— Молодец, Катя! — сказала Анна Сергеевна. — Из тебя настоящая учительница выйдет.
— Нет, у нас Таня будет учительница, — ответила Катя, — а я лучше хочу быть художницей, как мама, или геологом, как папа.
Анна Сергеевна засмеялась.
— Нy хорошо, — сказала она. — Будь кем хочешь, но, впрочем, и геологу и художнику приходится частенько учить других. А пока я вот что скажу, девочки: если вы хотите помочь своим подругам, помните, что с одного раза ничто не делается. Следить за ними надо все время, а то все ваши старания пропадут напрасно.
Но старания девочек даром не пропали. Выходя к доске, Клава Киселева чувствовала на себе встревоженные и внимательные взгляды подруг. Они переглядывались, беззвучно повторяли ее слова и то и дело посматривали на Анну Сергеевну.
Клава уже не могла больше равнодушно относиться к урокам и спокойно получать двойки. Она взялась за работу и ответила наконец твердо и бойко.
На перемене Катя и Настя сразу же после звонка подбежали к Анне Сергеевне:
— Анна Сергеевна, а правда Клава ответила отлично?
— Ну, не так уж отлично, — сказала, улыбаясь, Анна Сергеевна, — но, конечно, гораздо лучше, чем всегда.
Катя и Настя, обгоняя друг друга, побежали в коридор искать Клаву.
— Клава! — крикнула Катя, подбежав к ней. — Анна Сергеевна тебя хвалит! Говорит, что ты хорошо отвечала, гораздо лучше, чем прежде!
А Настя, подойдя поближе, сказала:
— Я говорила, что ты можешь быть хорошей ученицей. Помнишь, я говорила?
Клава ничего не ответила, но уши у нее покраснели, и она прикусила губу, чтобы не улыбнуться…
С Тоней дело оказалось потруднее. Ей нужно было отвыкнуть от зубрежки и научиться думать, соображать и воображать. А это не так-то просто. Но все-таки дело стало понемногу налаживаться и тут. Тоня уже не так пугалась, когда ее вызывали, и не старалась отвечать все наизусть по книге — строчка в строчку, буква в букву. Откуда-то стали появляться у нее и свои слова. Анна Сергеевна все чаще хвалила Тоню. И странное дело: чем больше она ее хвалила, тем мрачнее становилась Клава Киселева. Она то краснела, то бледнела и, отворачиваясь к окну, покусывала губы.
— Ты заметила, что с Клавкой делается? — спросила как-то раз Катю умевшая все замечать Настя Егорова. — Она просто лопается от досады, когда Анна Сергеевна хвалит Тоню. И вот ты посмотри: завтра и она ответит урок не хуже Тони, а может, и лучше. Я даже думаю, нельзя ли попросить Анну Сергеевну как-нибудь и Клавку похвалить.
Катя с сомнением покачала головой.
— Ну, это неловко, — сказала она. — И потом, может быть, Анна Сергеевна нарочно так часто похваливает Тоню, чтобы Клавку раззадорить. С нее станется.
— Учителя вообще очень хитрые, — вмешалась Ира Ладыгина. — Я это еще в первом классе заметила.
Так или иначе, а дела у Тони и Клавы понемножку стали налаживаться. Катя радовалась за них, гордилась каждой их удачей. Но вдруг у нее самой случилась совсем неожиданная неприятность.
Сестры
— Я тебя не узнаю, Снегирева, — говорила Анна Сергеевна, с недоумением глядя на Катю, стоящую у доски.
Весь класс тоже смотрел на Катю, не понимая, что с ней такое.
— Ну, как же можно определить движение холодного и теплого воздуха в комнате? — продолжала Анна Сергеевна.
Катя, вся красная, перебирала пальцами подол передника.
— Какой для этого нужно сделать опыт?
Катя вздохнула.
— Кажется, что-то… со свечой… — проговорила она неуверенно.
— Что же надо сделать со свечой?
— Зажечь ее…
— А потом?
Катя опустила голову.
— А потом посмотреть… Если свеча погаснет, значит, ее задул ветер.
Кто-то в классе засмеялся. Катя даже зажмурилась от стыда. Не оглядываясь на класс, она чувствовала, что это засмеялась Ладыгина. Катя сама понимала, что говорит чепуху, а тут еще этот смех! До сих пор не было такого случая, чтобы в классе смеялись над ее ответом.
— Ипполитова, — обратилась Анна Сергеевна к Лене, — объясни Снегиревой, что нужно сделать со свечой. Какой опыт?
Лена встала.
— Надо открыть дверь, — как-то смущенно начала она, глядя не на Катю, а на Анну Сергеевну, — из теплой комнаты в сени или в коридор. Потом надо зажечь свечу и поставить ее около двери. На порог. Пламя будет отклоняться в сторону комнаты. Это потому, что тяжелый, холодный воздух идет из коридора в комнату низом. А сели стать на стул и поднять свечу к потолку, то мы заметим, что пламя будет отклоняться в сторону коридора. Это потому, что теплый, легкий воздух идет верхом.
— Правильно, Ипполитова, — сказала Анна Сергеевна, — садись. Ты отлично объяснила.
И учительница опять посмотрела на Катю:
— Ну а что такое ветер? Можешь нам объяснить?
Но Катя не могла сказать толком и о том, что такое ветер.
Анна Сергеевна рассердилась:
— А ведь я обо всем этом говорила на прошлом уроке! И даже спрашивала в конце урока. И на сегодня задала. Ты что, Снегирева, ничего не слышала?
Катя опустила голову. Она и вправду не слышала ровно ничего. Как же это случилось? А вот как. Несколько дней тому назад Оля предупредила Катю о том, что на сборе дружины Катя должна будет выступать от имени всех четвертых классов — и своего и всех параллельных. Ей надо будет рассказать о пионерских делах этих отрядов: о том, как отряд 4-го «А» собрал книги для детского дома, как отряд 4-го «Б» собрал металлический лом, как отряд 4-го «В» помогает семьям инвалидов Отечественной войны…
Стало быть, Кате придется выступать. Она уже заранее представила себе, как поднимется на сцену и будет говорить про пионерскую работу и про то, как эта работа помогла и в дружбе и в учении. Вот, например, у Клавы Киселевой были двойки, а теперь у нее две четверки.
И вот, воображая себе все это, Катя на прошлом уроке вместо того, чтобы слушать, подсчитывала в уме, сколько в прежней четверти было в классе двоек и троек, и сколько стало вместо них четверок и пятерок. Она уже начала было мечтать о том счастливом времени, когда и четверок в классе не станет, а будут одни только пятерки, как в это время урок кончился. И тут только Катя спохватилась: а ведь она не слышала ни одного слова из объяснений Анны Сергеевны! «Ну, ничего, — решила Катя, — дома выучу как следует». Но дома она забыла проверить в дневнике расписание уроков. Почему-то она была совершенно уверена, что сегодня на третьем уроке будет чтение. И вдруг оказывается — как раз естествознание, «Неживая природа», и вдобавок Анна Сергеевна не стала объяснять новый урок, а начала сразу спрашивать. Услышав свою фамилию, Катя от неожиданности даже не поняла, что это относится к ней. И только когда кругом зашептали: «Снегирева, иди — тебя!» — она как-то неловко вышла из-за парты и медленно пошла к доске.
«А что задано? — мучительно старалась она вспомнить. — Ой, кажется, что-то про воздух и ветер…»
Анна Сергеевна смотрела сейчас на Катю, и лицо у нее делалось все более озабоченным.
— Как все это понять, Снегирева? — сказала она. — Я тебя просто не узнаю… Ты что, нездорова?
Катя покачала головой и еле слышно произнесла:
— Здорова…
— Что же случилось? Нечего сказать, хороший пример подаешь ты своему отряду!
Катя еще ниже опустила голову. Она стояла перед учительским столом, покусывая губы и перебирая край передника. Ну совсем как Тоня или Клава… Анна Сергеевна решительно обмакнула перо. Катя исподлобья следила за рукой учительницы… Еле заметное движение пера — и вот случилось то, чего ни сама Катя и ни одна из девочек в классе никак не могли ожидать. В журнале, в первый раз за всю Катину школьную жизнь, против фамилии «Снегирева» появилась двойка. С виду обыкновенная, безобидная цифра «два», а на самом деле настоящая, страшная двойка! У Кати потемнело в глазах…
— Дай твой дневник, Снегирева, — донесся до нее, словно издалека, голос Анны Сергеевны.
Тут только Катя вспомнила, что оставила дневник в парте. Ничего не видя вокруг себя, она пошла за дневником… Неживая природа! Ветер! Воздух! Кажется, ничего нет легче, и вдруг из-за них Катя получила первую в жизни двойку. Из-за этой противной неживой природы!
Сама как неживая, Катя пошла на место.
Аня посмотрела на нее большими, испуганными глазами и сейчас же отвернулась — она почувствовала, что Кате еще тяжелее, когда на нее смотрят и жалеют ее. Наташа легонько погладила Катю по руке, но Катя отдернула руку — ей не хотелось, чтобы ее трогали, чтобы обращали на нее внимание.
Сейчас отвечала Клава Киселева, и очень неплохо, даже бойко, — та самая Клава, на которую все хорошие ученицы в классе обыкновенно смотрели немножко свысока, с высоты своих пятерок и четверок. А теперь Катя слушала и удивлялась. Клаву не приходилось тянуть за язык и задавать ей наводящие вопросы. Она объяснила, что такое ветер, и даже сказала, что бывают ветряные двигатели, которые могут не только молоть зерно, но и подавать вверх воду из колодца и приводить в движение машины. Анна Сергеевна слушала ее внимательно, и все девочки тоже. Да, Клава отвечала хорошо.
А Катя? Какой ужас — получить двойку, да еще в такие дни, почти накануне сбора дружины! Вот тебе и обязательство — учиться только на пятерки!
«Ничего у меня толком никогда не выходит! — думала она с досадой. — Исписала столько бумаги этими «буду — не буду», а сама?..»
Подавленная такими грустными мыслями, Катя медленно шла домой из школы. Сумка опять показалась ей, как и в тот день, когда она обидела Анну Сергеевну, очень тяжелой.
Нет, если бы вчера кто-нибудь сказал ей, что сегодня с ней случится такая беда, она бы, кажется, просто не поверила. Вчера она возвращалась из школы не одна, а, как всегда, с Аней и Наташей. Говорили о том, что на дружинном сборе Тоню и Клаву будут принимать в пионеры, что придет много гостей и все будут поздравлять отряд с успехами. Подумать только, такой вчера был хороший, счастливый день! А сегодня? Сегодня нет на свете девочки несчастнее ее, Кати…
Катя дошла до дверей своего дома и остановилась. Что она скажет, если ее спросят, почему она такая грустная? Как неприятно, что надо всем рассказывать! Может быть, придется даже каждому в отдельности выкладывать все с начала до конца — маме, бабушке, папе, Тане… И Миша, наверно, прибежит и будет слушать.
Ну а если пока ничего не рассказывать и в понедельник попросить Анну Сергеевну вызвать ее еще раз? Но ведь до понедельника так долго ждать! Как провести сегодняшний ужасный вечер? А завтра-то, завтра? Еще весь день мучиться! И в понедельник тоже будет не легче. Как подойти к Анне Сергеевне? Надо было сегодня, сразу же ей все объяснить. А теперь? Теперь поздно. В школе Анны Сергеевны уже, наверно, нет. Да и сама школа кажется сейчас почему-то далекой и даже чужой.
Катя так тихо позвонила, что на этот раз, против обыкновения, никто не услышал ее звонка и ей пришлось позвонить еще раз.
— Катюша, это ты? — удивленным голосом спросила из другой комнаты мама.
В своем синем рабочем халате Ирина Павловна сидела, склонившись над чертежной доской, и, внимательно присматриваясь, выводила тоненькой кисточкой какие-то узоры по мелко разлинованному листу бумаги. Она была поглощена работой и даже не заметила печального лица своей дочки.
— Иди переоденься, вымой руки, — напомнила мама, не отрываясь от работы. — Бабушка тебя накормит. А я очень тороплюсь. Сейчас кончаю и еду на фабрику.
Катя молча пошла в ванную комнату, но не стала мыть руки, а, не зажигая огня, села на низенький деревянный диванчик, оставшийся еще с Таниного детства.
«Буду сидеть здесь до самого вечера, — решила Катя, — а потом сразу лягу спать».
Но сидеть в ванной комнате до вечера ей не пришлось. Дверь отворилась, и в ванную вошла бабушка.
— Что ты тут делаешь в потемках? — спросила она и повернула выключатель. Под самым потолком тускло зажглась маленькая лампочка.
Бабушка пощупала Катин лоб.
— Жар? Жара как будто нет, — сказала она. — Поссорилась с кем-нибудь?
Катя молча покачала головой.
— Учебник потеряла?
— Нет, — тихонько ответила Катя.
— Тройку схватила?
Катя помолчала.
— Двойку?!
Катя, ни слова не говоря, медленно кивнула головой.
Бабушка только охнула и посмотрела на внучку так, словно не знала, что лучше — бранить ее или утешать.
— Уж слишком ты, Катерина, мало за уроками сидишь, — сказала бабушка, решив, видно, что утешать в таких случаях не полагается. — Все тебя куда-то несет. Только оглянешься, а тебя уж и нет. Ну чего ты к этой Зайцевой бегала?
— Мне надо было ее научить уроки делать.
— Ее научить? — Бабушка усмехнулась. — Лучше бы, моя милая, сама поучилась, чем все других учить. — Бабушка опять повернула выключатель. — Ну, нечего тебе в потемках сидеть. Бывает горе и побольше. Иди обедать! Слышишь?
Но Катя будто и не слыхала. Бабушка ушла, и Катя осталась опять одна. Куда она пойдет? Ведь там, в комнате, Миша. Он, наверно, узнал про ее двойку и будет как-то удивленно смотреть на Катю, а может быть, даже попросту дразнить ее: «Ага, у тебя двойка, а у меня пятерка!»
Мише и на самом деле все как-то везет на пятерки.
Ну, да это потому, что ему и учить-то особенно нечего. Подумаешь, первый класс!
Чтобы Миша не пришел в ванную мыть руки, Катя привстала и щелкнула задвижкой. Но тут в дверь постучали.
— Открой, Катюшка! — послышался властный Танин голос. — Слышишь?
Катя открыла.
— Ты что здесь делаешь? Иди в комнату.
Катя вздохнула и пошла.
— Ну, в чем дело? Рассказывай, — начала Таня, садясь с ней рядом на диван.
— Двойка… По естествознанию, — еле слышно ответила Катя.
— Это я уже знаю. Как это случилось?
Катя рассказала. Просто она забыла, что сегодня суббота, а по субботам и средам бывает «Неживая природа». К тому же в прошлый раз, когда Анна Сергеевна говорила про воздух и ветер, она, Катя, как-то не слышала…
— И неудивительно, — прервала ее Таня, — если у тебя самой в голове ветер.
Катя уткнулась в спинку дивана.
— Ну ладно, — сказала Таня спокойно, но твердо. — Горевать нечего. Я подумаю, что делать. — И Таня вскочила. — Сейчас мне надо ненадолго уйти. А когда вернусь, мы с тобой позанимаемся вместе.
Таня торопливо оделась, и входная дверь хлопнула.
«Ну вот, — с горечью подумала Катя, — никогда как следует не поговорит. Все ей некогда…»
Медленно потекли минуты после Таниного ухода. Обычно время так и летело у Кати — не только минуты, но и часы, — а сейчас она решительно не знала, чем заняться. Делать уроки? Но завтра воскресенье, и можно бы отдохнуть, почитать, погулять… Однако на этот раз Кате не хотелось ни читать, ни гулять, ни отдыхать. Невозможно было даже думать о чем-нибудь другом, кроме этой несчастной двойки, которая торчала в мыслях, как заноза.
К счастью, Миша не заговаривал с Катей. Должно быть, бабушка или Таня предупредили его, чтоб он не трогал сестру. А может быть, он и сам догадался. Все-таки хороший он, Мишка… Хоть и маленький, а понимает…
Тарелка супа стыла перед Катей. Опустив руки на колени, Катя растерянно смотрела в темнеющее окно. Есть она совсем не могла.
И вдруг послышался звонок. Катя вскочила с места и побежала открывать. Это была Таня.
— Ну вот, — сказала она, стягивая с ног высокие боты. — Все в порядке. Иди-ка сюда.
И, сев у обеденного стола, она отодвинула подальше тарелку с хлебом и солонку.
— А теперь тащи сюда свою «Неживую природу» и покажи, что вы прошли за последнюю четверть.
Катя покорно раскрыла перед ней учебник.
— Вот, — сказала она шепотом, — отсюда и досюда.
— Так. — Таня, прищурившись, перелистала страницы. — Порядочно. Ну вот что, Катюшка. Это все надо будет повторить к среде. Основательно повторить.
Катя так и ахнула:
— Все повторить? Почти за целую четверть? Я не успею. Ведь есть же и другие уроки.
— Надо успеть. В среду тебя спросят.
— Откуда ты знаешь?
— Анна Сергеевна сказала.
— Кому?
— Мне, конечно.
— Тебе? Когда?
— Да вот только что.
— Ой, правда? Значит, ты была в школе? Танечка!.. Милая!.. А разве Анна Сергеевна еще там?