— Это твоя сводная сестра, Доля, — говорила мама.
Мама завела специальный альбом для новорожденной и собирала туда все ее фотографии, начиная с самой ранней, когда ей было всего три дня.
— Потому что она наша родня.
Я никогда не видела свою сестру, но знаю о ней, о Солнце, все.
— Это имя ей небось Сюзи выбрала, — говорила мама с усмешкой.
Фотографий Солнца у нас больше, чем моих. Моя любимая ее фотография — где она, еще малышка, в белом комбинезончике с капюшоном и заячьими ушками. Мама захотела сделать такой же и пришила ушки на мой капюшончик, но не угадала с формой: ушки получились совсем маленькие и круглые, так что я больше походила на белую крыску, чем на зайчика. Но как только Солнце встала на ножки, мама оставила все попытки угнаться за ее потрясающими дизайнерскими нарядами. Когда я стала постарше, мы до бесконечности разглядывали, во что она одета, и с трепетом повторяли имена французских и итальянских дизайнеров.
В альбоме Солнца мне больше всего нравилась та, где она с Дэнни на белоснежном пляже в Барбадосе. На этой же фотке, в тени на заднем плане, есть и Сюзи. Над трусиками у нее уже нависает большое пузо. Она на шестом месяце беременности и ждет Конфетку, мою вторую сводную сестричку. Дэнни растянулся на песке, подтянутый, загорелый, в смешных шортах до колен. Солнце рядом, закопала ноги в песок. Волосы забраны в высокий хвост, огромные темные очки, наверное взяла их у Сюзи, купальник в красно-белую полоску. Она с озорной улыбкой смотрит на отца и совершенно счастлива. Я так часто рассматривала эту фотографию, что мне казалось, будто и я чувствую, как припекают лучи, как плещутся рядом волны, шелестит шероховатый песок и я улыбаюсь своему папе.
ГЛАВА 2
СОЛНЦЕ
— Улыбочку, пожалуйста!
— Все улыбаемся! Вот так!
— Смотрим все на меня! Девочка, да, ты, сбоку, улыбнись.
— Деточка в красных туфлях, улыбайся!
Это он про меня. Я одна не улыбаюсь. Папа демонстрирует журналистам свою знаменитую, слегка кривую улыбку и откидывает назад длинные взъерошенные волосы. Выглядит он очень круто: весь в черном, а на ногах кеды с серебристыми пайетками. Сейчас папа совсем не папа, а Большой Дэнни, от корней волос до огромного перстня в форме черепа с бриллиантами, который оттягивает его мизинец.
Мама тоже улыбается всем, то и дело встряхивая выкрашенными в розовый цвет локонами — в тон гофрированному платью с цветочным орнаментом, перехваченному широким черным поясом со стразами. На длинных ногах черные колготки в сеточку и безумно высокие «лубутены» с красной подошвой. Она давно не работает моделью, но прекрасно помнит, как надо производить впечатление.
Моя сестра Конфетка уже сейчас почти модель. Светлые волосы ей специально для сегодняшней съемки выпрямили, и они рассыпались по плечам сверкающим водопадом. На глазки ей разрешили нанести по одному штриху сиреневых теней — в цвет пышного платья. На плечах у нее черная вельветовая курточка со всеми ее значками и брошками, а на ногах колготки в черно-лиловую полоску и маленькие черные туфельки с острыми носами. Этот наряд она придумала сама, хотя ей всего только пять. Конфетка умеет вести себя как звездный ребенок с самых первых шагов.
Ас еще маленький, и звезды ему глубоко неинтересны. Сначала его хотели одеть в мини-версию папиного наряда, но он визжал и отбрыкивался, а потом заявил, что ни за что не наденет этот дурацкий наряд. Ему нужен костюм Тигрмена, а не то он всех закусает. Так и оставили его в костюме Тигрмена в золотую и черную полоску с длинным хвостом. А мама ему еще усы нарисовала.
При его появлении все тут же заахали и заворковали. Ас рычит, и все понарошку пугаются. Проще игры не придумаешь, но Ас счастлив и готов играть в нее с утра до вечера.
Вспышки фотокамер радуют его гораздо меньше. Он жмурится, прячет голову и хватает маму за руку. Она подняла его, прижала к себе, а он уткнулся носом ей в шею и даже немного улыбнулся.
А я не улыбаюсь. Не могу. Мне запретили.
— Зубы не показывай, испортишь снимки, — прошипела мама, когда наш «Мерседес» подъехал к красной дорожке.
У меня между передними зубами щербинка, а боковые наезжают друг на друга. Мама говорит, что мне надо вырвать несколько зубов и поставить брекеты, но я очень боюсь боли. В любом случае, как сказал нам зубной врач, надо подождать несколько лет. Я бы с удовольствием подождала несколько столетий. Впрочем, даже с нормальными зубами я испорчу любую семейную фотографию. Я не такая светленькая, как Конфетка, и не такая очаровательная, как Ас. Они похожи на маму. А я на папу. Я темная, у меня пышные и непослушные волосы и большой нос. Это все идет папе, но совершенно не идет мне.
И одежда на мне совсем не смотрится. Все, что сейчас на мне, выбирала мама, потому что она совсем не доверяет моему вкусу. Я не знаю, как правильно подбирать топики к юбкам или штанам (и мне, если честно, все равно, что с чем носить), а единственные туфли, которые я люблю, это те, в которых удобно. Я бы с удовольствием надела такие же сверкающие спортивные туфли, как у папы, но мама сказала, что я в них похожа на пацанку. Пришлось надевать изящные алые туфельки на очень высоком каблуке. Конфетка от них в восторге. Она мечтает поскорее вырасти, чтобы самой носить такие, но даже мама считает, что пять лет — слишком рано для каблуков.
Еще на мне очень странные черные легинсы из искусственной кожи, которые липнут к ногам и от которых все чешется, и синяя бархатная туника. Я терпеть не могу бархат, тем более что у меня обкусанные ногти, и каждый раз, когда я неровным краем задеваю ткань, меня передергивает.
Нет, все, что угодно, только не улыбаться, пожалуйста. Мама мне не разрешает, и я, если честно, не хочу. Ненавижу все эти красные дорожки. Сегодня премьера фильма «Милки Стар», это комедия о мальчиковой рок-группе, и у папы там небольшая роль сумасшедшей рок-звезды. Он играет, по сути, самого себя, вот только уже прошло сто лет с тех пор, как он выпустил настоящий хит, а со дня последнего концерта и того больше. Но мне строжайше запрещено об этом даже заикаться.
И все-таки папа до сих пор мегапопулярен — по обе стороны дорожки толпа скандирует его имя:
— Дэнни! Эй, Большой Дэнни!
— Я люблю тебя, Дэнни!
— Распишись у меня в альбоме, Дэнни, пожалуйста!
— Ты мой бог, навеки, навсегда!
«Навеки, навсегда» — это самый известный папин хит. Эту песню знает каждый. Она много недель держалась в чартах и до сих пор входит в список золотых хитов на радиостанциях, которые часто заказывают слушатели, а в прошлом году ее крутили заглавной темой в одном телевизионном романтическом комедийном сериале. Ее всегда выкрикивают в толпе на концерте. Вот и сейчас кто-то затянул, остальные подхватили, вскинули руки вверх и в такт раскачиваются. Почти все, кто поет, — женщины старше мамы. Наверняка среди них есть уже бабушки, но и они поют и визжат как подростки.
Папа тоже подхватил мелодию, и по дороге к заграждениям у входа он слегка валяет дурака, раздает автографы и не перестает улыбаться до тех пор, пока сверкают фотовспышки. Мама с ним рядом, на одной руке Ас, за другую держится Конфетка. Я неуклюже плетусь за ними, стиснув уродливые зубы.
В толпе я замечаю девочку моего возраста, высокую, тоненькую и темную. Волосы у нее забраны в хвост. Рядом с ней женщина, наверное мама или старшая сестра, они очень похожи: она тоже тоненькая и темная, тот же хвост. Обе в черном, на руках перчатки в сеточку: такие перчатки когда-то давно носил папа, они были его фирменным стилем.
Обе они во все глаза глядят на папу.
— Дэнни, взгляни! Вот она, твоя судьба, твоя Доля! — выкрикнула женщина, тыча ей пальцем в грудь. Дочке, кажется, все равно, что мама кричит и тычет в нее пальцем. Она сама, гордо выкатив плоскую грудь, завопила:
— Да, я Доля!
Глаза у нее сверкают, и все лицо светится.
Это что, имя такое? Разве можно таким именем гордиться?
«Сладкая ты моя доля» — так называется папина песня. Она есть на одном из его ранних альбомов, и знают ее только самые преданные фанаты.
Не слишком хорошая песня, да? Да и что за имя такое — Доля? Надо издать закон, запрещающий родителям давать детям ужасные имена. Мое имя в списке самых ужасных будет на первом месте. Меня зовут Солнце. Да.
Уверена, что даже вы над ним засмеялись. Как и все остальные.
— Солнце! — шепнула мне мама. — Идем, нам пора заходить!
Фотографы развернули камеры обратно на ковровую дорожку. Там визжит светловолосая актриса, схватившись за лиф платья, из которого показалась грудь.
— Любой дурак поймет, что она это специально, — сказала мама. — Идем, Солнце, шевелись!
— Дэнни, Дэнни, не уходи, пожалуйста! Сюда! Подойди сюда! — с отчаянием в голосе закричала мама Доли.
— Попроси папу с ними поздороваться, — попросила я.
Она вздохнула и изогнула бровь, на секунду задумавшись. Вспышки камер по-прежнему сверкают там, где только что лопнуло платье.
— Смысл? — ответила она. — Его уже отсняли. Идем.
И я медленно двинулась дальше, еще раз обернувшись на них. Мама Доли продолжает кричать. Глаза у нее выпучены, рот широко открыт, она словно сошла с ума, и смотреть на нее страшно. Я взглянула на Долю, а она на меня. У нее очень странное выражение лица, жуткое, тоскливое. Не может быть, что она влюблена в папу. Он для нее слишком стар. Мы не сводим друг с друга глаз. Мы как будто бы знаем друг друга.
Меня передернуло, и я повернулась к папе. Он еще раз взмахнул толпе, дотронулся пальцами до губ и отправил воздушный поцелуй, а затем ушел в кинотеатр, держа Конфетку за руку. Мама с Асом на руках исчезла следом за ним.
Я осталась одна у красной дорожки и не знаю, что мне делать. Ко мне подошел большой охранник.
— Вы дочка Дэнни Килмана? — спросил он.
Я кивнула.
— Тогда проходите внутрь, мисс, — и он направил меня к входу.
В последний раз я посмотрела на Долю. Кажется, ее мама заплакала. Мне их ужасно жаль, но я ничем не могу помочь. Я поплелась в кинотеатр и, подвернув ногу на высоких каблуках, оказалась в шумной толпе. Несколько раз я повернулась кругом, не зная, куда мне дальше идти или кого бы спросить, — и вдруг мама опустила мне руку на плечо.
— Бога ради, Солнце, что за игры? — прошептала она. — Ах ты, черт, я из-за тебя ноготь сломала!
Ее накладной ноготь, похожий на розовый топорик, застрял в моей тунике.
— Идем скорее в уборную, — и мама потащила меня за собой. — Тебе надо подтянуть легинсы, они сползли и сложились в гармошку. Смотрится по-уродски!
— Уродские они и есть, — пробормотала я и поплелась за мамой и Конфеткой.
Краем глаза я заметила папу, он до сих пор работает на публику, а на плечах у него сидит Ас.
В уборной полно красивых молодых женщин в коротких черных платьях. Они обнимаются, целуют друг друга в напудренные щечки и цокают туда-сюда на высоченных каблуках. На нас почти никто не обратил внимания, но вот какая-то пара начала сюсюкаться с Конфеткой, восторгаясь ее пышным платьем и рассматривая значки на курточке. Конфетка засветилась счастливой улыбкой, встряхнула своими длинными сверкающими волосами и объяснила, что каждый значок по-своему для нее важен. Она чуть-чуть шепелявит, рассказывая, прекрасно зная, как мило это звучит.
— Я сейчас, Конфетка, — сказала мама, отвела меня в кабинку и протиснулась следом.
— Встань сюда, — прошипела она и начала подтягивать на мне эти ужасные легинсы. — Дай я тебе все поправлю.
Я залилась краской от ужаса, что сейчас все эти красивые женщины подумают, что мне как маленькой нужна помощь в туалете. Меня бросило в пот. Легинсы прилипли к влажной коже и неприлично скрипят, пока мама их подтягивает. Как только она закончила, я вдруг поняла, что мне непременно, сию секунду, надо сходить в туалет. Все действо повторяется с самого начала: легинсы с трудом спущены до колен и натянуты обратно.
— Честное слово, — прошипела мама, красная как рак от наклонов и сражений с тканью. — Ты самая старшая, Солнце, а проблем от тебя больше, чем от Конфетки и Аса, вместе взятых.
Я вся горю. На глазах слезы.
— Прекрати реветь! — мама встряхнула меня за плечи. — Что с тобой? У нас сегодня праздник!
Мы вышли из кабинки, когда возле нее уже скопилась целая очередь. Конфетки нет нигде.
— Боже! — сказала мама, прикрыв рот. Но тут же мы услышали смех.
Конфетка за углом, там, где зеркал еще больше. Кто-то дал ей туфли на высоком каблуке, и она неумело шагает по ковру, встряхивает волосами и подбивает пышную юбку в сеточку. Толпа хохочет, а Конфетка громче всех.
— Мама, смотри! — Она делает поворот вокруг себя, и щиколотки у нее дрожат. — У меня каблуки выше, чем у Солнца! И даже выше, чем у тебя! Я уже совсем как взрослая!
— Меньше двадцати двух не дашь, — сухо ответила мама, но взгляд у нее стал мягче от нежности. — Хватит, родная, верни доброй тете ее красивые туфли и надень свои ботики. Не надо заставлять отца ждать.
В последней фразе прозвучали опасные нотки. Конфетка их тут же уловила и моментально скинула высокие каблуки.
— А кто твой отец? — спросила хозяйка туфель.
— Мой папа — Дэнни Килман! — ответила Конфетка.
— Ого! — воскликнула девушка, и вокруг Конфетки сразу собралась толпа.
— Представь, что Дэнни Килман — твой папа! — сказала одна.
— Лучше я представлю, что он мой муж, — ответила вторая. И все посмотрели на маму.
— Как вам повезло! — сказала какая-то девушка, глупо хихикнув.
Мама окинула всех взглядом и поправила юбку.
— Да, повезло, — и она протянула нам руки. — Идемте, девочки.
Конфетка взяла одну руку, а мне всучили другую, хотя это полный идиотизм: чтобы взрослая десятилетняя девочка цеплялась за маму. Мы вышли из комнаты под завистливый шепот со всех сторон.
В фойе от количества народу уже не протолкнуться, у одного из входов страшный шум: только что вошли участники группы «Милки Стар».
— Я хочу на них посмотреть! Я обожаю «Милки Стар»! — требует Конфетка.
Наверное, она читала про них в своих комиксах для девочек.
— Что на них смотреть, просто глупые мальчишки. Лучше давай найдем папу, — быстро говорит мама. — И не надо ему рассказывать про то, как ты любишь «Милки Стар», ладно?
С глупыми мальчишками мама справилась легко, но что делать с толпой глупых девчонок, окруживших папу? Они еще моложе тех, что были в женской уборной, юбки у них еще короче, а каблуки выше. Одна из них взяла Аса, тормошит его, а он, извиваясь, хочет опуститься на пол.
— Дайте мне моего сына, спасибо большое, — сказала мама и буквально вырвала Аса у нее из рук. Ас захныкал от испуга. — Вот видите, из-за вас он расплакался.
— Ой-ой, — сокрушилась девушка. Красивой ее не назовешь, волосы слегка растрепаны, несоразмерно большой рот, но что-то есть в ее облике — не хочется отводить взгляд.
— Ну-ну, Ас. Ему не нравится, когда его слишком часто трогают, — объяснила мама.
— Правда? — переспросила девушка и вопросительно посмотрела на папу. — Обычно мужчины не против.
Толпа девочек взорвалась от смеха. Папа тоже захохотал. Мама в ярости так крепко сжала руку Аса, что он еще сильней заплакал.