Чугун продемонстрировал, как следует смотреть. Аксёну не очень понравилось, выражение лица у Чугуна сложилось наглое и одновременно заискивающее, он такому и копейки не дал бы.
– Ну, ты сам умеешь смотреть, – Чугун сменил заискивающее лицо на просто наглое. – Будешь валяться на носилках и молчать, ничего говорить не надо. Ясно?
Тюлька кивнул.
– Ладно, Тюлькан, ты пока в образ входи, а мы с Акселем поработаем. Ты представляешь, как делать носилки?
В носилках Аксён разбирался поверхностно, впрочем, этого оказалось достаточно. Чугун вырубил две жердины, Аксён переплел их вожжами. Получилось одноразово, но в вечность Чугун и не метил.
– Сойдет, – сказал он. – В конце концов, таскать мы его не собираемся. А на проезжающих лохов подействует. Ну что, ильи муромцы, поторопимся, а то время поджимает, давай, Тюлька, поторапливайся.
Они ускорились.
Остаток пути проделали весело. Сначала Чугун дразнил Тюльку карликом и обещал, что он никогда не вырастет, а так навсегда и останется дохлягой, это на Тюльку не очень уже действовало, поскольку он приобрел иммунитет к подобным заурядным дразнилкам.
Тогда Чугун проявил оригинальность и принялся дразнить младшего по-другому – он называл его Тюлькас Писькаас и рассказывал, как Тюлькас Писькаас познакомился с Койкой Пополяйнен и они решили пожениться. От таких изощрений Тюлька привелся в бешенство и стал обзываться самыми страшными словами, какие знал, в том числе и совсем уж неприличными.
Аксён слушал вполовину. Он давно уже заметил, что научился слушать одной стороной головы, обычно левой, другой думал о чем-то отвлеченном, ну, вот сейчас, к примеру, он думал о рельсах. Все рельсы ведь свинчены друг с другом, а где-то даже и сварены, а тянутся они из самого запада Европы до Владивостока, до Китая, а то и до Индии. И на самом деле это совсем не отдельные рельсы, а одна гигантская рельса, дотронувшись до нее в любом месте, можно дотронуться до рельсы в Бомбее.
– Тюлькас Писькаас кюшаал шпрооты в Тааллине. И тут приходит к нему Койка Пополяйнен и говорит: «Тюлькас, поедем рыпаачить…»
Тюлька срывал сухие и от этого еще более злые колючки и швырял в Чугуна. Только мимо. Аксёну казалось, что про Тюлькаса Писькааса и его подружку Койку он читал где-то, наверное, в «Линейном Обходчике», на полосе «Шутка Юмора», впрочем, может, и нет.
Братья ругались, если бы Тюлька был постарше, они бы наверняка разодрались.
Успокоился Чугун только перед самой железной дорогой, под насыпью. Когда-то здесь лежала лестница, почти шестьсот ступеней, теперь она сгнила, и люди поднимались рядом, протоптали канаву. По канаве идти было неудобно, вокруг рос чертополох, зима выдалась холодная, колючки закалились, пришлось по канаве.
– Эту насыпь китайцы делали, – сказал Аксён. – Еще в начале прошлого века. Или в конце позапрошлого… Они тогда везде строили. Тут было их поселение, прямо под насыпью, а потом началась сибирская язва, и поселение оцепили. Но китайцы все равно умудрялись пробираться. Тогда полиция ночью заминировала насыпь и взорвала, и вся насыпь осела на китайцев. Так они тут и остались, шестьсот человек.
– Вот это да! – Тюлька с удивлением поглядел себе под ноги. – Откуда ты это все знаешь?
Аксён точно не знал, откуда эта история всплыла, то ли он сам ее когда-то придумал, то ли прочитал в каком-то журнале, а может, это ему даже приснилось.
– В школе рассказывали, – ответил он.
– Ты ходил в школу? – ехидно осведомился Чугун. – Смотри-ка, да ты у нас профессор! Альберт Эйзенштейн!
Тюлька захихикал.
– Ладно, бэрриморы, хватит чушь молоть, – сказал Чугун. – Двигаем к вершинам, скоро поезд будет.
Они поднимались на насыпь, Чугун первым, с носилками под мышкой, за ним Тюлька, Аксён последним. Тюлька все время оскальзывался, Чугун для достоверности велел надеть ему вместо кроссовок галоши, галоши скользили, и Аксён то и дело его ловил и подталкивал вверх, к железке. На полпути справа рявкнуло, и почти сразу над головой загремело синее. Они остановились и стали смотреть.
Поезда всегда так, есть в них что-то такое, гипнотизирующее. Машины. А вообще все похоже на игру, подумал Аксён. В том смысле – висит кто-то наверху, в небе, смотрит вниз, кидает кубики. Кинул – выпала пятера, и вот ты уже идешь сначала по лесу, слушаешь всякий бред, потом тройка – и лезешь в гору и сам рассказываешь бред про чумных китайцев, а потом опять три, но уже другая, – и Чугун начинает рассказывать еще больший бред про каких-то Койколяйненов, а ты все идешь и идешь и не можешь остановиться. Хочешь, мечтаешь, изо всей души рвешься, но нет, Тюлькас, пойдем есть копченого угря…
Почему-то.
– Рос-сия, Росси-я, Ро-сси-я, Россия… – выкрикивал Тюлька, указывая пальцем в каждый вагон, в красивые, в красно-белых завитушках таблички. Поезд несся мимо, лязгал на стыках, плевался мелким щебнем, пролетел и растворился, по склону скатилась пустая пивная бутылка.
– «Москва – Владивосток», фирменный, – плюнул Чугун. – Он здесь не останавливается, даже в городе не останавливается. В газете писали, что в нем какие-то сортиры особенные…
– Лазерные, – сказал Тюлька.
– Сам ты лазерный, калека. Вообще давай, начинай страдать!
Чугун треснул Тюльку кулаком между лопатками, и тот тут же закашлялся.
– Перхай в сторону, туберкулезник! – Чугун подтолкнул младшего в спину.
Они продолжили подъем и через пять минут взобрались на насыпь. Аксён отметил, что тут как летом, и пахнет, и блестит.
– Монако-во! – прочитал Тюлька.
– Во, уроды, опять буквы прицепили! – возмутился Чугун. – Что за народ у нас? Так все красиво вроде было, нет, всегда поставят свою водокачку…
А Аксёну, в общем-то, новое название глянулось, оно обрело еще какой-то смысл.
Монако Во. Можно многое придумать.
Они переправились через рельсы и двинулись к вокзалу. По перрону уже болталось несколько человек довольно мерзостного вида, какие-то бомжи, а по большей части всякая местная шпана. Слонялась парочка молодых, Аксён их не знал, может, из глуши откуда. Старуха с собакой оригинальной конфигурации – грязная болонка, задняя часть парализована и погружена в драную авоську, которую бабушка крепко держала в руке, передняя же собачья часть деловито перебирала лапками, нос же дергался в поисках пищи. Кентавр получился, Аксён подумал, что зря сюда старуха пришла, не соберет она сегодня на пропитание, не соберет. И рожа у нее тоже такая, как у собственной собаки, народ от юродивых подустал.
Интересно, собака на самом деле параличная или старуха ее просто шалью стреножила?
Вообще смотреть на всех этих ненастоящих нищих было скучно, и Аксён стал смотреть на вокзал. Вокзал разъезда Монако Во Аксёну очень нравился. И непосредственно внешностью, и, что немаловажно, смыслом. Снаружи он блистал стеклом и железными ручками, радовал глаз красным кирпичом и литыми чугунными скамейками, монументально возносились водосточные трубы, а над шатровой башенкой пошевеливался флюгер.
Но красота красотилась только по фасаду. С тыльной стороны здание выглядело совсем по-другому – угрюмые серого цвета шлакоблоки, кучи проросшего лебедой угля для кочегарки, шпалы, другая рухлядь. Приржавевшая сама к себе железная дверь – вокзал уже много лет выполнял сугубо декоративные функции, некоторые поговаривали, что внутри он даже вглухую забетонирован.
Аксён прогулялся по перрону туда-сюда и устроился на крайней скамейке, отсюда было лучше всего наблюдать, не появятся ли вдруг менты и не попытается ли кинуть Тюльку и Чугуна кто-нибудь из здешних. На скамейке сиделось удобно, Аксён вернулся к размышлениям о предопределенности существования и решил, что жизнь не у всех напоминает настольную игру с кубиками, у некоторых она весьма схожа с рельсами – прямая и железная, и даже на стрелках выбор осуществляется между изначально заданными вариантами. И, сев в вагон на Ярославском вокзале через некоторое время обязательно сойдешь на вокзале Владивостока. А еще…
Запад продудел.
Попрошанты на перроне засуетились. Чугун принялся раскладывать носилки, остальные мазались сажей и оголяли струпья, старушка энергично хлестала собачку ремешком, собачка скулила, Тюлька стаскивал футболку.
Аксён в очередной раз подивился проницательности Чугуна – под футболкой Тюлька выглядел что надо. Ребра выпирали, сквозь живот виднелся позвоночник, руки болтались плетьми. Пациент тифозного барака, такому не захочешь – подашь.
Тюлька устроился в носилках и удивительно трогательно свесил на перрон слабеющую руку. Чугун разместил рядом с этой чахоточной рукой пластмассовую строительную каску и задвинулся за угол вокзала.
Остальные попрошайки тоже приняли достойные позы, старушка принялась всхлипывать. Она что-то еще делала, такое, невидимое, отчего болонка крайне жалобно подвывала.
На перроне с презрительным лицом появился кондуктор с жезлом. Показался поезд.
Это был тоже фирменный, «Москва – Барнаул», восемнадцать вагонов повышенной комфортности с вежливыми проводниками, вагон-ресторан, чистые окна, лампы на столах. Поезд снизил скорость, вильнул на стрелке и подрулил десятым вагоном ровнехонько к вокзалу. Тут же откуда-то показались торговцы пивом-рыбой-мороженым, а один даже перепелов жареных предлагал. Пассажиры нехотя ссыпались на перрон.
Торговцы ударили первыми. Попрошайки не спешили: пока человек не купит пива и бутерброд, денег от него не жди – золотое правило. Пассажиры затоваривались, и добрели, и оглядывались вокруг для утоления голода души.
И вот в протянутые банки посыпалась первая мелочь.
Тюлька на носилках стоял чуть в стороне и на пассажиров не смотрел, отворачивался, делал вид, что ему стыдно. Зря это Чугун придумал носилки, лучше бы по старинке, так хоть что-то бы собрали. Аксён нашел взглядом Чугуна и постучал себя пальцем по голове, Чугун только отмахнулся.
Бабка с собакой держалась тоже поодаль, в гущу не лезла. Болонка подвывала.
Пассажиров тем временем прибывало, сидеть полчаса в вагонах не хотелось никому, народ выдавливался на перрон, тратил денежки.
В каску Тюльки посыпались монеты и даже бумажки, десятки. Тюлька благодарно кивал головой и сиротски улыбался.
Аксён отметил, что неплохо подавали и бабке. Это было непонятно, но потом он перехватил заинтересованный взгляд старшего брата. Чугун глядел на болонку.
Подавали не бабке, подавали болонке.
Видимо, в следующий раз они пойдут сюда с Жужей, Чугун перевяжет ей лапы и заставит ковылять по перрону. Если не придумает еще что-нибудь, еще более душераздирающее. Слепую лошадь, лося-эпилептика. А что, лосиная ферма отсюда не так уж и далеко. Выйдем широким фронтом, Тюлька ляжет на перрон с западной стороны, лось будет биться в припадке с восточной, пассажиры прольют слезы и обрушат денежный дождь.
Аксён хихикнул.
Впрочем, Тюльке и так вроде бы неплохо подавали, это читалось по лицу Чугуна. И вдруг это лицо изменилось, будто кто-то приблизился потихоньку к Чугуну с тыла и клюнул его в шею злым электричеством. Аксён глянул на перрон и тоже увидел. Отчетливо.
Со стороны головы состава приближалась пара. Лет по сорок. Загорелые. Счастливые. Беззаботные. ИНОСТРАНЦЫ! Иностранцы, сразу видно, одеты аккуратно, наши так аккуратно в поездах не ездят, они вообще аккуратно никуда не ездят, разве что на кладбище. И обувь. Иностранцев можно узнать по обуви, сколько Аксён ни видел на этом перроне иностранцев, все они были в красивой обуви.
Иностранцы корректно отказывались от вяленой густеры и направлялись явно к Тюльке. Бабка с собачкой попыталась перехватить их, но Чугун был начеку, вышел из тени, подскочил к любительнице животных и принялся громко и с понтами вручать ей полтинник. Бабка тянула полтинник к себе, не выпуская при этом из вида иностранцев, Чугун полтинник не отдавал и отгораживал при этом бабку от иностранцев корпусом. Старая шипела что-то ненавистное и пыталась затравить Чугуна собачиной. Чугун возмущался, требовал обуздать животное, надеть на него намордник и строгий ошейник.
Иностранцы проследовали к Тюльке. Остальные нищенствующие начали с неодобрением поглядывать на недвижимого дистрофика. Аксён понял, что час его настал. Он оторвался со скамейки и через весь этот перонный базар медленно двинулся к брату.
Иностранная женщина приблизилась к Тюльке первой, она присела перед носилками и стала о чем-то расспрашивать. Иностранный мужчина стоял чуть наклонясь. Тюлька им тоже что-то рассказывал и даже показывал пальцем куда-то под насыпь. Потом женщина погладила Тюльку по голове, он даже приподнялся на носилках. А мужчина наклонился уже глубже и сунул что-то Тюльке в кулак. Женщина еще раз потрепала Тюльку по голове.
Попрошанты уже двигались к Тюльке, а он махал рукой иностранцам. Локомотив свистнул, стоянку сократили, пассажиры устремились к своим вагонам. Аксён ускорился и шагал к Тюльке уже быстро, цепляя и толкая встречных, мимо тех самых иностранцев, женщина выглядела несчастно.
Чугун стоял метрах в десяти от Тюльки и курил, и за ним лежала мертвая зона, но это только пока – устраивать разбор на глазах у пассажиров никто не хотел, все ждали, пока отойдет поезд.
«Москва – Барнаул» двинулся и стал быстро набирать скорость. Все остальные тоже. Даже бабушка вытряхнула из сумки болонку и ковыляла к Тюльке с решительным лицом.
Поезд скрылся. Тюлька поднялся с носилок. Чугун подбежал к нему и теперь что-то шептал на ухо. Толпа молчала вполне выразительно. На тему «Неплохо бы поделиться». Аксёну не оставалось ничего делать, как обогнать алчущих по шпалам.
Чугун тут же схватил его за руку и прошептал:
– Она ему сто евро дала!
– Сто! – подтвердил Тюлька.
– Заткнись ты, баран! – Чугун влупил брату щелбан.
Но было уже поздно. По попрошайкам пробежал шепоток:
– Сто евро, сто евро…
И они шагнули.
– Деньги давай! – прошипел Чугун.
– Не дам!
– Давай! Они тебя догонят, а я убегу!
– Не давай ему, – посоветовал Аксён. – Он совсем убежит.
– Сейчас поздно будет, – напомнил Чугун. – Деньги отберут…
– Уходить будем вместе, – сказал Аксён. – Приготовьтесь.
Аксён громко, как только мог, заорал:
– Стоять!
Они, конечно, не остановились. Вперед вышли бомжи, косматые, с разбитыми рожами. Криком их было не испугать.
А по правому флангу бабка. Покручивала в руке авоську. Как пращу.
– Готовы? – спросил Аксён.
Тюлька и Чугун промолчали, значит, готовы.
Аксён поднял каску с выручкой, выгреб купюры. Мелочи было много, где-то с полкило.
– Сейчас побежим, – сказал Аксён.
После чего размахнулся и запустил каску во врагов. Тюлька ойкнул. Каска хлопнулась об асфальт, звякнула и разлетелась брызгами монет. Попрошайки кинулись собирать, Чугун, не дожидаясь братьев, дернул через рельсы. Аксён и Тюлька за ним.
На перроне случилась борьба за огонь, так, небольшая, минуты на две, этого хватило, чтобы оторваться на приличное расстояние. Чугун бежал, разумеется, первым. Аксён за ним, Тюлька скоро начал отставать, Аксён взял его за руку и тащил. Погоня некоторое время похрустела по лесу, безуспешно.
Через десять минут бега выскочили на просеку. Новые опоры ЛЭП блестели свежей серебрянкой, старые валялись рядом. Чугун остановился, присел на железо, закурил.
Тюлька тяжело дышал, ежился без футболки.
– На, – Аксён протянул пальто. – Замерзнешь.
Тюлька влез в пальто.
– А пуговицы? – спросил он. – Куда делись?
Пуговицы исчезли, наверное, отвалились от ветхости. Аксён огляделся. С изоляторов столба свисала алюминиевая проволока, Аксён отломил кусок, сунул Тюльке.
– Что? – не понял Тюлька.
– Подвяжись.
Чугун закашлялся.
– Во, блин! Я не могу, это только у нас в Эфиопии такое случается! – ржал он. – Мама сшила мне штаны из березовой коры, а братан их проволокой подпоясал… Не, надо с Эфиопией завязывать!
Тюлька обернулся проволокой.
Действительно, тупо. Если бы сейчас Тюльку увидели иностранцы, они бы ему триста евро дали, не меньше.