— Кир, да забудь ты хоть на минутку эту свою классовую ненависть... Ты судишь предвзято. Ты вовсе не игрушка для меня. Ты такая... цельная. Настоящая. Такие, как ты, редко встречаются. А если бы у меня ничего не было — ни денег, ни положения в обществе?
— Чтобы наследная принцесса отреклась от престола ради простолюдинки? — усмехнулась Лютова, смахивая пальцем со щеки Яны тёплую мерцающую капельку со смесью удивления и острой, чуть хмельной необъяснимой нежности к плачущей девушке. — Это вряд ли.
— В истории бывали прецеденты, — двинув бровью и уронив с ресниц ещё пару слезинок, дохнула Яна ей в самые губы.
— Упс... Деффчонки... Это что у вас тут такое интересное намечается, м-м? — промямлил спотыкающийся голос.
Из клуба вышел Антон — официальный жених Яны, сынок делового партнёра её матери. Браком своих детей они собирались укрепить бизнес. В отличие от Яны, в университете он числился формально — гулял напропалую. С курса на курс его переводили за деньги. Но роли были уже распределены родителями заранее: Яне предстояло руководить бизнесом, а лоботряс Антон всё так же формально занимал бы какую-нибудь должность, но вкалывали бы за него другие. Смазливый и холеный, в модных джинсах, с модной стрижкой и не менее модной трёхдневной щетиной, но пьяный в стельку, парень еле стоял на ногах.
— Я не помешал вам, девушки? — едва ворочая языком, икнул он. — Не-не, вы продолжайте, продолжайте! Меня возбуждают... лесбияночки. М-м... это так красиво. Янусик, ты же пригласишь свою подругу к нам? Я не против тройничка.
— Фу, Антон, — поморщилась Яна. — Какой тебе ещё, на хрен, «тройничок»? Езжай и проспись, а? Смотреть противно. Только вызови такси, ради Бога. В таком виде за руль — самоубийство.
Разговаривала она с ним чуть покровительственно, властно, с металлическими нотками презрения. Вся в мать: та тоже не особенно церемонилась со своим нынешним супругом.
— С моим папаней у маман был бурный роман, любовь-морковь, — рассказывала Яна, когда они с Кирой катили по ночным улицам на её жёлтом авто. — Поженились по молодости, а когда страсти поутихли, началась грызня, борьба за главенство. Ну и прожили они, соответственно, недолго. Папка оказался строптивым, а матушка не уживается с сильными личностями, ей нужны верноподданные, а не конкуренты. Дядя Вова... ну, отчим... он как раз из таких. Удобный мужчинка, который ей в рот заглядывает. Вот она и вышла за него... или, лучше сказать, женилась на нём.
В клубе Яна скорее прикидывалась пьяной, нежели была таковой. Сейчас её напускной хмель слетел с неё, в глазах поблёскивали абсолютно ясные, прохладные звёздочки. Её тонкая рука чуть небрежно лежала на руле, мерцая дорогими швейцарскими часами. Машина слушалась её, как конь слушается искусную наездницу.
— Ты у нас, как я погляжу, тоже альфа-самка, — усмехнулась Кира.
Она тут же напряглась: не резковато ли это прозвучало? Но Яна не обиделась. Её рука всё так же уверенно и спокойно властвовала на руле, уголок чуть насмешливых губ был приподнят. Слезинки давно высохли, живое сердце снова спряталось за щитом ироничности.
— Ну, если ты считаешь, что общество — это стая, то почему бы нет?
Возле дома Киры машина остановилась. Лютова, слегка осоловевшая от выпитого, замешкалась с дверцей, нажимая куда-то не в ту сторону; Яна вышла и открыла её перед ней.
— Спасибо, сама, — хмыкнула Кира, проигнорировав галантно поданную ей руку.
Она выбралась из машины без помощи. Асфальт качнулся, будто она стояла на чьей-то огромной дышащей груди, и сердцу вдруг стало жарко: бархатная тьма глаз Яны смотрела на неё серьёзно, без усмешки.
— Если я полюблю, я никогда не дам любимому человеку повода чувствовать себя униженным или подавленным. Где есть унижение, там нет любви. А если одна прекрасная девушка показывает характер... — Губы Яны двигались и тепло дышали, скользя в сантиметре от лица Лютовой, пальцы неумолимо переплетались с её пальцами. — Это замечательно. Значит, он у неё есть. Такая девушка вызывает уважение. А я могу любить только того, кого есть за что уважать.
По её щекам опять катились эти непостижимые уму слёзы — снова приоткрытая уязвимость сердца, окошко в панцире насмешливой брони. Хрупкость плеч, трогательность ключиц. В груди Киры тепло ёкнуло, она стёрла со щёк Яны влажные ручейки и уже сама её поцеловала. Ответ был искренним, порывистым, с милой дрожью дыхания и доверчивыми объятиями. Уверенная, непобедимая женщина стала в её руках хрустальной большеглазой девочкой, прильнула котёнком, и Лютова прижала её к себе, оберегая, как огонёк зажигалки на ветру. Нет, это не хмель играл с ней шутку... От хмеля можно избавиться, проспаться, а от этого цепкого дурмана — уже нет.
«Зайти на рюмку чая» — наверно, это прозвучало пошло, но Яна бубенчато расхохоталась и горной козочкой поскакала следом за Кирой по ступенькам. В потёмках они что-то с грохотом опрокинули в прихожей и обе приглушённо засмеялись, после чего Лютова приложила палец к губам и зачем-то скомандовала «тш-ш-ш», хотя дома её никто не ждал — будить было некого. Новый приступ смеха накрыл их. Одной рукой обнимая разгорячённую, прильнувшую всем телом, ласкающуюся к ней Яну, другой Кира шарила по стене. Нашла, щёлкнула, но свет озарил их не с потолка, а сквозь щель приоткрытой двери ванной. Тьфу ты, не тот выключатель...
— Не надо, — обожгла девушка поцелуем-укусом ухо Лютовой. — Пусть будет уютный полумрак...
...
...Вдох, выдох. Вдох, выдох. Капля пота упала на плитчатый пол камеры. Мышцы работали под кожей, сходились-расходились на спине. Ладони отрывались от пола и делали хлопок, а потом Кира мягко приземлялась на них и отжималась. Закинув левую руку за спину, она продолжила отжиматься только на правой с упором на пальцы. Поменяла руки.
В колонии её взяли на должность тренера в спортзале. Звериная осторожность помогала ей выжить, а привычка к спортивной дисциплине не давала упасть духом. В «качалку» ходили несколько заключённых мужеподобной наружности — тягать тяжёлое железо, прочие женщины предпочитали обычную «дамскую» физкультуру. Многих своих сокамерниц Кира увлекла спортом — просто подавала пример без лишних слов. Не все из них занимались на постоянной основе — кто-то впоследствии и бросал.
Одновременно с Лютовой срок отбывали ещё две самбистки — Света и Анжела. С флегматичной коренастой блондинкой Светой у Киры сложились неплохие отношения, а Анжела, рослая обладательница южной внешности и такого же темперамента, её невзлюбила. Света сидела за ДТП со смертельным исходом, а преступление Анжелы было более серьёзное — умышленное убийство, совершённое с особой жестокостью. Она забила насмерть соперницу, с которой не поделила мужчину. Анжела избивала женщину в течение нескольких часов с перерывами, в итоге потерпевшая скончалась в страшных мучениях. Убийцу осудили на большой срок. Болезненно самолюбивая и озлобленная Анжела вспыхивала по малейшему поводу, а после того как Кира победила её в тренировочной схватке, люто её возненавидела.
— Ты не обижайся, но тебе не следовало идти в спорт, — прямо сказала ей Кира. — Любой вид борьбы в руках агрессивного человека становится слишком опасным оружием. Обезьяна с гранатой — это как раз твой случай.
Анжела побледнела, раздула ноздри и ринулась в драку. Неизвестно, чем бы это кончилось, если бы на шум не пришли те мужеподобные тётки. Увидев, что бой идёт не на жизнь, а на смерть, они навалились на Анжелу вчетвером и придавили к полу. И Кире, и Анжеле выписали «путёвку» в штрафной изолятор — с той лишь разницей, что Кира всё же вышла оттуда быстро, а её противница задержалась на пятнадцать суток. Она ещё долго отравляла жизнь Кире, которая отдыхала от неё только во время отсидок Анжелы в ШИЗО. А та с её психопатическими склонностями попадала в него регулярно. Её с полным правом можно было записать в категорию «отрицалово» — жестоких, непокорных, буйных и плюющих на всё и вся узниц.
...
...Вдох, выдох. Вдох, выдох. Кира отрабатывала удары, подтягивалась узким и широким хватом. Снова и снова она всаживала кулак в стоящее перед мысленным взглядом лицо следователя. Она молотила его, как боксёрскую грушу, пока оно в её воображении не превращалось в кровавое месиво. Выпустив пар, она почти ничего не чувствовала к этому человеку. Ну... обычный такой дядька, ничем не примечательный. Разве что взгляд — ощущение липкости и холода охватывало от него. Продажный приспособленец, каких, наверно, не так уж мало. Заработал своей семье на отпуск на Мальдивах.
...День за днём, кусочек за кусочком складывался пазл настоящего облика Яны. В ней совершенно отсутствовало высокомерие. Она обожала простые вещи: загорать на крыше дома, навернуть тарелку пельменей с майонезом, отправиться «дикарями» в велосипедный поход. Могла выпить не только шампанское с икрой, но и водку с огурцом. У Лютовой окончательно порвались все шаблоны, когда она узнала, что Яна любит пиво, рыбалку и футбол. А ещё та играла в нарды и шахматы, а уж в карты на раздевание Кира ей постоянно проигрывала.
— Карточный долг — святое, — посмеивалась Яна, освобождая Киру от остатков одежды и окидывая её ласково-плотоядным, щекотным, цепким взглядом. — А ну-ка, извольте-с расплатиться, барышня!
Расплата наступала неминуемо. Чем больше Кира играла, тем чаще ей нравилось проигрывать.
Выход на их любимую крышу был коварно заблокирован сотрудниками ЖЭКа: на люке висел замок.
— Вот сволочи, — процедила Кира раздосадованно. У неё чуть не вырвалось словечко покрепче, но при Яне она сдержалась.
А та, невозмутимо достав из сумочки походный маникюрный набор, вставила в скважину миниатюрную пилочку для ногтей, поковыряла и — щёлк! Готово. Замок распался, обезвреженный простейшим орудием.
— Вы полны сюрпризов, мадемуазель, — вскинула бровь Кира. — Да вы взломщица-профи, оказывается!
— Замок смешной, ничего сложного, — небрежно улыбнулась Яна. И пошутила со смешком: — Я просто свой набор отмычек сегодня дома забыла, вот и пришлось пилкой орудовать.
Солнце жидким мёдом засияло на коже её точёных ног, когда она первой выбралась на плоскую крышу. Кира, карабкаясь следом, ошалела от открывшегося её взгляду вида под коротеньким подолом маленького летнего сарафанчика. Она еле сдержала себя, чтобы не уткнуться туда лицом.
— Ух, да тут можно яичницу жарить! — Яна раскатала свёрнутый в рулон коврик и сбросила воздушный сарафан, оставшись в нежно-розовом купальнике.
Жар раскалённой, как сковородка, крыши чувствовался даже сквозь подошвы матерчатых слипонов Киры. Верхушки тополей сонно вздыхали под порывами ленивого, утомлённого зноем ветра, поблёскивая серебристо-глянцевой листвой; над городом колыхалось горячее марево летнего воздуха — сухое, пыльное, дымчато-серое. А между тем, на свидание к Лютовой Яна прибежала прямо после экзамена.
— Вот завалишь сессию — будешь знать, как в такое ответственное время любовь крутить, — шутливо пожурила её Кира.
В ответ на это девушка с усмешкой предъявила ей зачётку, в которой были одни четвёрки и пятёрки. Лютова одобрительно кивала, листая.
— Ну ладно, коли так. — И вернула Яне зачётку.
Та смотрела на неё с озорными искорками в зрачках, склонив голову набок.
— Неужели за отличную учёбу я не заслужила даже поцелуй?
Лютова засмеялась и привлекла девушку к себе за талию. Та гибко, страстно подалась навстречу, жарко обняла за шею, потянулась губами. В поцелуй обе нырнули глубоко, самозабвенно, до головокружения и сбившегося, возбуждённого дыхания, а потом Яна тоненькой ящеркой вывернулась из объятий. Лютова рванулась было её ловить, но та упёрлась вытянутой рукой ей в грудь, не подпуская к себе — а глазами-то, глазами так и дразнила... Прищуренные ресницы ласково, лучисто смеялись, шаловливо прикушенная губка так и нарывалась на наказание.
— Тш-ш, нетерпеливая какая, — понизив голос до бархатного полушёпота, сказала Яна. — Всё будет, потерпи.
От этого низкого, щекочуще-мягкого «всё будет» Лютову накрыл горячий пульс — и в груди, и там, пониже. Будто целая батарея в неё жахнула из всех орудий, и её унесло в небо от властного, непреодолимого желания. Но Яна осаживала её, приказывала ждать, чем распаляла только сильнее. О да, она ведала, что творит, чертовка.
— Как бы у нас пиво не нагрелось, — озаботилась девушка, поглядывая на Киру с озорным блеском в прищуренных от солнца глазах.
Та в это время стягивала футболку и джинсы. На ней остались чёрные трусики-боксеры и спортивный лифчик. Раскатав свой коврик, Кира уселась рядом с Яной, вся сомлевшая не только от адски-горячего дыхания крыши, но и от игривого, раздевающего, пульсирующего откровенным желанием взгляда девушки. Она плыла, таяла сливочной пеной, как кусок разогретого масла. Кругом были одни старые пятиэтажки хрущёвской эпохи, а от любопытных взглядов их укрывало небольшое ограждение.
— Пиво? Оно же в сумке-холодильнике, — пробормотала Кира, не в силах отвести глаз от ровной атласной кожи Яны.
Едва её ладонь протянулась, чтобы скользнуть по внутренней стороне этого восхитительно стройного бедра, Яна со смехом вложила в неё флакон солнцезащитного молочка.
— Да тут такое пекло, что, боюсь, даже сумка не выдержит! Намажь-ка меня.
Более соблазнительного и приятного поручения она не могла дать Кире. Выдавив и растерев между ладонями немного средства, пахнувшего ванилью и похожего по консистенции на растаявшее мороженое, та заскользила по хрупким плечам, шелковистым изгибам спины... Соски проступали под чашечками купальника, и Кира не удержалась — истратила немного молочка на ткань. Бугорки-кнопочки щекотали линию жизни.
— Ты не там мажешь, — шевельнулись губы Яны около её щеки, обдавая мурашками и ванильно-медовым тёплым дыханием. А глаза, знойно-пристальные и зовущие, говорили обратное, подстёгивая и прося продолжать начатое.
К ладоням присоединились губы. Кира прослеживала жадным, прерывистым дыханием линии тела Яны, прорисовывала их вожделеющей невидимой кистью. Вдох, выдох — плечо; вдох, выдох — пупок. Нырнув в его тёплую ложбинку языком, Кира застонала.
— Погоди-ка! Давай, я тебя тоже намажу, а то живо обгоришь, — внезапно осадила её Яна.
— Мучительница, — вырвалось у Киры. — Сколько можно меня мариновать?!
— Маринованная Лютова — моё любимое блюдо, — засмеялась Яна. — Но если она не намажется, то будет ещё и жареная.
Голос у неё был удивительно широкого диапазона: он мог как щебетать на высоких, режущих слух частотах, так и нырять в грудные, зрелые глубины. Сейчас он пророкотал где-то в районе тридцати пяти лет, ближе к сорока. Женщина в расцвете своих желаний и возможностей.
Мягкие ладошки затанцевали по телу Лютовой, запорхали смеющимися бабочками по спине в обжигающем аргентинском танго. Яна раззадоривала, дразнила, поддерживала огонь на ровном, стабильном уровне, мудро подпитывая его топливом слов, движений, взглядов, запахов. Углом поворота колен, частотой подъёма дышащей груди. Шириной завлекательного, сводящего с ума промежутка между тёплыми бёдрами. Даже мыслью об этих пыльных тополиных кронах она возбуждала, заставляла ревновать к предмету своих размышлений, вдохновляла завоёвывать место среди её дум.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, — сказала Кира. — Сколько в тебе ещё всего скрыто? Знаешь, — она засмеялась, откидывая голову назад, чтобы ощутить щекой щёку Яны, скользнуть по ней в доверчиво-нежном касании, — после вскрытия замка пилкой я ожидаю всего, чего угодно.
— Тебя это настолько впечатлило? — усмехнулась Яна, нажимая тонкими, но сильными пальцами на ключицы Лютовой. — Да дело-то плёвое, замок самый примитивный, даже ребёнок справился бы. Это же не сейф.
— Ого, а ты и сейфы вскрываешь? — подаваясь всем телом назад, чтобы впитать больше близости, захватить больше площади тёплого соприкосновения, хмыкнула Кира. — Ты у нас медвежатник?
— Меня готовят во владелицы сейфов. — Умело массирующие руки Яны перемещались ниже, изучая, прощупывая мускулы и задевая чувствительные — или готовые к чувствам? — точки. — Но чтобы обезопасить себя от преступников, надо уметь мыслить, как они. Знать лазейки, способы. Просчитывать их действия и вовремя устранять свои уязвимости. От преступника тебя отделяет только добровольно выбранная сторона баррикад, но знаниями ты обладаешь теми же, что и он. Это очень тонкая грань, Кир... Папка мой охотно подтвердил бы, если бы был здесь. Давай-ка по пиву, а? А то горло пересохло.
Это предложение коснулось разгорячённой кожи отрезвляющей прохладой запотевшей стеклянной бутылки. Уже до предела заведённая поцелуями и солнцезащитным массажем Лютова снова ощутила себя сброшенной на ступеньку ниже, но огонь, умело поддерживаемый мудрой жрицей, продолжал жить и вожделеть.