Наверно, это все просто-напросто оттого, что они оба — и Катя и Миша — за последнее время выросли.
Но, в общем, как бы там ни было, а первое обязательство выполнено. Катя взяла карандаш и поставила против первой строки галочку.
А второе? «Буду помогать дома но хозяйству». Ну, с этим обязательством дело, пожалуй, обстоит не так уж благополучно. Иногда Катя помогает, а иногда и забывает помогать. Но все-таки не было случая, чтобы она отказалась помыть посуду, вытереть пыль или пойти за хлебом, когда ей об этом напоминали. Как же это отметить? Катя на минутку задумалась и нерешительно вывела в конце второй строки галочку с минусом.
Ну а что дальше?
Катя быстро пробежала глазами и остальные обязательства. Да, почти во всем она сдержала слово. С бабушкой спорит редко — разве только когда бабушка ее слишком кутает. В школе стала гораздо внимательнее, на уроках почти совсем не разговаривает, задачи решает намного лучше. Вот уж и по арифметике у нее пятерка.
Но два обязательства так и остались невыполненными: «Буду рано вставать и делать по утрам зарядку» и «Будем искать Сережу, пока не найдем».
Зарядка! Как же это она, Катя, совсем-совсем забыла про эту несчастную зарядку? Ведь и Таня тоже ей об этом не раз говорила, а все забывается и забывается. Ну да ладно! Можно будет начать с Нового года — и уж тогда без единого пропуска.
А вот последнее обязательство — искать Сережу Решетникова — очень трудно выполнить. Кате даже странно показалось, как это ей в голову пришло написать такое невыполнимое обязательство. Ну как найдешь этого мальчика, если о нем ничего, ну вот ровно ничего неизвестно — жив ли он, а если жив, то где его искать? В городе, в деревне? В Сибири? На Кавказе? В Казахстане? Может быть, давным-давно его кто-нибудь чужой нашел и усыновил, и Сережа теперь не знает даже, какая у него раньше была фамилия?
Катя взяла карандаш и приписала под последней строчкой:
«Очень жалко, но это невозможно».
Потом она положила листок на место и тут заметила еще один листочек, где ее же рукой, но другими чернилами было написано:
«Узнать, как разыскивают пропавших детей, и начать всем отрядом искать Сережу Решетникова».
На этот раз Катя уже ничего не стала отмечать ни значками, ни словами, а просто положила листок на место и побежала к елке.
Елка была даже лучше, чем показалась Кате сначала: такая густая, темная, колючая, пахучая…
Катя молча стояла перед ней. Она трогала упругие колкие ветви, гладила шелковистые шишечки.
— Вот бы их позолотить! — сказал Миша.
— Не надо, — ответила Катя. — Так они еще лучше. Ведь это настоящие!
— А когда же мы будем украшать? — спросил Миша. — Уже скоро вечер, а она еще неубранная.
Катя вздохнула:
— Без Тани нельзя. Ох, скорее бы она шла!
И точно подслушав их разговор, в комнату вошла Таня.
Катя и Миша были так заняты елкой, что даже не услышали ее звонка.
— Ну, товарищи, — сказала Таня, — за дело!
Недолго думая она вскочила на стул и достала со шкафа большую картонку, перевязанную крест-накрест бечевкой.
— Давай мне! Давай мне! — закричали наперебой Катя и Миша.
— Держите оба, — сказала Таня, — только осторожней.
И она плавно опустила им на руки большую и очень легкую картонку.
И вот крышка снята. В открытой картонке засверкало хрупкое елочное богатство — пушистые нити золотой и серебряной мишуры, длинные цепи бус, большие радужные шары, похожие на мыльные пузыри.
— Катя, смотри — птичка! — в восторге закричал Миша. — А хвост-то, хвост! Погляди — так и дрожит.
— Да, замечательная, — согласилась Катя, хотя видела эту птичку уже много раз.
Но Таня не давала им времени любоваться шарами, птичками, рыбками. Она уже стояла на лесенке возле елки и командовала оттуда, точно с мостика корабля:
— Подавайте мне бусы. Держите нитку за оба конца, чтобы не путалась. Катя, прикрепи нижнюю петельку вон к той ветке направо. Миша, подай вон тот шарик.
— Шарик-фонарик, — сказал Миша и, бережно взяв за тоненькую проволочную петельку, понес Тане большой серебристый шар с разноцветными впадинками на боках.
И вдруг раздался легкий звон. Блестящие осколки шара искрами разлетелись по полу, а в руках у Миши осталась только проволочная петелька.
— Разбился! — в ужасе закричал Миша. — Только это не я, он сам!
— «Сам»! — с горечью сказала Катя. — Разве можно держать за петельку? Надо держать снизу, вот так!
Она взяла другой шар, золотой, и, подняв руку, протянула его Тане. Но шар скользнул вниз по ее поднятой ладони и рассыпался вдребезги так же, как и Мишин серебряный.
Катя и Миша только молча переглянулись. А Таня спрыгнула с лесенки и сказала с досадой:
— Эх вы, помощники! Самые лучшие шары разбили.
Катя прикусила губу, а у Миши на глаза навернулись слезы. Тане стало жалко их.
— Ну ничего, случается…
— Это потому, что мы очень спешили, — сказал Миша.
— Ну, давайте не торопясь. Мишук, развешивай внизу золоченые орехи, флажки и бумажные цепи. Они не бьются. А ты, Катя, подавай мне стеклянные игрушки двумя пальцами — вот так, но только не жми.
Мало-помалу елка становилась все пышнее, ярче, богаче. Она так и поблескивала, играла, перемигивалась с электрической лампой всеми своими стеклянными звездами, бусинами, золотыми нитями.
— А все-таки тех шаров не хватает, — грустно проговорила Катя. — Мы их всегда вешали по обе стороны звезды.
— Да и звезда у нас для этой елки слишком маленькая, — сказал Миша, задрав голову. — Сюда нужно во какую!
— Ничего, — сказала Таня, — и так очень хорошо. Вот посмотрим, что скажет папа.
Таня унесла стремянку на кухню, а Катя и Миша уселись рядом на диван и принялись молча оглядывать елку.
— Знаешь, Катя, — сказал Миша, — вон ту белочку надо перевесить поглубже. Чтобы она как живая сидела на ветке.
— Уж не трогай лучше, — сказала Катя. — А то еще что-нибудь разобьется.
Как раз в эту минуту замок в передней щелкнул, и оттуда послышались голоса.
— Наши! — закричал Миша и опрометью кинулся навстречу папе и маме.
— Осторожно, — сказал папа, — разобьешь. У нас тут такие сокровища!
И он поднял высоко над головой плоскую картонную коробку.
Мама вместе с Таней и бабушкой унесли на кухню целую гору каких-то свертков и пакетов. А папа, прихватив с собой покупку, пошел вместе с Катей и Мишей посмотреть елку.
— Ну как? — с тревогой спросила Катя.
— Ну как? — переспросил Миша.
— Великолепно! — сказал папа. — А будет еще лучше. Посмотрите-ка, что я принес.
И он вынул из коробки четыре больших стеклянных шара: два золотых и два серебряных.
— Молодец, папа! — всплеснув руками, крикнула Катя. — А мама еще говорит, что ты недогадливый. Ты догадливей всех на свете!
— Да ведь я знал, что у нас только два таких шара.
— Ни одного, — со вздохом сказал Миша. — Оба разбились. Сами.
Папа засмеялся:
— Ну, ничего. Давай-ка я повешу их вокруг звезды. Только погодите, сначала надо новую звезду укрепить.
— Какую — новую? Разве есть новая? — в один голос спросили Миша и Катя.
— А то как же? А ну-ка, Михаил, достань из коробки и подай се.
Миша, затаив дыхание и прикусив кончик языка, достал из коробки большущую пятиконечную звезду, сверкающую алыми и серебряными гранями.
Папа, наклонившись, взял у Миши из рук звезду и, встав на стул, ловко надел ее на самую верхнюю веточку, прямую и тонкую, как свеча.
— Вот здорово! — разом ахнули Катя и Миша, а заодно и подоспевшая в эту минуту Таня.
— В самом деле, здорово! — сказал папа. — Ну, елка уже наряжена, а вот мы — еще нет. Живо одеваться! А я бриться пошел.
Когда Катя в красном шерстяном платье и с белыми бантами в косах вернулась к елке, бабушка уже поставила на стол самое большое блюдо со своим знаменитым новогодним пирогом и теперь проверяла, есть ли перед каждым прибором бокал и бумажная розовая салфеточка. Бабушка была в своем парадном темно-синем платье с высоким воротником, а под самым подбородком у нее красовалась брошка, которая ужасно нравилась Кате — эмалевая ласточка с рубиновым глазком. Когда бабушка поворачивалась, глазок у ласточки так и поблескивал. Эту ласточку бабушка обещала подарить Кате в день окончания школы.
Катя посмотрела на часы. Было и поздно и рано — одиннадцать часов. Обычно в это время Катя уже спала, а сегодня надо было ждать еще целый час, пока наступит Новый год. Шестьдесят минут… Минутная стрелка двигалась так медленно, что, казалось, никогда-никогда ей не обойти этот небольшой белый круг.
Катя отвернулась и посмотрела в окно. В доме напротив уже зажгли елку. А вон еще елочка, маленькая-маленькая. Эта, видно, стоит на столе.
Катя опять поглядела на часы. Стрелка за это время едва перескочила через две черточки.
— Бабушка, у нас, кажется, часы испортились. Стрелка почти не движется.
Бабушка засмеялась:
— Займись чем-нибудь, Катенька. Стрелки пойдут быстрее.
Но Катя сейчас ничем не могла заняться.
— Мишка, ты уже готов? — крикнула она и пошла искать брата.
Миша ползал по полу между своей кроватью и столом и что-то искал.
— Ты что тут делаешь? — спросила Катя.
— У меня пуговица от курточки оторвалась.
— Давай пришью.
Катя пришила пуговицу, и за это время совершенно незаметно прошло целых десять минут. Часы и в самом деле пошли быстрее.
В передней позвонили. Катя и Миша побежали встречать. Это был единственный новогодний гость Снегиревых — Петр Иванович Воркутов, тот маленький смуглый человек с бритой головой и седыми моржовыми усами, который седьмого ноября угощал их на Пушкинской площади конфетами «Золотая рыбка». На этот раз он принес другие конфеты, — у них было смешное название: «Ну-ка отними!» Петр Иванович вытер заиндевевшие усы платком, и они сразу стали черными.
— Дядя Петя, а я научился кувыркаться через голову не хуже, чем вы, — сказал Миша.
— Не может быть, — сказал дядя Петя серьезно.
— Пойдемте — покажу.
— Идем, идем.
Но показать свое искусство Мише не удалось.
— Петр Иванович, иди-ка сюда, — позвал папа.
Они оба прошли в соседнюю комнату, и там начался какой-то громкий разговор. Потом заговорил один папа. Катя и Миша слышали только отдельные слова: «напластование», «общее количество», «породы», «соли»…
— Ой, я боюсь, они долго будут разговаривать, — сказал Миша Кате. — У них какой-то очень научный разговор.
— Должно быть, папа свой отчет ему читает, — тихо проговорила Катя.
— А ты видела, какой у папы отчет? — с ужасом спросил Миша. — Во!
И он показал обеими руками.
Оба они с тревогой посмотрели на часы. Минутная стрелка, которая еще недавно еле ползла, теперь неслась на всех парах. Часы уже показывали без двадцати двенадцать.
— Надо маме сказать! — решительно предложила Катя. — Иначе все пропало!
Катя с Мишей побежали искать маму. Но мама уже сама шла им навстречу. Она была такая красивая, нарядная, как будто собиралась в театр.
— За стол, за стол, — сказала мама. — Прекратить ученые разговоры. Сергей, зажигай елку.
И все сразу переменилось. Большую лампу над столом погасили, а зато елка засветилась сверху донизу — от пола до потолка — десятками цветных огоньков. Красные, синие, зеленые, они мерцали в гуще ветвей, отражались в стеклах окон, в графинах и бокалах, в полированных дверцах буфета и в глазах у всех сидящих за столом. И казалось, что всю комнату заняла собой елка. Все смотрели на нее и говорили только о ней.
— Красавица! — сказал дядя Петя. — Ведь этакое простое дело — взяли обыкновенное дерево, навешали на него всяких побрякушек, а до чего хорошо!
Все на минуту примолкли. Большие мохнатые тени от колючих елочных лап шевелились на стенах, и в тишине слышно было только, как звучно отсчитывают время стенные часы.
— Включайте радио, — сказала мама.
Таня встала, воткнула вилку провода в штепсель, и комната сразу наполнилась веселым уличным шумом, шорохом колес по асфальту и протяжными гудками автомобилей.
— Красная площадь, — тихонько сказал Миша.
Но вот, как большое сердце, застучали часы Спасской башни.
Катя медленно оглядела сидящих за столом. Лица у всех были серьезные, торжественные. И казалось, что каждый думает о чем-то очень важном.
«Надо и мне задумать что-нибудь особенное, хорошее, — сказала себе Катя. — Учиться по-настоящему, не только ради пятерок, никого не огорчать, больше думать о других, чем о себе, и чтобы все, все были счастливы… И чтобы на земле не было войны, а был мир!»
А мерное постукиванье кремлевских часов уже сменилось гулкими, звонкими ударами. И часам Кремля вторили чуть надтреснутым, знакомым звоном старые стенные часы в доме у Снегиревых.
Когда и кремлевские и домашние часы пробили двенадцать раз, папа поднял свой бокал.
— С Новым годом! — сказал он.
— С Новым годом, с Новым годом! — подхватили все — и большие и маленькие.
Сразу зажглись все лампы в комнате, зазвенели ножи и вилки, и все за столом заговорили громко и весело.
— А я, между прочим, что-то видел под елкой, — сказал папа. — Ты не заметил, Мишук?
— Там ничего не было, — ответил Миша.
— А ты проверь, проверь. И ты, Катерина.
Миша опрометью кинулся к елке, а Катя смущенно пошла за ним. Оба наклонились к белой крестовине елки и увидели по обе стороны ее два пакета: один очень длинный, узкий, а другой — небольшой, но увесистый. Миша нырнул под елку и вытащил оба. На серой обертке было что-то написано цветным карандашом. Миша прочел и сказал:
— Это тебе, Катя, а это — мне.
И они наперебой принялись сдирать оберточную бумагу.
— Кажется, лыжи! — с восторгом сказал Миша, когда из бумаги высунулся темно-коричневый полированный, загнутый вверх носок.
— А у меня — коньки, — сказала Катя. — Ой, спасибо!
— Ужинать, ужинать, ребята! — напомнила мама. — Потом налюбуетесь.
Еще не кончился ужин, как неожиданно зазвонил телефон. Таня подбежала к письменному столу и взяла трубку.
— Лида? — спросила она. — Спасибо. И тебя тоже поздравляю… Скоро выйду. Жди меня в метро. У кассы…
Она с виноватым видом посмотрела на всех:
— Не знаю, что делать… Она будет ждать…
— Иди, иди, Танюша, — успокоила ее мама. — Повеселись там, потанцуй.
— Да ведь холодно, поздно, — вмешалась бабушка. — Ну куда она пойдет?
— Молодым никогда не холодно и никуда не поздно, — сказал Петр Иванович. — Я когда-то на студенческих вечеринках до утра под Новый год плясал. Идите, идите, девушка, я вам пальто подам.
И, подхватив Таню под руку, он потащил ее в переднюю.
— А мы что теперь будем делать? — спросил Миша.
— Спать, — коротко сказала бабушка.
Катя и Миша молча посмотрели на маму.
— Ну, пусть они еще десять минут потанцуют, — сказала она.
Папа завел патефон. Петр Иванович пошел танцевать с мамой, папа с Катей, а бабушка с Мишей. Но Миша сразу же наступил бабушке на мозоль, и она, охая, села на диван. Тем и кончился новогодний вечер.
Новый год начинается
И вот наступило утро первого января. Было еще совсем светло, и все в доме спали, когда Катя, стараясь никого не разбудить, на цыпочках вышла из комнаты и побежала по коридору мыться. Но Ирина Павловна все-таки услышала легкий скрип двери и осторожные шаги дочки.
— Это ты, Катюша? — негромко окликнула она.
— Я, мамочка, — шепотом ответила Катя. — Ты не беспокойся. Спи. Я все сама.
Но когда Катя оделась и причесалась, на скатерти уже дымился горячий кофейник, и мама, сидя у стола, приготовляла ей бутерброды в дорогу. Накормив Катю, она так закутала ее теплым шерстяным платком поверх мехового капора, что поцеловать дочку на прощанье ей удалось только в кончик задорного, чуть вздернутого носа.
— Веселись там, — говорила Ирина Павловна шепотом, осторожно снимая дверную цепочку и стараясь не скрипнуть дверью, — но смотри, будь умницей.
И мама, выйдя на лестницу, чуть не в десятый раз перечислила все, чего Катя не должна делать: не выходить на станциях, не сидеть на сквозняке, не отходить от Анны Сергеевны, не терять варежки и так далее, и так далее. И Катя в десятый раз дала «честное пионерское», что не простудится, не заблудится и ничего не потеряет.