Глава XXXIV
Разговор краями
Туман растекался от берегов реки, уходил по лугам на лесные поляны. «Одуванчик» плыл по течению. Он не тыкался носом в берега, обходил острова и коряги.
Я так и не трогал весла. Весло – это приказ для лодки, весло – точное направление, а откуда я сам-то знаю точное направление?
Долго мы плыли – всю ночь, а берега реки как-то особенно не изменились. Все будто то же самое – и кусты козьей ивы, и луга, и стога. И главное – солнце. Оно подымалось медленно за туманом – розовое и молочное, но вставало оно вроде бы там, куда вчера садилось.
Неужели это так? Неужели так вертится, так крутит речка Акимка? Неужели все бежит по одному и тому же лугу?
Я увидел какой-то забор на берегу, а за ним очень знакомую крышу. Шуршурина, ей-богу, шуршурина, только с другой стороны. И на эту сторону он навешал сушеных грибов да соленых окуней. Огромную петлю по лесам и лугам совершила за ночь речка и снова вернула меня к дому шурина Шуры.
Ладно, хватит с меня шуршуриных крыш. Повернусь-ка к ней боком, погляжу краем глаза. Может, пронесет? Может, не заметят?
– А я тебя давно поджидаю, – послышался голос. – Речка-то все кружит на одном месте, и ты тут обязательно должен был проплыть. Вот я и жду.
«Край глаза, – думал я, – вот важная штука. Вон в краю глаза виден художник Орлов. Стоит себе на берегу, усы топорщит. Интересно глядеть краем глаза. Надо как-то научиться еще и говорить краями. Хватит с нас этих прямых разговоров. Будем говорить краями».
– А ты-то, наверно, и не ожидал, что река так кружит? – сказал Орлов. – Думал – уплыл навеки, а оказался на старом месте. – И Орлов засмеялся. – Что ж ты молчишь-то? – сказал он. – Небось не ожидал?
«Надо что-то ответить, – думал я, – но ответить краем. Только с какого же краю приступить к ответу?»
– Так что, ожидал или не ожидал? – повторил Орлов.
– А туман-то, парень, пожалуй, развеивается, – ответил я и почесал в затылке.
Край, за который я для начала ухватился, лежал на поверхности, в будущем надо было как-то углубляться.
– Давай-ка вот сюда. Здесь удобно пристать, песочек. Табаку вот только мало, – сказал я, – и спички отсырели.
Орлов пока не понимал, что я разговариваю с ним краями. Он забрел в воду и, когда «Одуванчик» проходил мимо, ловко ухватил лодку за нос.
– Я все-таки решил с тобой плыть, – сказал Орлов. – У шурина мне делать нечего. Не грибы же с Кларой собирать. Пускай капитан собирает. Его-то место в лодке пока свободно? Так, что ли?
– Вот только лопаты нету, – заметил я, – придется щепкой ковырять.
– Какой лопаты? – поражаясь, спросил Орлов. – Чего ковырять?
– Потому что червь для язя – первое дело, – сказал я. – Да и окунь червя уважает. Ну а язь не возьмет – так на уху всяко сорожонки надергаем.
– Так ты чего? Я не понял: берешь меня с собою или нет?
– Надо, парень, червей копать. Никуда не денешься.
Орлов замялся, не зная, как понять края моего разговора. А я краем глаза видел, что он действительно готов в плаванье. За плечами его был рюкзак, в руке – удочки, забрал, видно, у шурина свои вещички.
– Щепкой наковыряем, – сказал наконец он и, перешагнув через борт, устроился на капитанском месте.
– Долго же ты плавал, – сказал он. – Всю ночь. А я поспал и пошел тебя встречать. А вот червей накопать не догадался, у шурина-то лопата есть. Я уж точно знал, что ты покрутишься, да и назад вернешься. А если сам не захочешь, река тебя вернет. Так ты что – сам вернулся или река вернула?
– А без окуня какая же уха? Без окуня – не уха, а так – рыбный суп. А от сорожонки чего? Сладость, и все.
– Это верно. Без окуня какая же уха, – послышался на берегу голос капитана. В краю глаза, в кустах таволги маячил на берегу капитан-фотограф, рядом с ним светилось призрачное голубое пятно, которое в краю глаза пока что не умещалось.
– Вы что же это, поплыли? А нас бросили? – спросил капитан. – Мы тоже с вами.
– Куда это? – недовольно сказал Орлов. – Лодка перегружена. Вам никак не влезть.
– А мы рюкзаки на руки возьмем, – сказал капитан. – А сами на место рюкзаков сядем.
Орлов молчал. Я хотел сказать что-нибудь каким-нибудь краем, да края-то мои почти что исчерпались. Ну, одну, две фразы я бы еще мог найти, но ведь не больше.
– Так вы что же? Не согласны, что ли? Бросаете нас? – настойчиво сказал капитан. – Если не согласны, так и скажите.
– А туман-то, парень, – сказал неожиданно Орлов. – Туман-то, пожалуй, развеялся.
Ломая кусты таволги и молочая, капитан-фотограф вылез на берег, хлюпая по воде огромными сапогами, вошел в воду, ухватил лодку за борт. Голубое и призрачное пятно потихоньку пробивалось за ним.
– Убери-ка ногу, – сказал капитан Орлову. – И эту убери, вот сюда передвигайся, сюда, сюда, на пассажирское место. Рюкзак будешь в руках держать.
Орлов молча задвигался, а капитан сопел и ковырялся в лодке у меня за спиной. Я как-то не обращал на все это внимания и даже отключил от всех этих дел края своих глаз. Я глядел на поверхность реки – не выйдет ли и вправду язь. Должен он здесь быть, должен. Вполне на вид язевая речка. Как ни крути, а уху-то варить надо.
– Снимай кеды, – командовал за спиною моей капитан. – Босиком заходи в речку, вода теплая. Ну а теперь залезай.
Колыханье, шелест за моей спиной усилились, лодка закачалась, осела в воде.
– Потонем, – сказал Орлов и ткнул меня в спину. – Пойдем ко дну, как миленькие. – Они оба залезли.
Глубоко, очень глубоко погрузился в воду «Одуванчик». И все-таки я как-то верил, что он выдержит весь этот чудовищный груз – все эти рюкзаки, котелки, сарафаны, бороды, бахилы.
И он держался. Когда все уселись, отошел потихоньку от берега, вышел на середину. В лодке, конечно, обязательно должен кто-то сидеть, не важно, тонет она или плывет.
Капитан взмахивал веслом, обдавая нас неловкими брызгами.
– Только бы волны не было, – сказал капитан. – Для нас волна опасна.
– Какое счастливое утро, – сказала Клара. – А я никогда в жизни не плавала на лодке.
– Ты-то что молчишь? – сказал Орлов и снова ткнул меня в спину. – Потонем или доплывем?
– Конечно, язь и на майского жука берет, – ответил я. – Да только где возьмешь майского-то жука на исходе лета?