— Александра Семеновна, простите, что я вас беспокою, но мама говорит… Говорит так странно и встает с постели. Придите, пожалуйста!.. — проговорила девочка очень скоро и выбежала из комнаты.
Александра Семеновна встала и так поспешно, как только позволяла ее полнота, пошла в гостиную, где теперь помещалась Анна Францевна…
Ночью у Анны Францевны сделался сильный жар и бред. Обнаружилась горячка. Александра Семеновна забыла и свою досаду, и беспорядок, водворившийся в доме, и ухаживала за ней, как за родной. Старшая девочка не отходила от матери ни днем, ни ночью. Она меняла ей компрессы, давала с педантичной аккуратностью лекарства и заботилась о больной, как взрослая опытная сиделка.
Болезнь Анны Францевны была упорной и продолжительной, а выздоровление — медленным и неутешительным. Она встала, но духовные ее силы не вернулись. Для нее прошлого не было, а в настоящем она не принимала никакого участия.
Во время ее болезни умер Федя, проболев всего четыре дня. Оттого ли, что ему пришлось проводить все дни в разборке вещей и приведении в порядок книг и бумаг отца в отсыревшей квартире, на сквозном ветру, вследствие ли сильного потрясения, или от обеих причин вместе, но через четыре дня для него все было кончено.
Талызины долго не решались сообщить Анне Францевне о новом несчастье. Но Варя как-то случайно проговорилась о кончине брата в ее присутствии, и мать выслушала ее с полным равнодушием и потом ни разу не спросила о сыне.
Во время болезни Анны Францевны Талызины так привязались к ней и к детям, что не было более и речи о близком расставании. Андрей Петрович между тем хлопотал по начальству. Он постарался поставить на вид заслуги двадцатичетырехлетней службы покойного; напомнил о его литературных трудах, о христианском подвиге, который был причиной его смерти, и описал такими правдивыми, живыми красками безвыходное положение оставленного Дмитрием Федоровичем семейства, что главный его начальник обещал заняться судьбой бедных сирот, и в конце февраля обе девочки были приняты в институт на казенный счет, а Анна Францевна получила небольшую пожизненную пенсию.
Глава III
Институт
В один из мартовских ясных дней к подъезду большого каменного здания подъехала карета. Отставной солдат, усердно обметавший ступеньки лестницы, заслышав издали шум колес, поднял голову и, увидев, что экипаж направляется к подъезду, поспешно прислонил метлу в угол и, подбежав, отворил дверь. Из кареты вышла Александра Семеновна, за ней две девочки в черных шубках и шапочках.
— Вынеси, любезный, шкатулочки, — обратилась Александра Семеновна к солдату, показав на карету, и стала подниматься вверх по лестнице. Дети следовали за ней.
Солдат живо вынул из кареты две небольшие, совершенно одинаковые шкатулки красного дерева, захлопнул дверку и суетливо побежал вперед, отворил первую дверь, дал приехавшим пройти, кинулся было отворять вторую, стеклянную дверь, как она отворилась рукой важного пожилого швейцара, с длинными седыми бакенбардами, в красной ливрее. Швейцар окинул приехавших быстрым взглядом и со спокойным достоинством, не торопясь, принял одной рукой с плеч Александры Семеновны салоп и передал суетливому солдату, своему подручному, ткнув пальцем вдаль:
— Туда повесь!
— Дома начальница? Могу я ее видеть? — спросила Александра Семеновна.
— Пожалуйте, — ответил коротко швейцар и, не оборачиваясь, сделал несколько шагов вперед.
— Доложите: Александра Семеновна Талызина.
— Пожалуйте в приемную, — повторил швейцар внушительно. — Они скоро выйдут.
Александра Семеновна помогла детям снять шубки, оправила их черные платьица и белые воротнички, заботливо расправила черную ленту, вплетенную в длинную густую косу Кати, перевила два-три локона Вари, оглядела детей с головы до ног и, пропуская их вперед, сказала, нагибаясь к Варе:
— Будь же умницей, как обещала маме, сделай реверанс, ничему не удивляйся и не болтай.
Варя поймала руку сестры и, крепко держась за нее, пошла рядом с ней.
Швейцар вполоборота посмотрел на приезжих и, видя, что они готовы, молча пошел вперед. Его шаги громко раздавались по каменным плитам площадки. Подойдя к высокой двери справа, он взялся за блестевшую чистотой медную ручку и, обернувшись еще раз, чтобы убедиться, что Александра Семеновна и дети следуют за ним, медленно отворил дверь и повторил:
— Они сейчас выйдут, извольте подождать.
С этими словами швейцар вышел, так же медленно затворив дверь.
Александра Семеновна осмотрелась. Длинная узкая комната с одним венецианским окном, большой стол, покрытый сукном, диван, обитый гладкой темной материей, несколько мягких стульев с прямыми высокими спинками вокруг стола в ближайшей к окну половине комнаты и ряд редко расставленных по стенам соломенных стульев в другой. В комнате никого не было, напротив задней двери была настежь раскрыта дверь в другую комнату.
Александра Семеновна, сделав детям знак, чтобы они следовали за ней, пошла вперед и вошла в высокую светлую комнату, казавшуюся почти пустой. По ее одной стене тянулся длинный ряд высоких шкафов ясеневого дерева, по другой стояли две-три длинные ясеневые скамейки со спинками и несколько соломенных стульев.
В широком простенке между двумя окнами стоял стол. Две молоденькие девочки, сидевшие за этим столом, были полностью поглощены своей работой. Они, как показалось Александре Семеновне, даже не подняли глаз и не полюбопытствовали взглянуть на вошедших.
Александра Семеновна направилась прямо к столу, за которым работали девушки. Когда она была уже в двух шагах от него, одна из них подняла глаза, поспешно приподнялась со стула, присела и, не дожидаясь вопроса Александры Семеновны, сказала:
— Не угодно ли вам пройти в приемную, maman [12] выйдет… — она кинула взгляд на циферблат часов, висевших на стене, против стола, — через пять минут.
— Я бы просила вас передать начальнице вот это письмо, оно от графа.
Александра Семеновна подала девушке запечатанный конверт. Та взяла его, захлопнула тетрадь, в которую, по-видимому, что-то вписывала и, пройдя легкой поступью через всю комнату, скрылась за дверью.
Минут через пять она вернулась и просила Александру Семеновну следовать за ней.
Дети остались в приемной одни. Они начали внимательно рассматривать каждый предмет в комнате, сосчитали, сколько квадратиков вдоль и поперек в паркете, сколько стекол в раме, и, соскучившись ждать, стали через дверь наблюдать за девушкой, работавшей у стола в большой комнате. Ее серое платье, белый передник, узкие белые рукава, пелеринка, завязанная у горла кокетливым бантиком, ее прическа и каждое движение занимали и развлекали девочек и вызывали с их стороны замечания, которые сестры передавали друг другу шепотом.
Прошло более получаса; где-то вдали стали бить часы, другие, что поближе, подхватили. К ним присоединились и третьи, висевшие на стене в большой, почти пустой комнате. Удары странно перебивали друг друга, и последние не успели еще добить, как раздался громкий, резкий, продолжительный звонок. Дети взглянули друг на друга в недоумении.
— Пойдемте к maman! — раздался за их спинами молодой громкий голос.
Девочки быстро обернулись. Перед ними стояла хорошенькая блондинка лет пятнадцати с ласковыми серыми глазами и приветливой улыбкой.
— Как вас зовут? — продолжала она, взяв одной рукой Катю за руку, другой обвив шею Вари. — То есть как ваша фамилия? — пояснила она и пошла с ними к комнате начальницы.
Катя сказала свое имя и фамилию.
— Вы в трауре по отцу? — спросила девушка, понижая голос и глядя добрыми глазами то на одну, то на другую из девочек.
По лицу Кати пробежала тень, Варя опустила глаза и покраснела. Ни та, ни другая не ответили.
— Я тоже сирота, — сказала девушка, — круглая, — добавила она и, нагнувшись, поцеловала Катю. — Меня зовут Таня Краснопольская.
Девочки миновали приемную, затем очень большую комнату, войдя в которую, Таня Краснопольская пропустила девочек вперед и, положив им на плечи свои руки, направила к полуоткрытой двери и сказала шепотом:
— Как войдете, сделайте общий реверанс, а потом поцелуйте ручку у maman.
— У какой maman? — спросила живо и почти громко Варя, повернув к ней удивленное лицо.
Таня крепко сжала рукой ее плечо и, чуть слышно прошептав у самого ее уха: «Тише!» — отворила дверь.
Девочки переступили порог и очутились в большой гостиной. В первую минуту они растерялись и ничего не видели. Переход из больших, почти пустых, залитых полуденным весенним светом комнат в гостиную со спущенными шторами и драпировками, которые пропускали только нежный розовато-желтый свет, освещавший множество прихотливо расставленных диванчиков, кресел, столиков, стеклянных ширм, этажерок и цветов, смутил их, и они сконфуженно остановились.
— Approchez! — услышали они из середины комнаты мягкий приятный голос и в то же время увидели поднявшуюся с кресла высокую и полную женскую фигуру. — Vite, vite, mes petites! [13] — добавила она, сделав два-три шага им навстречу.
Катя сделала наудачу реверанс, Варя испуганно схватила ее за руку.
Высокая дама, заметив, что дети совсем растерялись, подошла к ним, взяла обеих за руки и, подводя к сидевшей в кресле пожилой даме, ласково шепнула им:
— Подойдите к ручке.
Катя сделала еще раз реверанс, сильно покраснела и не знала, что надо сделать, как подойти к ручке. «Взять ее руку в свою руку и поцеловать, или просто нагнуться и поцеловать?» — думала она, крепко прижимая локти к туловищу, сжимая зубы и краснея с каждой секундой все более и более.
Варя окинула всех сидевших дам беглым взглядом и, громко втянув открытым ртом воздух, решительно подошла к креслу и, обхватив обеими руками шею сидевшей в кресле дамы, поцеловала ее в лицо.
Такой выходки никто не ожидал. Александра Семеновна, которую дети и не видели от смущения, даже вскрикнула: «Варя!» — а две дамы в синих платьях, сидевшие напротив пожилой дамы, на минуту обомлели. Но пожилая дама громко засмеялась и, взяв раскрасневшееся лицо девочки в свои руки, посмотрела в ее блестящие карие глаза и нежно потрепала ее по щеке:
— Тебе сколько лет?
— Семь было недавно, — ответила Варя, опять громко втянув в себя воздух, как бы вздохнув.
— Quelle belle enfant! Et quel… [14] — сказала пожилая дама, но тотчас остановилась, заметив, что девочка оглянулась на сестру с самодовольным видом. — Ты понимаешь по-французски?
— Да, мы прежде, при папе, всегда говорили по-французски.
Пожилая дама опять ласково потрепала ее по щеке и принялась расспрашивать Катю о том, чему она училась, кто ее учил и каким предметом она охотнее всего занималась.
Разумные ответы девочки, видимо, понравились пожилой даме. Она подозвала ее к себе поближе и, всматриваясь в ее умные глаза и любуясь ее смущением, продолжала несколько минут расспрашивать об отце и матери. Потом, обратившись к высокой полной даме, вставшей навстречу к детям, она сказала ей по-немецки:
— Теперь вы отведете их к мадам Фрон, потом в класс, а затем уж мы решим дальнейшее.
Высокая полная дама была инспектриса, мадам Адлер. Она подозвала детей к себе и, напомнив им в полголоса, что они должны сделать общий поклон, повела их через целый ряд огромных, светлых комнат. Дети вышли, не простившись с Александрой Семеновной, которой посоветовали более не видеть девочек в этот день, чтобы избавить их от лишних слез и неизбежного волнения при расставании, и предложили навестить их дня через два.
Дети с любопытством оглядывали комнаты, по которым проходили. Одни были почти пусты, другие уставлены пюпитрами и скамейками. В последней, куда они пришли, было множество складных деревянных пялец с тщательно вправленными в них работами. Пройдя эту комнату, инспектриса остановилась, вынула из кармана ключ, отворила дверь и ввела сестер в большую комнату, стены которой были окрашены светло-зеленой краской. По стене стояли довольно широко расставленные друг от друга железные кровати, накрытые белыми байковыми одеялами, с красной каймой по краям.
На каждой постели лежало по одной подушке. Между кроватями стояли невысокие, широкие, ясеневого дерева шкафчики. На стене над каждой кроватью висела доска с написанными на ней белой масляной краской несколькими латинскими буквами в начале каждой из четырех намеченных точками строк. Все кровати были пусты, чисто прибраны. Только на одной лежала девочка в коричневом платье, белой пелеринке и рукавчиках [15].
Инспектриса остановилась на минуту перед занятой постелью, пристально всмотрелась в пылавшее жаром лицо спавшей девочки и пошла в следующую комнату, где, как и в первой, стоял ряд железных кроватей. Но здесь подле каждой кровати чинно стояли вперемежку взрослые девушки и маленькие девочки в белых канифасовых [16] халатах. Они, вероятно, каким-то образом узнали о приходе инспектрисы и выстроились, чтобы встретить ее.
Когда инспектриса вошла, девушки разом присели и тут же поднялись в одно время. Она стала расспрашивать их о здоровье, о том, какие лекарства они принимают и на какой они порции.
Мадам Адлер не успела обойти и половины кроватей, как в комнату вошла, запыхавшись, маленькая, кругленькая, толстенькая, краснощекая, рыжеволосая немолодая женщина в синем кашемировом платье и тюлевом чепце с лентами палевого цвета — мадам Фрон, лазаретная дама. Она почтительно поклонилась и подала инспектрисе дневной список о состоянии лазарета. Инспектриса спросила, видел ли доктор Княжнину, и, узнав, что ее привели уже после визита доктора, она с беспокойством спросила:
— Как же вы оставите ее в таком положении?
И повернувшись, она пошла назад, пригласив мадам Фрон следовать за собой.
Катя и Варя остались одни среди чужих девочек. Они инстинктивно, не глядя друг на друга, крепко взялись за руки и тревожно следили за удалявшейся инспектрисой. Только та скрылась за дверью, как все чинно стоявшие у своих кроватей беленькие девочки обступили новеньких и с любопытством, наперебой, стали вполголоса предлагать им вопрос за вопросом:
— Как ваша фамилия? Как вас зовут?
— Вы отчего в черном?
— Почему поступаете теперь, а не в августе?
— Сколько вам лет?
— В какой класс? К какой даме?
Сестры не успевали отвечать. На многие вопросы, впрочем, они и не могли бы ответить, так как не понимали их.
Катя только открыла рот, чтобы ответить одной из любопытных, как вдруг, в один миг, все девочки как волной отхлынули от них и встали, по-прежнему вытянувшись в струнку и глядя в одну точку. Точкой этой была инспектриса.
Мадам Адлер шла плавной походкой, всматриваясь в лица стоявших у кроватей детей. Подойдя к Варе, она взяла ее за руку и, сказав Кате: «Allons, ma chere [17]», пошла вперед. Мадам Фрон последовала за ними.
Они прошли еще одну большую, тоже зеленую, с рядом кроватей комнату со спущенными темными шторами, в которой иные постели были аккуратно прибраны, на некоторых же лежали какие-то фигуры, не обратившие на вошедших никакого внимания; прошли мимо запертой двери и остановились в сравнительно небольшой комнате, уставленной по трем стенам высокими шкафами со стеклянными дверками, сквозь стекла которых виднелись самые разнообразные предметы.
В одном шкафу лежало стопками белье, в другом стояла разнообразная посуда, какие-то инструменты, склянки, банки, коробочки. В широком простенке между окнами стоял диван, обитый коричневым сафьяном [18]. Перед ним располагался круглый стол, накрытый темным клеенчатым чехлом. На столе лежали очки без футляра, лоскутки холста, корпия [19] длинными прядками, на подносе с высоким бортом стояли склянки разной величины с привязанными к ним сигнатурками [20].