Так-так-так! Не отвлекаемся. Душегуб крепче взялся за ошейник Фукусимы и встряхнул собаку. Я понял, еще мгновенье, палач поднимет ее и опустит в бочку. Вот уж поистине промедление – смерти подобно! Я изо всех сил рванул цепь и – о чудо! – цепь оторвалась от будки.
Да простят меня заводчики, кинологи и инструкторы всего мира, каюсь, совершил поступок вопреки своей породе и образованию, но у меня не было другого выхода – я впился сзади в ногу преступнику. Тот, ошалев и завопив от боли так, словно я ему эту ногу откусил, разжал руку, и Фуку рванула ко мне. Помощничек ойкнул, побледнел и, рефлекторно отшатнувшись к забору, спрятался за плаху-бочку.
– Сволочь! – заорал старик. – Да я порву тебя, скотина, на части.
Гремя цепью по тротуарной плитке, мы отбежали с Фуку на безопасное расстояние и остановились.
– Не отходи от меня ни на сантиметр, – сказал я Фуку. – Все время будь рядом. Ясно?
– Ав! – ответила Фуку.
– Послушай, придурок, – вопил хозяин дома, – куда ты бежишь? Ну куда ты убежишь со двора? Ты чего взбеленился?
– Ав! – сказал я спокойно.
– Погавкай мне, погавкай, – потирая ногу, пригрозил старик, – сейчас я тебя успокою, сволочь.
Нет, вы слышали? Я же еще и сволочь? Это я, что ли, топить тебя собирался? Украл двух собак, посадил на цепь, кормит помоями, да еще убийство задумал, и он мне мораль читает! Старик вошел в дом и через минуту вернулся с… ружьем.
М-да! Неожиданный поворот. Совершенно неожиданный. Человек вскинул цевье [5] . Прежде чем он нажал на спусковой крючок, я рванул за угол дома, увлекая за собой Фукусиму. В этот момент раздался выстрел, и рядом с нами прошелестело, видимо, несколько дробинок. Мы услышали приближающиеся шаги старика и рванули за дом, где находились дровяник, какая-то полуразвалившаяся хибара – то ли сарай, то ли баня, запчасти от автомобиля и другой всякий хлам. Не успели мы спрятаться за дровяником, как снова грянул выстрел, и теперь уже над нашими головами пролетело что-то свистящее. С одной стороны, тут разыгрался целый боевик, летят пули, вопли, крики, пахнет порохом, а с другой – Фуку даже в этой обстановке сумела поднять мне настроение. Пока наш охотник за собаками побежал в дом за патронами, моя боевая подруга говорит:
– Жаль, Трис, что мы не умеем говорить, я бы ему сейчас из нашего окопчика крикнула: «Дедушко! Знак «Ворошиловского стрелка» тебе не светит, купи рогатку и развлекайся!»
– Да ну тебя, Фуку, – я лизнул ей нос, – нашла когда шутить. Кстати, под рогатки я тоже однажды попал. Пацаны обстреляли…
Мы услышали, как наш стрелец снова прибежал на поле боя.
– Собаки! Вы где? Выходите.
Фуку фыркнула и сказала:
– Старик точно какой-то невменяемый! Не удивлюсь, если сейчас начнет кричать: «Сдавайтесь! Вы окружены!» Фильмов, что ли, американских насмотрелся? Вот умора!
Я выглянул из-за дровяника, старик с ружьем наперевес медленно приближался к нам. Мы с Фуку потихоньку перешли ближе к сараю и расположились так, чтобы была возможность нырнуть либо за сарай, либо спрятаться за дровяник с другой стороны.
Но тут случилось самое страшное. Старик еще раз выстрелил по дровам, скорее для острастки, и забежал за дровяник с правого фланга. Мы рванули за сарай, но конец моей цепи зацепился за металлическую трубу. Я рванул что было мочи, но это уже был не гвоздик на будке. Это был металлический крюк толщиной с человеческий палец, приваренный к трубе. Оруженосец подошел ко мне вплотную и наставил на меня ружье. В этот момент Фуку вышла из укрытия, подошла и прижалась ко мне.
– Ты посмотри на них, – возмутился старик, – герои, что ли? Ну, смотрите, собачьё, подохнете, значит, вместе.
Я почувствовал прикосновение металла к голове и отвратительный запах горелого пороха.
– Не хотел по-хорошему, псина, так подыхай…
Я зажмурил глаза и приготовился принять свою смерть…
– Макарыч, здоров! – услышал я над своей головой и почувствовал, как ствол ружья дрогнул в руках старика и отошел от меня куда-то в сторону.
Открыв глаза, я увидел над забором голову в полицейской фуражке.
– Здоров, командир! – понуро ответил наш несостоявшийся палач.
– Ты чего тут за стрельбы устроил? – спросил полицейский.
– Да вот собака что-то взбесилась, – нагло соврал Макарыч. – Хочу пристрелить.
– А что за собака? Ой, да еще и две. Откуда они у тебя? – продолжал расспрашивать правоохранитель. – А как насчет закона? Все ли нормально?
Вот полицейских частенько ругают за медлительность и нерасторопность, но, согласитесь, в этот раз лейтенант прибыл на место происшествия очень даже вовремя.
– Командир, ну что за вопросы? – раздраженно ответил старик. – Какая тебе разница? Я что, в поселке стреляю? Я в своем дворе. Ты участковый или опер?
– Погоди-погоди, Макарыч, я на твою свободу и неприкосновенность жилища не покушаюсь, но не все в своем дворе можно. Открой мне калитку, зайду, пообщаемся.
Голова полицейского исчезла, а наш стрелок, опустив голову, направился к калитке. Дойдя до угла дома, он обернулся и зло произнес:
– Поживите немного, собаки! Я скоро вернусь.
Однако вернулись они вместе с лейтенантом – гость-помощник, по-моему, улизнул от греха подальше. Офицер внимательно нас осмотрел и с ехидцей произнес:
– Что-то не похожи они на бешеных собак.
– На, смотри, – старик задрал штанину и показал синяк, – видишь зубы? Это вот эта скотина, – он указал на меня пальцем, – меня грызанула.
– Макарыч, скажи честно, у кого ты собак увел? – пропустив мимо ушей жалобу кровопийцы, спросил участковый. – Ведь у тебя не было никогда ни овчарок, ни лабрадоров. Признавайся.
– Ну, ты, лейтенант, хоть терминологию смени, – возмутился старик, – что значит «увел»? Ты еще скажи «украл»…
– Ты знаешь, Макарыч, а я как раз к этому и клоню. И знаешь, почему?
– Почему? – вздернул брови старик.
– Прессу почитываешь? На, смотри! – лейтенант вынул из кармана газету, развернул ее и протянул Макарычу. – Сегодняшний номер. Узнаешь?
А вот тут, друзья, внимание! Господи! Сколько раз я уже бывал на краю гибели. В этот раз уже и не надеялся спастись. Но вот она – удача! А ведь не цапни я этого подлого старикашку за ногу, наша Фуку уже превратилась бы в Муму, а я сидел бы возле будки до конца жизни. Друзья мои, никогда не сдавайтесь! Боритесь за себя и своих близких до конца, как говорится, до последнего дыхания, до последней капли крови.
В газете были опубликованы наши с Фуку фотки и телефон нашей дорогой, родной, любимой Любаши. Любушка-Любаша, да хоть мойдодыром меня назови, я тебя до конца жизни не забуду.
А Фуку после этого случая стала слабеть. А может, просто совпадение. Но что-то изменилось в моей подруге. Она стала больше спать, гуляла меньше, похудела.
«Что же ты, моя милая подруга, рано-рано тебе сдаваться! Поправляйся, дорогая…»
Глава 17
Какое это счастье – вернуться в родной дом, лечь у ног родного человека, зная, что ты в полной безопасности, и беззаботно уснуть.
Проснулся я от какого-то непонятного шума. К Петровичу приехал гость из далекой Швеции. Я так и не понял, где они с ним познакомились, но, думаю, для нас это не главное. А вот рассказ чужеземца вам перескажу. Если бы мы с Фуку могли хохотать по-человечески, то точно катались бы с ней по полу. Отбросим всякие там церемониальные подробности. Лучше послушаем повествование шведа:
– Да-да, Петровиш, я побывать на Камшатка, ловить рыба с русский рыбаки.
– Понравилось хоть, Андерс? – улыбаясь, спросил Владимир Петрович. – Хорошо приняли?
– Есть разный мнений, – серьезно отвечает гость.
– В смысле? – удивился Владимир Петрович. – Не все хорошо? Обидели, что ли?
– Нет-нет! – замахал руками швед. – Просто я, кажется, теперь понимать, что такой загадошный русский душа. Моя бабушка много говорить об этом, но я не знал, что это такое – русский загадошный душа.
– А-а-а-а! – протянул Петрович. – Ты вон в каком смысле? «Умом Россию не понять…»
– Да-да! – обрадовался Андерс. – Я многий вешь не понимать совсем! Это невозмошно понимать!
– Ну, брат, ты не первый такой, – успокоил гостя Владимир Петрович, – чтобы понять русского человека, здесь нужно родиться или хотя бы пожить какое-то время. А ты слетал на Камчатку и хочешь сразу все понять. Ну, рассказывай, что там у вас случилось.
Швед глубоко вздохнул и приступил к рассказу:
– Мы хотеть с друзьями хороший рыбалка. Они обещать мне суперрыбалка. Я им верить. Утром ехать к морю. Но там то место, где рыбалка нельзя.
– В смысле? – удивленно спросил Петрович. – Почему нельзя?
– Мы там обнаружить большой баннер, там сказать: «Рыбалка запрет!»
– А почему? Причину назвали?
– Да, – с ужасом закивал Андерс, – там сказать, что опасность, лед может уходить в океан.
– И что твои друзья? – рассмеялся Петрович, видимо, уже догадываясь, что произошло дальше, и язвительно спросил: – Повернули обратно?
– Нет, Володя! Нет! Они мне говорить, что это неправильный баннер!
– Как неправильный? – подыгрывает Петрович.
– Они сказать, что этот баннер стоит с прошлая зима. И идут вперед. Я говорить им, что такой запрет, это нельзя, будет сложно, это неправильно, нас арестует полиция. Ко мне подошел товариш и сказать, что я ошень трусливый и иди в дом варить им борш. Я сказать, что не умею варить русский борш. Тогда он сказать, чтобы я не кричал, а шел с ними варить уха, если я джентльмен.
– И что ты?
– Я идти с ними. Только я совсем не понимать, зачем джентльмен идти против закон?
– Эх, дорогой Андерс, – закивал головой Петрович, – если бы наш человек соблюдал все запреты, инструкции и законы, у нас, у спасателей, давно наступила бы безработица.
– Зачем безработица? – вытаращил глаза швед.
– А затем, что спасать бы некого было. И что дальше? Все обошлось?
– Нет, не обошлось. Баннер на берегу был правильно и хорошо. Он все верно сказать. Опасно!
– Ну, так если опасно, ты-то зачем пошел? – снова рассмеялся Петрович.
– Володя, я не трус. Они все смеяться и показать в меня пальцы. Я поверить им, что баннер неправильно. Там, где лед, далеко, они доставать обед и водка. Говорить, что рыбалка не бывать без обед на льду.
– Ну, ты же нарочно поехал туда, посмотреть традиции, обычаи местных жителей. Ну, вот так они любят отобедать во время рыбалки. Что поделаешь… И что дальше?
– Далше беда. Когда солнце стало высоко, наш лед оторвать от берег и уходить в океан.
– С ума сойти! – охнул Петрович. – И что твои друзья, переполошились?
– Что такое перелопо…першолопо…
– Ну, в смысле, испугались? – поправил Владимир Петрович.
– Нет, они ловить рыба. Я бегать, громко кричать. Я говорить им, что опасность, мы погибать, мороз, зима, океан. Никто не испугаться. Они звонить и продолжать ловить рыба.
– Видимо, обед был обильным! – съязвил Петрович. – Чем же все закончилось? Думаю, все хорошо, раз ты сидишь передо мной.
– К нам прилететь вертолет, твой коллега. – Швед пытался таким образом объяснить, что прилетели спасатели. – Но никто не хотеть улетать. Они, рыбаки, говорить, что идет рыба. И хорошо этот… хорошо…
– Хороший клев, что ли, начался? – подсказал Петрович.
– Да-да, – радостно закивал головой Андерс, – хороший клеф. И никто не хотеть улетать.
– Ну, а ты как же? – спросил Петрович.
– Я хотеть. Я улетать, я не уметь плавать на лед. Так нельзя. Это не хорошо. Это очень болшой опасно.
– Ну и дела, Андерс, – рассмеялся Владимир Петрович, – а что с остальными стало?
– Их всех тоже улететь. Заставить полиция.
– Ну, теперь ты точно знаешь, что такое загадочная русская душа?– Да-да, моя бабушка мне много рассказывать. Теперь я понимать…
Глава 18
Вы знаете, Фуку – это настоящий герой, недавно она совершила подвиг. Послушайте, что произошло. Гуляем мы во дворе, народу полно, рядом с нами веселится собачья семья – далматинцы, муж, жена и двое щенков. Малыши такие веселые, прыгучие, катаются по газону, визжат, тявкают друг на друга и на нас с Фуку. Папа иногда порыкивает на ребятишек, мама не может сдержаться и тоже начинает бороться со щенками.
Признаюсь вам, дорогие друзья, я и сам бы не прочь с ними покувыркаться, да ведь я на работе. А эти баловники подбегают ко мне сзади и хватают за хвост, их папа виновато смотрит на меня и кивает головой, дескать, ну, что я могу поделать. Я всем своим видом даю ему понять, чтобы он не волновался – дети есть дети.
Даже Владимир Петрович заинтересовался этим «балаганом»:
– Это кто тут у нас такой веселый?
– Тяф-тяф-тяф! – хором залаяли дети-далматинцы.
– Ух ты, какие грозные! – рассмеялся Владимир Петрович. – Небось еще и без намордников.
Один из щенков подбежал к моему подопечному. Я и глазом не успел моргнуть, как он, уткнувшись носом в ботинок, развязал шнурок.
– Ах ты негодяй! – авкнул я, но щенок с радостным визгом убежал к своим хозяевам.
– Что такое? Что случилось? – завертел головой Владимир Петрович. – Трисон, ты где?
– Ав! – отвечаю. – Где же я могу быть? Здесь, конечно. – И тыкаю носом ему в ботинок.
Петрович нащупал рукой шнурки и громко рассмеялся:
– Вот шкода! Ну, погоди ты у меня, поймаю, уши надеру.
Проказник выглянул из-за ноги хозяина и стал наблюдать, как Владимир Петрович завязывает шнурок. Я подсел поближе к ногам подопечного на тот случай, если маленький диверсант снова задумает совершить пакость. Но щенок оказался хитрым. Видя меня рядом с Владимиром Петровичем, не стал испытывать судьбу.
И вот тут произошло то, что в моей собачьей голове просто не может уложиться. Мимо нас проходил человек с сумкой. Неожиданно наша Фуку вскочила и зарычала на него так, что все, кто находился рядом, рефлекторно поджали ноги, а один старичок даже запрыгнул на лавку.
– Господи, боже мой! – перекрестилась одна из женщин.
– Петрович, что с твоей собакой случилось?
Я смотрю на Владимира Петровича, а тот и сам опешил.
– Фуку, милая, – тихо говорит он, – что с тобой? Что случилось, дорогая?
А подруга моя стала громко лаять и вдруг рванула за прохожим. Тот остановился и замер. Он понял, что у собаки к нему есть какая-то претензия. Фуку села рядом с ним и заскулила.
Тут, я слышу, уже заволновался и Владимир Петрович. Спрашивает у кого-то:
– Товарищи, на кого она так гавкает?
– Да на мужика какого-то напала, – отвечает сосед по лавочке.
– А что у него в руках? – спрашивает мой подопечный.
– Сумка дорожная…
– Ясно, – говорит Владимир Петрович и добавляет: – Срочно вызовите полицию, тут дело нечистое.
Мужчина попытался продолжить движение, но Фуку снова стала лаять и рычать. Прохожий попытался ударить ее ногой. Ну, нахал! Тут и я уже гавкнул во все горло.
– Эй вы! – громко крикнул незнакомый мужчина. – Чья эта зверюга, уберите ее, а то я за свои действия не отвечаю.
Владимир Петрович медленно приподнялся, и мы вместе с ним направились к мужчине с сумкой.
– Уважаемый, простите ради бога, – обратился он к прохожему. – Я сейчас ее заберу. Извините, я не вижу, сейчас-сейчас разберемся…
– Что вы выводите на улицу таких здоровенных кобелей и без намордника, – возмущается прохожий.
– Да что вы, уважаемый, – оправдывается Владимир Петрович, – какой намордник, она же слепая.
Так-так-так, думаю, чего же они задумали, мои спасатели?! Но я не вмешиваюсь, молча наблюдаю. Вижу, что Петрович разыгрывает какую-то неведомую мне роль. Тоже мне артисты. Но, значит, так нужно.
– Тем более, – возмущается еще больше мужчина с сумкой, – сослепу цапнет кого-нибудь за ногу, и лечись потом после нее.
– Не бойтесь, дорогой, – махнул рукой Петрович, – никого она не цапнет. Вы, когда мимо проходили, случайно не зацепили ее, не наступили там ей на лапу или на хвост?