— У меня здесь крыша поедет, — Барр решительно отвернула лицо. В эту же секунду боковое зрение поймало пару мерцающих отблесков, похожих на глаза хищника. Они мелькнули и растворились в темноте, словно их и не было.
Эллен забилась под подоконник и обхватила руками колени.
— Это фонари. Это фонари рабочих.
Это казалось игрой свихнувшегося воображения. Она успокаивала себя вслух, но разум отказывался включаться, уступив место голым рефлексам. Хотелось бежать. Хотелось видеть людей, кого-нибудь, но лучше пусть это будет Бишоп.
Она бросилась в вязкую темноту, к двери так, будто у неё вдруг выросли крылья за спиной и законы гравитации перестали иметь над её телом власть. Сделав пару неосторожных шагов, Эллен с размаху налетела на угол комода. Произошло ровно то, чего она боялась — резкая боль в ноге заставила её кричать, оглушая саму себя. Она втягивала воздух сквозь плотно сжатые зубы, крики превратились в жалостливый скулёж напополам с частым, хриплым дыханием. В горле встали слёзы досады, боли и страха. Замурованная в доме, она казалась себе беспомощнее котёнка, упавшего в ливнёвку.
— Эллен!
Снаружи послышался знакомый голос, а следом раздался грохот разрушений — Эллен готова была поклясться, что под ней вибрирует пол. Адам Бишоп ворвался к ней в комнату, играючи выбив запертую на ключ внутреннюю дверь — она бахнула об стену, сбив с неё толстый кусок штукатурки. Как он обошёл нижнюю, стальную дверь, которую она заперла на ключ, оставалось только догадываться.
— Что случилось? Ты кричала.
Она была уверена, что этот чёртов дом с толстыми стенами почти герметичен, и можно орать до срыва связок — никто не придёт на помощь. Барр держалась за спинку кровати и поджимала ударенную ногу, со скрипом соображая, что ему ответить.
— Как ты услышал?
— Мимо шёл, — дежурно бросил он. Адам прошёл внутрь, осмотрел комнату и окно, словно проверял, не затаился ли в доме кто-то, кто мог причинять ей вред.
— Эллен, что случилось? — Бишоп подошёл к ней, взял за плечи и чуть сжал их, заставляя её поднять голову и посмотреть на него. Бессмысленное действие. Она мало, что могла разглядеть в белом свете луны: лишь острые скулы и широкий подбородок с ямочкой — остальные черты его лица поглотила чернильная тьма.
— Не знаю, — Эллен попыталась встать на обе ноги, но ступню снова пронзила острая боль. — Наверное, сломала что-то.
— Ясно.
Не говоря ни слова больше, Адам подхватил её на руки и понёс к выходу, быстро, ни разу не оступившись, словно прекрасно видел в темноте.
Парализованная болью, страхом и его близостью, Эллен бессильно положила голову ему на плечо и обняла за шею. Коротко вдыхая, она задерживала в лёгких воздух, чтобы подавить внутри беспомощные всхлипывания, закончить, наконец, нытьё и хоть немного прийти в себя. Тычась носом в воротник его рубашки, она ощущала аромат лайма, стирального порошка, смешанного с запахом его кожи, и это ещё сильнее мешало сосредоточиться.
— Всё будет хорошо. Успокойтесь. У вас сейчас сердце выпрыгнет.
Адам нёс её вдоль длинного ряда таунхаусов, казалось, не прикладывая ни малейших усилий, словно она весила не больше, чем пакет из супермаркета. Вибрация его голоса прошлась вдоль тела волной, в груди заскребло, а щёки полыхнули огнём. Хотелось прижаться к нему крепче и одновременно отстраниться, как тогда в подсобке её дома, потому что эти невозможные чувства напополам с болью физической грозили свести её с ума бесповоротно.
Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь ногой. Фишер открыл быстро. Он не спал.
— Что стряслось? — фельдшер распахнул для Бишопа обе створки двери, чтобы он мог внести Эллен в дом.
— Ударилась. Возможно перелом, — Адам бережно положил её на кушетку. — Я пойду, разберусь со светом. Тео, пусть Эллен у тебя побудет, пока я не вернусь.
Фельдшер коротко кивнул и Адам скрылся за дверью. Эллен выдохнула, безвольно бросив голову на подголовник.
Бишоп украл её жизненное пространство и забрал последние силы. Ей было тесно с ним на одной территории. С ним рядом было жарко так, что внутренности начинали кипеть и отнюдь не оттого, что температура его тела всё ещё казалась ей повышенной. Она устала с собой бороться. Боль в немеющей ноге заполнила всё тело и затмила рассудок, но Барр была отчасти рада ей. Она принимала её в наказание за свою слабость.
— Эллен, можете рассказать, что произошло? Где болит?
Барр почти обвыклась с ноющей болью и даже сумела внятно объяснить, как нарвалась в темноте ногой на комод. Внимательно выслушав её, Фишер аккуратно снял с её ноги сапог, осмотрел ногу, потрогал и надавил в нескольких местах. Когда он тронул средний палец на ступне, Эллен взвизгнула и зашипела от боли. Она взглянула на свою ногу. Палец опух, а на коже всеми оттенками синевы расцвела гематома.
— Я думаю, это ушиб. Сейчас сделаем снимок, чтобы убедиться.
Мобильный рентген-аппарат стоял в соседней комнате вместе с несколькими другими медицинскими приборами. Они выглядели вполне современными. При условии, что ближайшая больница находилась в шести часах езды на машине, кабинетик фельдшера был неплохой альтернативой для местных трудяг.
— Да, перелома нет, — осматривая снимок на свет, обнадёжил Фишер. — Пара-тройка дней, и вы сможете нормально ходить. А сейчас постарайтесь меньше беспокоить ногу.
Фишер набрал в шприц обезболивающего. В комнате повис резкий запах антисептика, когда он тщательно обработал сгиб её локтя, чтобы сделать укол.
— Завтра лес прочёсывать надо, — устало произнесла она, с досадой понимая, что пролетает с рейдом по собственной неосторожности.
— Забудьте пока об этом, — Фишер бросил шприц в урну, следом стянул резиновые перчатки и направился к секретеру. — Вот, послушайте совета старика.
Он достал из ящика четыре свечи и две коробки длинных спичек.
— Здесь частенько бывают перебои с электричеством, так что старый, средневековый способ осветить жилище — наше всё. Положите их в глубокую посуду, чтобы не упали, расставьте их по углам и держите огонь всегда при себе, — он положил свечи в бумажный свёрток и протянул Эллен. — Хотите чаю?
— Спасибо, — ответила она, поблагодарив его сразу и за свечи, и за чай.
Бишоп вернулся быстрее, чем она ожидала. Обезболивающее подействовало, и Эллен, едва расслабившись, снова подобралась до последней жилки. Выслушав фельдшера, Адам подошёл к ней и снова бережно взял её на руки.
— Идём ко мне и без возражений, — твёрдо сказал он, как только они оказались на улице.
Барр хотела с ним поспорить, ведь она почти в порядке, и даже может ходить, прихрамывая; ей не требовался ни особый уход, ни постельный режим, но она не находила слов.
Это его «без возражений» было для неё ново. С ней никто и никогда так не обращался. Никто и никогда всецело не брал за неё ответственность и никогда не смел оспаривать её решения, даже если втайне она этого желала. Как же ей хотелось, чтобы Трэвис прекратил соглашаться на все её условия, перестал терпеть её заморочки, интрижки и эти «давай расстанемся на время, мне сейчас не до отношений». Чтобы он послал её, наконец, к черту. Она бы зауважала его за то, что у него есть гордость.
Таким, как Бишоп, она не сумела бы пренебречь, не сумела бы остаться независимой, не сумела бы сделать ни шагу, не обсудив этот шаг с ним и наверняка превратилась бы в глупую, толстую домохозяйку, которых ненавидела всеми фибрами души — она считала их пустым биомусором, променявшим разум на эмоции. Встретив такого, как Бишоп, в своей привычной среде, наверняка ступила бы на тот же путь. Хорошо, что она такого не встретила. Хорошо, что рано или поздно она уедет.
После их вечерней прогулки и откровенного разговора, который так некстати оборвала потасовка с Марти, прошло чуть больше суток, но казалось, минула целая вечность — так много всего случилось. Эллен беспомощно тонула в круговороте мыслей, теорий, подозрений и страхов, а сейчас, рядом с Бишопом, в голове воцарился штиль. Всё можно было свалить на хорошее обезболивающее с эффектом успокоительного, но это стало бы очередным враньём самой себе. Враньё это уже до чёртиков надоело. Надоело убеждать себя, что всё под контролем. Эллен была так близко к его телу, так отчётливо ощущала кожей его горячие ладони даже сквозь одежду, что желание стало причинять ей почти физическую боль. Казалось, что если она не заговорит, не собьёт это дикое напряжение, то вспыхнет и сгорит, как спичка.
— Что произошло на этот раз?
— На этот раз обрыв. Придётся заняться этим, как только рассветёт.
Бишоп внёс её в свой дом, помог преодолеть крутую лестницу и аккуратно усадил на диван перед потухшим камином. Свет здесь горел бесперебойно — Адам давно позаботился о том, чтобы вечные сбои не касались его жилища.
— И долго я здесь буду? — Барр обвела глазами до боли знакомую обстановку, сжавшись в комок в уголке.
— Пока нет света. У меня бензогенератор. Или тебе хочется продолжать собирать углы у себя? — он улыбнулся ей. Присев на корточки, Адам забросил в камин поленьев.
Эллен опустила глаза. Ей нечего было ответить. Бродить призраком по дому в полной темноте было ничуть не хуже, чем обжигать сетчатку, глядя на Бишопа, сияющего в своей безупречности, словно солнце. Он разжёг огонь и поднялся, отряхивая руки от мелких щепок и пыли.
— Ты всё ещё мне не доверяешь, да?
Видимо, Барр умело скрывала свои чувства за маской настороженной отстранённости. Хорошо, что за ней Адам не видел, какая буря металась у неё внутри в его присутствии. Ему незачем этого знать.
— Если бы я хотел причинить тебе вред, давно бы сделал это, — он лукаво прищурился, старательно сдерживая улыбку за маской напускной суровости.
Близкий физический контакт, казалось, стёр последние условности и незаметно для обоих перевёл их на «ты». Стало проще и сложнее одновременно. Адам стал ещё ближе, ещё привлекательнее и значимее. Между ними стремительно рушились все преграды, и где-то на уровне подсознания Эллен понимала, что сдать назад уже не получится. Если Бишоп сделает ещё хотя бы полшага к ей навстречу, она бросится к нему в объятия, и гори всё синим пламенем.
— Очень обнадёживающе. Ты меня успокоил, спасибо сердечное, — в тон ему ответила Барр не сумев сдержать улыбки. — А вообще, я бы в душ сходила и спать.
Барр смотрела на дверь в ванную, как на баррикаду, за которой можно скрыться хотя бы на время. Холодный душ мог бы спасти положение и остудить жар, который, казалось, вот-вот расплавит ей кости.
— Не сочти за дерзость, но если тебе нужно переодеться, могу дать что-нибудь своё. Или могу сходить к тебе и забрать твои вещи.
— Нет-нет. Не беспокойся, не нужно никуда идти, — ей не хотелось нагружать его новыми заботами. Эллен поднялась с дивана, стараясь не наступать на поврежденную ногу. Неловко прыгая на здоровой ноге и цепляясь за стены и мебель, она поплелась в сторону ванной. — Боюсь, что я вырублюсь ещё до того, как ты вернёшься. Полотенце и футболка меня устроят.
Бишоп подхватил её под локоть, подставил ей плечо и аккуратно взял за талию.
— Всё не так страшно, я вполне могу ходить сама. И душ тоже смогу принять сама.
С языка против воли сорвалась фраза с подтекстом, заставив её ужаснуться самой себе. Барр с улыбкой отстранилась, иначе инстинкты грозились затмить остатки разума — она готова была вцепиться в Бишопа и содрать с него одежду, если он не уберёт от неё руки. Адам, как назло, не спешил этого делать. Ровно на секунду, когда Эллен украдкой, снизу вверх посмотрела ему в глаза, где-то в глубине его зрачка она увидела отражение собственных терзаний. Она не была в этом уверена. Эллен не была уверена в том, что Бишоп, ровно, как и она, готов был сорваться. Она могла лишь слепо верить интуиции.
Адам был голоден до женской ласки, и, наверное, Эллен Барр — единственная за долгие годы, кого он подпустил к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Это пугало и одновременно льстило. От ощущения, что она имеет над ним власть, где-то внизу живота скручивался тугой ком. Возбуждение нарастало, нервы звенели натянутыми струнами, кожа под его ладонями пылала. Никогда и ни с кем она не испытывала ничего подобного. Всего лишь пара прикосновений и взглядов — и она напрочь забыла о брате, о машине, о той необъяснимой чертовщине, с которой её угораздило столкнуться. Эллен неумолимо теряла рассудок. Она хотела Бишопа так, как никогда в жизни.
Адам опустил взгляд и сделал шаг назад. Эллен показалось, что сейчас она рухнет на пол или её сдует порыв сквозняка — Барр потеряла вес и опору без ощущения его сильных рук на своем теле.
— В ванной есть шкаф, всё там. И ещё, — уходя из комнаты, он задержался у двери, — ложись в спальне. Диван тебе сейчас противопоказан. Я буду внизу, в мастерской.
Эллен осталась одна, но несмотря на это, она не чувствовала настоящего уединения. Каждая вещь в комнате напоминала об Адаме, каждый кусок пространства дышал им. Пустая, пыльная каминная полка, почерневшая решётка и забытая в утробе камина кочерга, потускневший от времени коврик у дивана и чёрный, бархатный абажур ночника, наверняка доставшийся в наследство от самых первых жильцов. Это была его реальность, его место в этом мире, где Эллен ощущала себя чуждым элементом. Выдранная с корнем из собственной жизни, она так и не смогла приспособиться, но и вернувшись назад, уже не сможет стать прежней. Она казалась себе вывернутой кишками наружу, вытряхнутой и набитой пустыми надеждами, словно чучело. Хотелось плакать от беспомощности и бессилия — она не найдёт брата, не поднимет родителей из могилы и не сумеет ничего исправить. Всё навалилось вдруг с новой силой. Стоя посреди маленького, уютного пространства чужой жизни, Барр не знала, куда себя деть, не знала, куда сунуть свои чувства, которые враз пошатнули её систему координат.
— Проклятье, возьми уже в руки себя и прекращай ныть, — сквозь зубы проговорила она и зло ущипнула себя за бедро.