Люба и Аня Пархоменко снова пошли домой вместе в тот день.
– А классно все было! – сказал Боэмунд.
– Здорово! – согласилась Багрянцева. – А знаешь, про что я тут вспомнила? Раньше, при царе, женский день был 23 февраля. Потому что это 8 марта по старому стилю!
Аня буркнула:
– Опять ты про то время! Надоело!
Но добавила, подумав:
– Если так, то я, пожалуй, все-таки приму подарки на 8 Марта тоже.
8 Марта Люба получила открытку и набор цветных ручек от Саши Яблокова. Было очевидно, что это ответ на поздравление с 23 Февраля. Но окружающие почему-то этого не хотели понять.
– А все же он писал тебе в День святого Валентина! Ну, признайся! – говорила Аня.
– Он к тебе неравнодушен! – заявила Иза, глядя с видом знатока.
– И чем же ты его так зацепила? – интересовалась Алена.
Вся эта болтовня надоела Любе до невозможности!
А когда после уроков устроили чаепитие и конкурсы для девочек и Саша с портновским метром определял самую тонкую талию, то все почему-то решили, что эта игра придумана им только ради того, чтобы пообниматься с Багрянцевой! У Дианы был такой вид, словно она лягушку проглотила. А вечером того же дня, когда Люба вышла погулять, она издалека заметила во дворе Диану и Ленку Лепетюхину, которые из-за чего-то страшно ругались.
Ложась спать, Багрянцева призналась себе в том, что разговоры про влюбленность в нее Саши ей не так уж и противны. Что плохого? Пусть все так считают. Даже интересно.
Глава 14
Чудо
В апреле Аня пришла в школу, нарядившись в черное с ног до головы. Только шнурок одной кроссовки был ядовито-розовый.
– Боэмунд, как это понимать? – спросила Люба.
– Называй меня Эмоция! – ответила Пархоменко. – А с рыцарством покончено. Навечно. Ибо надоело!
Люба улыбнулась:
– Удивляюсь я, Эмоция. Ну ладно, то, что ты все время увлекаешься другим – это понятно. Но вот новые наряды каждый месяц… На такие подвиги, наверно, даже и Алина не способна! Ты же разоришься!
– Скажешь тоже! Посмотри-ка повнимательней! Штаны у меня готские, рубашка – ролевая, кеды – неформальские, шнурок вот этот розовый остался с того года… Я в седьмом гламуром увлекалась. Только – тс-с-с! – надеюсь, все забыли это время.
И Эмоция склонилась над тетрадью, сделав вид, что усердно учится. Длинная нестриженая челка, словно занавес, отделила ее от соседки. Люба, отодвинув пальцем прядку, взглянула на Аню и спросила:
– А Тигрины не боишься? Вот наедет на тебя за розовый шнурок-то!
При «новой власти» всем приходилось ходить по струнке («Как Иванову после революции», – сравнивала про себя Багрянцева). Поэтому, когда на второй перемене физичка по-явилась в классе, Эмоция села за парту, и ее розовый шнурок стал незаметен.
На следующий день во дворе школы остановился странный автобус, и всем старшим классам велели пройти какую-то «флюорографию». Знающие люди сообщили, что это такой рентген, будут делать снимок лёгких. В тот же день в 8-м «В» разнёсся слух о том, что на снимке будет видно, кто хоть раз курил, а делают его для того, чтоб показать родителям.
В назначенное время весь женский состав 8-го «В» (мужской шел отдельно) собрался в очереди у автобуса. Воздух уже пах весной, было прохладно, сыро, но приятно оттого, что можно ограничиться лишь курточкой. Девушки по две, по три входили внутрь передвижного кабинета.
– Ну что, все? – спросила подошедшая к автобусу Ирина Валерьевна, когда почти все уже сделали флюорографию и начали подтягиваться девятиклассницы.
– Жени с Изольдой нет, – сказала Оля.
– Найдите непременно их, – велела классная. – Без этой процедуры не возьмут в девятый класс.
Девчонки бросились искать парочку. Осмотрели туалеты, окрестности школы, столовую, даже библиотеку и музей – нигде их не было. Уже решили расходиться по домам, как вдруг Багрянцевой послышался из раздевалки голос Жени. Аня, Люба и Оля кинулись туда и среди плащей и курток, в самом темном углу нашли сидящих на полу заплаканных Жигулину и Тарасюк.
– Не говорите Тигрине, что мы здесь, пожалуйста! – взмолилась Женя.
– Меня дома убьют, если узнают, что я курю! – зарыдала Изольда.
Она шмыгала носом и терла глаза, перемазанные тушью и тенями.
Куда только девалась вся взрослость и вся смелость хулиганок?!
Придя домой, Люба никак не могла перестать смеяться. Она снова и снова вспоминала живописную картину: Женя и Изольда с визгом улепетывают от физички, вдруг зашедшей в раздевалку.
С уроков по случаю флюорографии класс сняли, так что и задания никакого не было. После обеда Люба плюхнулась перед телевизором, решив, что нужно отдохнуть от умных мыслей, счистить с уставших мозгов накопившиеся за год знания. Потыкав по кнопкам, Багрянцева остановилась на показе мод. Длинноногие модели разгуливали туда-сюда в разных нарядах, ведущие трещали о модных тенденциях, корреспонденты рассказывали подробности о личной жизни кутюрье и манекенщиц. О разводе с мужем какой-то топ-модели ведущая сообщила с таким азартом, будто в ее собственной жизни никогда не было даже самого захудалого кавалера…
Под конец был репортаж о модном доме «Жирофле».
– Я очень рада приветствовать наших русских зрителей, – говорила переводчица, в то время как смешная тетенька в большущих квадратных очках шевелила губами.
Внизу было написано: «Мадам Франсуаза Жирофле-Мулен, владелица Дома моды».
– …Я ведь сама отчасти русская, – продолжала модельер. – Мои бабушка, дед и прадед эмигрировали из России.
Люба прислушалась.
– Мой дед принадлежал к партии социалистов-революционеров, эсеров. Когда большевики пришли к власти, они стали бороться с этой партией. Я специально изучала все это! Большевики хотели арестовать моего прадеда за то, что он был капиталист, несмотря на то, что этот человек сочувствовал революционным идеям. Поняв, что к чему, дед, тоже преследуемый новой властью, разочаровался в революции. Так что они решили эмигрировать. Да-да, втроем. И приехали сюда, во Францию. Фамилия прадеда была Левкоев…
Люба подскочила на диване.
– …Левкой по-французски «жирофле». Вот они и взяли эту фамилию. Бабушка открыла ателье, она была портниха. А потом родился мой папа. Вот так…
Не досмотрев передачи, Багрянцева помчалась к компьютеру.
Сайт Дома «Жирофле» она нашла почти сразу. Имелся там и электронный адрес фирмы. Люба обложилась словарями по французскому. На составление письма ушел весь вечер и полночи.
Фотография Евлампии в шляпе была отсканирована и приложена к письму. Отправив его, Люба еще долго разглядывала на сайте наряды, предлагаемые домом в этом сезоне, – почему-то не могла оторваться. В какой-то момент она поймала себя на том, что вот-вот уподобится «трем А». Но тут же сочинила оправдание: надо же быть знакомой с творчеством родни!
Утром, едва проснувшись, Люба села за компьютер. Но ответа ей пока что не пришло. Не было его и на второй день. И на третий. На четвертый, по привычке открывая пустой ящик, Люба говорила себе: «Только не расстраиваться! Мне они, конечно, не ответят. И зачем нужна какая-то Багрянцева успешным модельерам? Нечего и ждать. Нет, только не расстраиваться!»
Через неделю она окончательно убедила себя в том, что мадам Жирофле-Мулен не только не интересуется родней, но даже вообще не существует. И разумеется, ответ пришел именно тогда, когда Люба перестала его ждать.
С удивлением и восторгом она рассматривала строчки на французском языке, в которых бестолковая машина заменила специальные значки на русские Й и Ы. Оказывается, в мире на самом деле обитали люди, для которых эта тарабарщина была обычной речью, а не странными словами из учебника! Любе показалось, что она стала свидетелем чуда. Первый в жизни диалог на иностранном был похож на колдовское заклинание – вроде произносишь ерунду, какую-то бессмыслицу, и вдруг! – тебя понимают.
К десятку черных строк на белом мониторе прилагалась фотография. На ней была новая Евлампия – постаревшая (или повзрослевшая?) на пятнадцать лет. Яркая помада на губах, пушистая прическа (словно у Любови Орловой в старых фильмах), маленькая, но очень замысловатая шляпка, напоминающая цветочную клумбу, и платье с отложным воротничком – смешное, чудесно-старомодное! Теперь на Багрянцеву смотрела взрослая женщина, умудренная жизнью, обзаведшаяся своей тайной и не спешившая ее раскрывать. Рогожин располнел и, как ни странно, сделался красивей. Он выглядел импозантным, вальяжным, довольным! А еще на снимке помещались трое мальчиков. Багрянцевой внезапно показалось, что они были немножко и ее детьми. Ведь Люба мысленно сопровождала Рогожиных во всех испытаниях. А теперь перед ней был результат многомесячных поисков.
Через три недели Люба явилась в школу в новом платье: отличная ткань, необычный рисунок, длинные свободные рукава, фигурный вырез и изящный шарфик. Девчонки все раскрыли рты. Даже поборница строгого стиля Ирина Валерьевна не смогла скрыть восхищения.
– Откуда у тебя это, Люб?
– От четвероюродной сестры, из Франции, – ответила Багрянцева. – Ее зовут Жоржетта, и мы переписываемся по Сети.
А потом добавила на всякий случай:
– Это «Жирофле».
Глава 15
Триумф
– Здравствуйте. Садитесь. Тарасюк, я, кажется, не говорила открывать рот!
Наступила середина мая. Учиться не было уже никаких сил, думалось только о том, как бы вырваться скорей из школы. Даже голос Ирины Валерьевны плохо стал действовать.
– Та-а-ак. Запишите тему урока.
Люба послушно вывела в тетради то, что было велено, но мысли витали далеко от физики. Они упрямо крутились вокруг последнего царя, заговорщиков, социалистов, длинных юбок, шляп, Саши Яблокова, а еще того, где найти такой русско-французский словарь, чтоб беспрепятственно описывать Жоржетте все события.
– Ну что ж, – продолжала Ирина Валерьевна. – У доски сегодня мне хотелось бы увидеть…
Тут скрипнула дверь, и перед удивленными ребятами сначала появился накачанный тип в костюме, затем парнишка с телекамерой, потом еще один – с осветительным прибором и, наконец, важный пузатый дяденька, надушенный так, что заблагоухало аж на шестых партах.
Физичка обернулась, недовольно глянув на пришельцев. Она хотела было возмутиться, но, взглянув на толстого, тихонько ойкнула и промолчала.
Перед ней стоял не кто иной, как губернатор области.
– Здравствуйте, ребята! – сказал он.
Все встали, в том числе учительница.
– Извините, что мы отрываем вас от… – Окинул взглядом кабинет: портрет Ньютона, схема атома, барометры, термометры, резисторы, – от занятий физикой. Но, думаю, вы наверстаете.
Потом обернулся к оператору:
– Снимаешь?
– Да-да.
– Хорошо, – продолжил губернатор. – Как жизнь, молодые люди?
– Нормально, – проблеял 8-й «В».
– Что ж. Все вы, уважаемые ребята, наверняка слышали про проводимый руководством области конкурс краеведческих исследований среди молодежи и студентов!
– Не-а, – сказали ребята.
– Вырежешь это, – бросил губернатор телевизионщику. – Что ж, я думаю, по крайней мере один человек из вашего класса все же знал об этом. Багрянцева Любовь! Есть тут такая?
Люба едва в обморок не хлопнулась. Она вышла вперед, понятия не имея, о чем речь. Конкурс? Но она ведь не участвовала ни в каких конкурсах! Всего-навсего написала маленькую повесть о своем расследовании… потом мама взяла её и унесла куда-то, говорила – на работу, распечатать…
– Перед вами, дорогие друзья, самый юный участник нашего конкурса и одновременно его победитель! – сказал глава области, обняв Любу за плечи.
Класс радостно завопил, не дав ему договорить заготовленных слов.
– Позвольте поздравить вас, Любовь Дмитриевна! Вот это диплом, а тут – сертификат на годовую стипендию, для поддержки дальнейших открытий.
– Обалдеть! – сказала с задней парты Женя.
Физичка тут же цыкнула.
А Любе, как всегда, казалось, что все происходит не с ней, а с кем-то другим.
– Скажите, что было трудней всего в ходе исследования? – спросил губернатор. – Наверно, спуститься под землю?
Багрянцева растерянно кивнула. Уши раскраснелись от волнения и яркого света. Камера снимала ее крупным планом. И весь класс, затаив дыхание, смотрел на Любу словно на героя…
А потом, когда начальство удалилось, начались расспросы:
– Почему ты раньше нам не говорила?
– Мы бы тоже поучаствовали!
– Вот класс!
– Ну, молодчина, Любка!
– А что ты открыла?
И вместо физики вышел урок краеведения.
– В общем, я узнала, что сестра моей прабабушки сбежала с женихом как раз сюда, в Елизаветинск… – начала Люба.
Никогда в жизни никто не слушал ее так внимательно.
И на перемене, и на следующей продолжалось обсуждение события. Обступив Любу со всех сторон, ребята вновь и вновь желали услышать подробности, зачем-то спрашивали о творческих планах, восхищались, звали друзей из других классов. Тут только Люба вспомнила, что было трудней всего в ходе исследования: как-то справляться с непониманием окружающих.
– Послушай, а та женщина… ну, с родословным древом! Где она живет? – спросила Аня.
Люба назвал адрес.
– С ума сойти! – воскликнула Пархоменко. – Это ж моя тетка, сестра матери!
Девчонки рассмеялись, обнялись. Просидев почти год за одной партой, они и так успели породниться, хоть и не сходились в плане увлечений.
– Все! Становлюсь диггером! – объявила Аня.
В общем, это был триумф.
Класс почти в полном составе провожал Любу до ворот школы. Попрощавшись со всеми, она бегом кинулась домой – рассказать родителям.
И вдруг услышала за спиной:
– Люба! Подожди!
За ней, прямо через газон, по радостной весенней травке бежал Саша.
– Слушай… Люб… То есть, это… Тьфу… Я что хотел сказать… – забормотал он, отдышавшись. – В общем, прости нас с Пашкой. Мы тогда решили помешать тебе проникнуть в люк. И сами ведь хотели посмотреть, что там, да духу не хватило. Обидно было, что девчонка нас обставит. Думали, ты такая же, как все. А ты… особенная… Извини, что сразу не разглядел. Ты… такая… ты… в общем, давай дружить!