дуге, он встает в сторонку, читая что– то из книги Ашера.
Когда звенит звонок, он просто разворачивается и выходит в коридор. К тому времени, как
я запихиваю вещи в свой рюкзак и следую за ним, все, что я вижу, как он толкает дверь и выходит
под солнце.
На обеде я вышагиваю, вышагиваю и вышагиваю, пытаясь придумать, что написать ему,
чтобы дать понять – не будучи очевидным – что здесь не о чем волноваться.
– Ты ведешь себя безумно, – говорит Отэм с бетонного блока, где разложила свой хумус и
овощи. – Сядь.
Я плюхаюсь рядом, чтобы успокоить ее, воруя одну морковку и съедая ее за два хруста. Но
тревога за Себастиана, как резиновая лента, которая туго стягивает мою грудную клетку. Что если
он, действительно, расстроен из– за всей этой фигни с книгой? Я могу начать заново? Да.
Я могу начать заново. Я должен.
Я начинаю покачивать ногой от новой степени паники.
Она, похоже, не замечает этого.
– Ты должен пригласить Сашу на выпускной.
– Опять выпускной, – пихаю ноготь большого пальца в рот, обгрызая его. – Не думаю, что
хочу туда идти.
– Что! Ты обязан.
– Нет.
Она пинает мою ногу своей.
– Ну…Эрик пригласил меня.
Я поворачиваюсь и изумленно смотрю на нее.
– Что? Как так получилось, что я не знаю об этом?
– Понятия не имею. Я запостила это в Instagram.
– Это вот так мы теперь делимся информацией? Случайными постами в соцсетях? – я
достаю телефон. Естественно там есть снимок с дверью ее гаража покрытой разноцветными
стикерами, которые формируют слово «Выпускной?»
Очень креативно, Эрик.
– Ты должен пригласить Сашу. Мы можем пойти компанией.
Дыхание, кажется, застревает у меня в трахее, и я беру ее за руку.
– Я не могу, Отти.
Она пытается скрыть то, как лишается эмоций ее лицо. Это и хорошо и ужасно
В том смысле, не сказать, что Себастиан пошел бы со мной, да ни за что в жизни. Но мое
сердце сейчас принадлежит ему, и пока он не решит, что хочет с ним делать, я не могу отступать.
Отэм разглядывает меня, и мы вдыхаем и выдыхаем в странной синхронности несколько
молчаливых секунд.
Я достаю руку из ее хватки и краду еще одну морковку, на этот раз не чувствуя никакой
вины.
– Спасибо.
Она встает, оставляет свой ланч мне и целует в макушку.
– Я собиралась встретиться с миссис Поло до шести. Напишешь мне позже?
Кивнув, я наблюдаю за ее исчезновением в здании, перед тем как схватить свой телефон с
того места, где он лежит рядом со мной. Набрав несколько вариантов, как все исправить, я
останавливаюсь на:
«Как прошли выходные?»
Он сразу же начинает набирать ответ. Кровь несется слишком быстро по моим жилам.
Точки мигают некоторое время, а затем исчезают, и я ожидаю увидеть трактат о футболе и
переезде из Прово в Орэм, но получаю, спустя пять минут, только:
«Хорошо!»
Он издевается надо мной? Мое сердце больше не в глотке. Оно, похоже, ударяется о
каждый орган, каждое пустое пространство в моем теле. Если бы я закрыл свои глаза, то услышал
бы это. Я даже не знаю, что ответить. Поэтому отправляю просто смайлик с большим пальцем
вверх и откладываю телефон в сторону.
Четыре морковки спустя, я проверяю телефон.
Себастиан отвечает смайликом «горой» и, несколькими минутами спустя, кое– чем еще.
«Мои дедушка с бабушкой приезжают из Солт– Лейк– Сити в эти выходные. Мама
предложила мне пригласить тебя на ужин. Уверен, что для тебя это кажется ужасным, но клянусь,
они очень милые»
«И я хотел бы, чтобы ты пришел»
Глава 10.
Полагаю, что в приглашении Себастиана на ужин зарыт какой– то скрытый код. Может,
это его способ напомнить мне, что нам нужно быть осторожнее. Может, это только способ, как он
может выразить свою тревогу из– за моей книги и его потенциального камин– аута. Потому что,
серьезно, ничто не давало мне четкой картинки того, насколько наша домашняя жизнь отличается,
чем то, что произойдет в его доме, даже он заметил мой интерес.
Но еще здесь дело в том, чем мы занимались на горе. Мы целовались, и это был не простой
поцелуй или случайный клевок, а поцелуй с языками, руками, губами и намерениями. Я не могу
даже думать об этом без ощущения, что меня погружают в теплую воду. А он едва может смотреть
на меня, не краснея, когда мы сталкиваемся. И эти планы на ужин – полное безумие?
Что он творит?
Я всматриваюсь в свое отражение в зеркале через всю комнату. Моя одежда – новая,
поэтому, по крайней мере, сидит хорошо – я вырос так быстро за последние несколько лет, что
мои рукава постоянно слишком коротки, а штаны возвышаются над лодыжками. Я переодевал
рубашку семь раз, и с моей стрижкой, думаю, что выгляжу довольно хорошо. Я волновался, что
буду слишком обычным в рубашке с короткими рукавами Quiksilver. Хотя одеться в рубашку и
галстук было бы как– то самонадеянно, как будто это свидание или знакомство с родителями.
А это не так. По крайней мере, я так не думаю.
– Значит, вы двое… вместе?
Хейли прислоняется к моему дверному проему, сложив руки на своей груди, как будто
оценивает меня через расстояние всей комнаты.
Я снова опускаю взгляд на свою рубашку.
– Черт его знает.
Она щелкает языком, отталкиваясь от двери, чтобы бесстыже плюхнуться на мою кровать.
– Им не нравится такая речь.
Матерюсь себе под нос, потому что, черт возьми, она права. Мне стоит прилагать больше
усилий.
– Ты не знаешь, вместе ли вы, но идешь на ужин с его семьей? Это странно.
– Откуда ты узнала?
– Если это должно было оставаться тайной, то тебе стоит пересмотреть разговоры на эту
тему с папой и мамой посреди дома.
– Это не совсем тайна, но…
Это тайна.
Хейли кивает. Видимо, ей не нужны мои объяснения, и было приятно видеть в ней
вспышку не только эгоцентричной девчонки. Когда мы решили переехать сюда, мои родители
усадили ее и дали четко понять, что ее осмотрительность – это все. Даже я заметил мамину
панику, когда она пыталась объяснить Хейли, что раскрытие меня в приступе гнева, повлечет за
собой катастрофу. Остальной мир не будет всегда таким понимающим, в каком росли мы,
особенно здесь в Прово.
Нагнувшись, чтобы подобрать оставшуюся одежду, я вспоминаю, что Хейли и Лиззи в
одном классе.
– Я увижусь сегодня с Лиззи. И передам ей от тебя привет.
Хейли морщит свой нос.
Я смеюсь, убирая футболки обратно в ящик и развешивая остальное.
– Ты удивишься, когда узнаешь, что они все такие.
Хейли перекатывается на спину и стонет.
– Она постоянно улыбается и здоровается со всеми в коридоре.
– Что за чудовище.
– Как кто– то может быть таким счастливым будучи мормоном? – в ее словах, впервые, я
слышу нашу слепую предвзятость. – Я бы захотела убиться.
Я ни разу не встречался с Лиззи, но ощущаю по отношению к ней желание защитить, в
любом случае.
– Ты похожа на невежественную тупицу.
Заметив мой телефон, заряжающийся на тумбочке, она поднимает его и вводит пароль.
– Сомневаюсь, что она будет счастлива, если узнает, что ты хочешь залезть в штаны ее
брата.
– Заткнись, Хейли.
– Что? Ты думаешь, они все равно бы пригласили тебя на ужин, если бы знали? Для них
ты дьявол, пытающийся заманить их сына в ад.
– Они на самом деле не верят в ад, – отвечаю я, хватаясь за свой телефон. – Не неси
фигню.
– Ой, Себастиан подтягивает тебя и по «мормонству» тоже?
– Вообще– то, об этом мне рассказала мама. Я просто пытаюсь узнать его получше, а это
означает – понять, откуда он родом.
Хейли видит мое лицемерное поведение насквозь
– Конечно, конечно, именно это я и имела ввиду. А он поделился той частью, где они
близки к принятию однополого брака? Или что они признают, насколько жестокой и ужасной
ошибкой была конверсионная терапия? – спрашивает она вперемешку с сарказмом. – Он не
осознает по волшебству, что ты нравишься ему больше чем Бог, или Иисус, или Джозеф Смит.
Это плохая идея.
Ее слова ударяют чем– то уязвимым по моей груди. Я срываюсь, вырываю телефон из ее
рук.
– Дура.
***
Дом Себастиана не менее устрашающий во второй раз. Снаружи можно рассказать все, что
нужно о семье, которая живет внутри: он белый и опрятный, скрупулезно поддерживаемый, но не
чересчур. Он выглядит радушным и безопасным, но и еще как будто я могу облажаться в чем– то,
сломать что– то, оставить отпечатки где– нибудь…возможно, например, на их старшем сыне.
Внедорожник Бразеров стоит внутри открытого гаража, и новенький Lexus припаркован
дальше. Он, должно быть, принадлежит бабушке и дедушке. Я вижу свое отражение в окне с
пассажирской стороны, когда прохожу мимо, и напряжение в моей нервной системе удваивается.
Как я выдержу ужин в самой строго– консервативной семье в Прово, не выставив себя
влюбленным дурачком, каким являюсь?
Возможно, Хейли была права: Это, действительно, плохая идея.
Я подбираюсь перед тем, как нажать на дверной звонок. Он эхом раздается по дому, перед
тем, как внутри слышится голос Себастиана:
– Я открою!
Дрожь волнения толчком заводится в моей груди.
Дверь распахивается, и его вид вытягивает весь кислород, который есть на крыльце. Я не
видел его с занятий, когда все было странно и молчаливо. Он тогда не смотрел на меня, но
определенно смотрит на меня сейчас. Каждый нейрон в моем мозгу, который переживал должен
ли я идти или нет, расплавился в серой материи.
Закрывая за собой дверь, Себастиан выходит на крыльцо. Он в брюках и накрахмаленной
белой рубашке, которая не застегнута у воротничка. Я вижу гладкое горло и ключицы, и намек на
его грудь тоже имеется. Во рту собирается слюна.
Интересно, у него был галстук? Он снял его ради меня?
– Спасибо, что пришел, – произносит он.
Отчаяние берет верх над моим пульсом, и мысль о том, что я сделаю что– то, из– за чего
потеряю все, вонзается болезненным лезвием в мои ребра. Я хочу сразу же заверить его, что
планирую переписать всю свою книгу, но вместо этого выдаю:
– Спасибо за приглашение.
– Хорошо, – говорит он, делая шаг вперед и указывая на дверь.– Ну, это, возможно, будет
скучно. Я просто хочу сразу же предупредить тебя. И прошу прощения, если они начнут говорить
о церковных делах, – он вжимает одну руку в свои волосы, что заставляет меня вспомнить о том,
как это ощущалось тогда на горе. – Это никак не изменить.
– Шутишь? Посмотри на меня. Я обожаю церковные дела.
Он смеется.
– Ну, конечно, – глубоко вдохнув, он приглаживает свои волосы, поправляет рубашку и
тянется к дверной ручке.
Я останавливаю его своей ладонью.
– Это все странно, или только дело во мне?
Я понимаю, что выуживаю какой– то знак того, что он помнит, чем мы занимались, что
ему понравилось это.
Его ответ делает всю мою проклятую неделю:
– Дело не только в тебе, – его взгляд встречается с моим, и затем его лицо пересекает
самая удивительная улыбка, которую я видел. Ни один семейный портрет внутри не был
свидетелем такой, ни на секунду.
Повинуясь импульсу, я выпаливаю:
– Я начал свою книгу заново.
Его глаза расширяются.
– Да?
– Да, – густо сглатываю, давясь своим сердцебиением. – Я не могу прекратить думать
об… этом…но понимаю, что не могу ее сдать, – беспокойство о возможности начать заново книгу
и трепет от его вида кипят одновременно в моем животе. Нервозность облегчает вранье. – Я уже
начал кое– что новое.
Могу сказать, что это то, что он хотел услышать, и он сразу же сияет.
– Это хорошо. Я могу помочь тебе, – он дает себе три секунды, чтобы посмотреть на мои
губы, а потом переводит взгляд на мои глаза. – Готов?
Когда я киваю, он открывает дверь, одаривая меня последним ободряющим взглядом,
перед тем как мы шагаем внутрь.
В доме пахнет свежим хлебом и жареной индейкой, и из– за того, что на улице немного
прохладно, чем внутри, окна покрыты слоем конденсата, затуманивающего стекло. Я следую за
Себастианом мимо небольшой гостиной – Еще раз привет снимку сексуального
семнадцатилетнего Себастиана. Еще раз привет множеству Иисусов. Приветик угнетающей
табличке – до конца коридора к месту, которое открывалось с одной стороны к семейной комнате,
а с другой – на кухню.
Мужчина, я только могу предположить – отец Себастиана, смотрит телевизор.
Он встает, когда замечает нас. Он выше, чем Себастиан, наверное, на пару сантиметров, но
с теми же светло– каштановыми волосам и легкой позой. Не уверен, чего я ожидал – более
устрашающей позы, возможно? – но я не готов к тому, что он протягивает свою руку, чтобы
пожать мою и поражает меня той же подгибающей– колени улыбкой.
– Ты, должно быть, Таннер, – его голубые глаза яркие и мерцают легкой степенью
удовлетворенности. – Много слышал о тебе.
Он…что еще раз?
Бросаю вопросительный взгляд в сторону Себастиана, который демонстративно смотрит в
другую сторону.
– Да, сэр, – отвечаю, быстр поправляя себя. – То есть, епископ Бразер.
Он смеется и кладет ладонь на мое плечо.
– Я – епископ Бразер только в церкви. Зови меня Дэн.
Мой папа никогда бы не одобрил, если бы я называл чьих– то родителей по именам, но я
не собираюсь спорить.
– Хорошо. Спасибо, мистер…Дэн.
Пожилой мужчина спускается по лестнице. Темные завитки волос лежат поверх его ушей,
и, несмотря на строгость его костюма и намечающуюся седину на висках, они делают его моложе,
даже озорным.
– Аарону нужен был ассистент по Лего. Когда он спросил, как я понимаю что делаю, я
ответил, что это из– за моего инженерного образования. Теперь он собирается учиться на
инженера, чтобы бесконечно собирать Лего. Это сработает, полагаю.
Себастиан встает рядом со мной.
– Дедушка, это Таннер. Друг с Семинара.
Он осматривает меня теми же ярко– голубыми глазами.
– Еще один писатель! – восклицает он и протягивает руку для рукопожатия. – Эйб Бразер.
– Приятно познакомиться, сэр, – произношу я. – И только Себастиан писатель. А я ближе
к обезьяне, получившей свободный доступ к клавиатуре.
Дэн и его отец смеются, но Себастиан пристально смотрит на меня, сведя брови вместе.
– Это неправда.
Я бормочу какую– то смешную версию «как скажешь» – потому что – честно говоря – тот
факт, что я могу писать о том, что буквально происходит со мной день ото дня, а потом даю ему
прочитать плохую, идиотскую версию своей книги – по– прежнему унизительно.
На кухне Себастиан представляет меня своей бабушке, Джуди, которая спрашивает, живу
ли я по– соседству. Думаю, это код для «Из какого ты прихода?»
– Он живет в загородном клубе, – объясняет Себастиан, и спрашивает нужно ли чем– то
помочь. Когда они отказывают, он говорит, что мы пойдем, поработаем над моей рукописью.
Паника опрокидывает ведро ледяной воды на мою кожу.
– Хорошо, милый, – говорит его мама. – Ужин будет готов через пятнадцать минут.
Можешь попросить сестер начать умываться?
Кивнув, он уводит меня обратно в конец коридора.