела, что на нем написано ее имя.
Или не ее? Мало ли Тань на все семнадцать этажей?
Конверт оказался запечатан. Внутри, как выявило прощупывание, прятался бумажный лист.
Девочка смотрела на белый маленький конверт, показавшийся ей вдруг черной меткой, врученной Билли-Бонсу. Когда она в последний раз получала не электронные письма? Тем более таким вот странным образом?..
«Должно быть, Круглов! – вдруг осенило ее. – Еще одна дурацкая попытка помириться! А что, вполне в его стиле!»
После пощечины Леша Круглов, жестко опекаемый теперь наконец отыскавшей свое призвание Таточкой, тем не менее несколько раз, вырвавшись из-под власти нового деспота, пытался помириться с Таней. И, разумеется, безрезультатно. Нытики, трусы и предатели интересовали ее меньше всего на этой планете.
«Итак, Круглов. Небось еще маячит где-то поблизости», – подумала она и огляделась. В стороне девочка действительно заметила чей-то темный силуэт, но рассмотреть человека поближе не получилось. Едва она сделала шаг в его сторону, он отступил еще дальше в сумрак и исчез, как исчезают безмолвные тени.
Впрочем, преследовать Круглова, если это, конечно, был он, Тане не хотелось.
«Как романтично!» – решила она, зевая, и вошла в свой подъезд.
Поднимаясь в лифте, девочка вскрыла конверт, скрывающий в своем чреве вовсе не любовную записку, а две газетные вырезки…
Это были статьи, подписанные именем «Ник Стар».
Неужели конверт от отца? Но зачем?
Тихонько проскользнув в квартиру, Таня отправилась в свою комнату и, положив сумку с куклой на стол и взобравшись с ногами на диван, принялась изучать присланные статьи.