— С первого раза ни у кого не получается, — подбадривает Влад.
— Вы никогда не ели омаров, Мария? — интересуется самопровозглашенная Звезда пищевой цепочки.
Я перебираю самые нейтральные из возможных ответов, но Влад меня опережает:
— Есть какие-то проблемы с этим? — интересуется он.
— Просто я знаю чудесные курсы этикета и…
Она правда это сказала? Что я неуч, которому нужны курсы по правильному обращению с клешнями?
— Я тоже знаю одни чудесные курсы, — не медлит с ответом Влад. — По окончанию все слушатели гарантировано обучаются такту и словесному воздержанию.
Все это он говорит, одновременно разделывая клешню металлическими щипцами. Маленькой вилкой достает ломтик белого мяса и передает мне. Я беру прямо с вилкой, кладу деликатес в рот.
— Это вкусно, — подбадривает жевать активнее.
Я не сомневаюсь, что это должно быть вкусно, но во рту лишь вкус горечи. Причем он сильнее с каждой минутой. Челюсти неожиданно сводит, я прикусываю язык несколько раз, прежде чем понимаю, что дело не в волнении.
Мой язык просто перестает вмещаться в рот!
— Маша? — Лицо Влада расплывается перед глазами. — Маша!
Я выплевываю дорогущий деликатес прямо в тарелку, и мне плевать, достаточно ли это изящно, чтобы не испортить Богине аппетит. Хочу запить горечь, но горло сдавливает спазмами.
— У нее аллергия, — раздается над ухом голос Влада. — Вызовите «скорую»!
Он легко подхватывает меня на руки — и меня тошнит на его рубашку и пиджак. Прости, Армани, тебе сегодня дважды так лихо прилетело от Соколовых.
— Прости, — пытаюсь сказать я, но, кажется, звучит это как «пвавси».
Что может быть хуже, чем опозориться в ресторане? Правильно: опозориться в ресторане дважды.
Происходящее дальше проходит транзитом.
Появляются люди в белом.
В меня что-то вкалывают, я хныкаю, потому что боюсь уколов, как ребенок, а Влад бушует, как тайфун: будет просто чудо, если ресторан после этого уцелеет.
Я перестаю задыхаться.
Мы едем в «скорой», и когда ко мне возвращается способность шевелить языком, который по ощущениям словно живой слизняк во рту, спрашиваю:
— Меня сильно раздуло?
Влад наклоняется, проводит рукой по моей распухшей физиономии и очень серьезно говорит:
— Как в стишке: «Жаба, чем ты недовольна? Проглотила мяч футбольный»[1]
Когда мне станет лучше, я его стукну. А потом, может быть, поцелую.
Мы приезжаем в обычную государственную больницу, хоть Владу явно не по душе, что мной будут опекаться не в частном заведении. Я немного злюсь на него, потому что меня всегда жутко раздражает вот этот снобизм: есть доля вероятности, что в государственной клинике к вам отнесутся спустя рукава, но точно так же с вами могут поступить в дорогущей коммерческой больнице. Дело не в том, висит ли на стене плазма или старый телек, и есть ли в палате джакузи, дело в людях, а люди одинаковые везде.
— Я настоятельно рекомендую, чтобы девушка осталась у нас до утра, — говорит пожилой врач, которого я мысленно тут же называю Айболит. Прямо просится на обложку детской книги: седая борода, белоснежный халат, ласковая улыбка.
— Почему? — тут же становится в стойку Влад. — Есть угроза ее жизни? Я бы хотел передать Машу в руки специалистам, которые окажут моей жене реальную помощь и в чьем распоряжении самое новейшее оборудование.
Жаль, что я все еще еле шевелю руками и ногами, а то бы точно его стукнула. Это звучит просто отвратительно. Но я сейчас в состоянии окуклившейся гусеницы: могу разве что всем телом ерзать, издавая при этом не самые милые звуки. Самка тюленя, наверное, и та выглядит более грациозно.
— Никакой угрозы для жизни Марии нет, — спокойно улыбается Айболит. Наверное, привык слышать такие заявления по сто раз на дню. — Просто профилактическая мера. Морепродукты — один из самых часто встречаемых пищевых аллергенов. Сейчас, когда аллерген исключен, нет риска повторного приступа. Но всегда есть шанс, что вскроются другие побочные эффекты, которые могут протекать скрыто. В моей практике такие случаи большая редкость, но предупредить легче, чем потом восстанавливать.
— Я остаюсь, — говорю, не дожидаясь ответа Влада.
— Уверена? — чуть прищуривается муженек. Вот кто не привык, чтобы его решения оспаривали. Ну что ж, не привык, так придется научить. Возможно, его будущая настоящая жена даже скажет мне спасибо.
— Уверена.
Влад окидывает взглядом свой испорченный пиджак и рубашку, обреченно вздыхает, но добрый доктор, по-отечески похлопывая его по плечу — кстати говоря, для этого Айболиту приходиться чуть ли не на всю длину вытянуть руку! — говорит, что девочки с приемного покоя организуют что-то для «переодеться».
— Я останусь в палате с женой, — безапелляционно заявляет Влад. — И мне плевать, какие тут у вас правила. Буду признателен хотя бы за удобный стул.
Вообще я категорически против такой идеи, но доктор лишь пожимает плечами, говоря, что запросто организует даже кресло.
Влад подходит ко мне, наклоняется, как будто собирается поцеловать, но не делает этого. Оно и понятно — он же не настолько извращенец. Когда меня везли на каталке, я краем глаза увидела себя в зеркало. Знаете, в общем… Бить Влада за стишок про жабу я раздумала.
— Ты моя Царевна-лягушка, — дразнит муж, давясь смехом.
— Неспортивно пользоваться безвыходным положением противника, — с трудом бубню я.
— Лягушечка, — продолжает издеваться муженек, но все-таки целует меня в щеку. — Не смей от меня упрыгать, пучеглазая моя, а то догоню и посмотрю, что там у тебя под лягушачьей кожей. Кстати.
Влад огибает кровать, берет мою сумку и с первой попытки находит телефон — он у меня во внутреннем кармане. Муженек издает нервный смешок, со всех сторон разглядывая мою китайскую обновку в розовом чехле а-ля заяц. И с силиконовыми ушами, между прочим. Ну а что? У каждой девочки есть свои слабости.
Разобравшись, что к чему, Влад, судя по движению его пальца, листает мои контакты.
— МаманШарман? — уточняет он, и тут до меня доходит, зачем был нужен телефон.
Между прочим, ей нравится, когда ее так называют. Есть даже целая история возникновения этого прозвища.
— Влад, может, позвоним уже утром? — предлагаю я. — Из дому.
— Думаешь?
— Уверена, — твердо говорю я.
У нас в семье привыкли не обращать внимания на царапины, ссадины, синяки и сбитые колени: когда под одной крышей живет десять детей разного возраста. Даже самые младшие освоили науку обращения с «зеленкой», перекисью, «Спасателем» и пластырями. Но вот до больницы доходит не часто. Можно даже не сомневаться: если Влад сообщит, что «Маша съела омара и попала в больницу», вся семья будет здесь полным составом, вероятно, даже с шашлыками с праздничного стола. А у нас, как-никак, мамин юбилей, и она заслужила провести его за столом в кругу семьи, а не в пропахшей медикаментами больнице.
— Хорошо, — соглашается Влад. Тычет пальцем в сторону моего лица и еще раз предупреждает: — Даже не шевелись.
— Разве что скачусь по лестнице баварской колбаской, — себе под нос ворчу я, уверенная, что Влад не услышит.
Но он, конечно же, слышит и, игриво шевеля бровями, говорит:
— Я должен это увидеть, Мальвина. А можно приватное шоу, когда приедем домой?
Нет, я его все-таки стукну.
[1] Автор стиха — Генрих Сапгир
Глава четырнадцатая: Влад
Убрав в сторону всю лирику, могу сказать, как есть: я до усрачки испугался. Вот так, да, без высокого слога, а по-простому, зато «до усрачки» — это именно то словосочетание, которое лучше всего характеризует мое состояние в тот момент, когда Маша на моих глазах из Мальвины превратилась в Сеньора Помидора. Однажды Рэма за лодыжку укусила какая-то дрянь, и тогда его ногу разнесло до состояния свиной голяшки. Тот случай хорошо отложился в памяти и только благодаря этому я не растерялся.
— Вот, — пухлощекая медсестра в голубом форменном костюме и накрахмаленной шапочке протягивает мне футболку с красным крестом на кармашке. — Это из «гуманитарки», новая.
Она хлопает глазами и даже не пытается сделать вид, что ищет предлог задержаться в смотровой подольше, пока я наскоро обтираюсь после холодного душа. Штаны не пострадали, а вот уже вторая рубашка и пиджак в хлам.
— Спасибо, — я забираю футболку, стараясь не думать, чем таким странным она пахнет. — Я бы хотел как-то помочь больнице, — говорю многозначительно, и пока девушка соображает, «ныряю» в одежду. Это явно размер «ТриИксаЭл», но в общем плевать.
Мысленно пытаюсь перебрать в голове череду всех событий сегодняшнего дня и понимаю, что их хватит на целый мини-сериал под названием: «Полный писец!»
— Я думаю, этот вопрос можно решить с главврачом, — наконец, отвечает медсестра.
— Вот и ладненько.
Она стоит в дверях и мне в буквальном смысле приходиться протискиваться, чтобы выбраться наружу. Здесь уже поджидает группа таких же пташек: в белом, синем и голубом, а одна вообще в чем-то ярко-малиновом в желтый горох, похожем на пижаму для ребенка-переростка. И прошел бы мимо, но урчание напоминает, что мы с Машей так и не поужинали.
Женщины, особенно молоденькие и одинокие, читающие романы о любви и ставящие на заставки мобильных телефонов фотки красавчиков-актеров, падки на самые невозможные банальности. Даже стараться не нужно, хотя всегда бывают исключения. Вот та, в малиновой пижаме, явно не из их числа.
Врубаю «обаяшку» на полную и на всем ходу вторгаюсь в птичник. Пара вопросов, несколько улыбок, два-три комплимента — и я знаю все, что нужно. Здесь неподалеку круглосуточная закусочная, в которой питается весь персонал. А раз там едят врачи, то владелец точно не станет пичкать их бутулизмом, стафилококками и прочей дрянью. И хоть в палату со своим точно нельзя, и вообще уже поздно и отделение закрыто, мне разрешают все. Хорошо быть богатым, а богатым и наглым еще лучше.
Когда я захожу в палате, в моих руках несколько бумажных коробок с едой. Даже удивлен, что в простой закусочной все так профессионально оформлено, да и пахнет здорово. Готовлюсь услышать как минимум десяток комплиментов моей заботе и предусмотрительности, но слышу только… храп. Очаровательный, но все же храп.
Мое сокровище, развалившись во всю длину, раскидав руки и ноги, самозабвенно дрыхнет. Я пару минут так и торчу в дверях, не зная, что делать: не хочу ее разбудить. Нет, правда, только мне могла достаться такая неподражаемая женщина. Но все же прикрываю дверь ногой, ставлю коробки на стол и присаживаюсь возле Маши на кровать. Вот тебе и «споил-покорил», и афродизиаки в действии. И больничная койка вместо первой брачной ночи. Да я просто чертов счастливчик, блин!
Отек уже сошел, разве что веки все еще болезненно-красного цвета. Протягиваю руку, чтобы убрать пряди, которые щекочут моей Мальвине нос. Она даже во сне возмущенно морщится, сглатывает — и издает мелодичное «хрррр!..»
Нет, я правда не собирался над ней смеяться. Мало ли, у всех нас есть слабости, а я, как тридцатилетний мужик с опытом, точно знаю, что женщины идеальны только на обложках и в книгах. Помните, как в той поговорке про принцесс и бабочки? Вот-вот, у меня нет иллюзий.
Но я все равно смеюсь. Достаточно громко, чтобы Маша проснулась.
— Прости, — пытаюсь перебороть смех, когда Мальвина приподнимается на локтях и оторопело смотрит вокруг. — Ты просто само очарование, когда храпишь.
— Я не храплю! — Маленький кулачок лупит меня в плечо.
— Еще как храпишь! — Даю моему солнышку выпустить злость, а потом делаю контрольный: — Очень возбуждающе, прямо теперь не знаю, как жить, чтобы не нарушить договор. Кстати, Мальвина, ты вроде уже отошла.
Маша смотрит на свои руки, вспоминая, как только что меня колотила, и с облегчением выдыхает. Наши животы урчат почти в унисон, и я быстро распаковываю коробочки с едой. Маша восторженно облизывается на кусочки курицы в простом кляре. Мы раскладываем прямо на постели импровизированный «стол», садимся друг напротив друга и первых несколько минут просто методично окунаем пластиковые вилки внутрь своего позднего ужина. Вам знакомо выражение: «хорошо даже просто вместе молчать»? Вот мне с ней хорошо даже молчать.
— А у тебя уши шевелятся, когда жуешь, — нарушаю нашу идиллию я, и Маша в ответ похрюкивает набитым ртом.
Кажемся двумя придурками? Когда найдете человека, рядом с которым не будете стесняться насморка и складок на животе — вы меня поймете.
— Ты правда поможешь с Донским? — спрашивает Маша настороженно, когда наши коробки с едой пустеют и мы переходим к десерту: рогаликам без начинки и мятному чаю. Я бы, конечно, предпочел кофе, но не ночью же, в самом деле.
Не помню, чтобы давал обещание помочь с Донским. Помню, что обещал разузнать, что за возня с садиком и в чем подоплека. На самом деле лезть в бизнес своих коллег — это моветон. Нет, конечно, я-то могу, но вот нужно ли? Но вы бы видели сейчас мою Мальвину: глаза красные, щеки все в мелких красных пятнышках. Отказать ей смог бы только бессердечный. Но я никогда не бросаю слов на ветер, поэтому если пообещаю и не сделаю, то буду треплом, а треплом я быть не хочу.
— Я обещал разузнать, что с детским садиком, и я обязательно это сделаю, — выбираю нейтральную формулировку.
Скорее всего, Маша понимает, что я ухожу от прямого ответа, но ничем не подает виду. С громким противным звуком втягивает остатки чая через трубочку и довольно улыбается.
— Ты никогда не ела морепродукты раньше? — на всякий случай утоняю я.
— Даже раков не ела, — пожимает плечами она.
— Значит, мы их вычеркнем из нашего рациона.
На спинке кровати висит сменная одежда и для нее: какие-то больничные тряпки не самого свежего вида, но ее платье испорчено, поэтому переодеваться ей тоже придется. Пытаюсь предложить свою помощь и довести ее до душевой, но Маша упрямо отказывается. Все-таки у нее очень сильный инстинкт самозащиты: еж — и тот не так активно выставляет иголки, как мое солнышко. Ну да ладно, в конце концов, у нас вся жизнь впереди, так что у меня будет куча времени потренировать талант воспитателя.
Пока Маши нет, я проверяю телефон: ничего важного, к счастью, но в мессенджере висит десяток не просмотренных сообщений, и все они от моего брата-близнеца — Рэма. Этот закостенелый бабник и гуляка женился полгода назад и — представьте, и такое случается! — превратился в примерного семьянина! Хотя, конечно, в их с Ени отношениях с первого дня было ясно, что все кончился либо в «клетке» ринга, либо в ЗАГСе. Кстати говоря, ко второму варианту именно я приложил свои золотые мозги и великодушное сердце. Ну если два барана не могут разойтись на одном мосту, то кто-то же должен стать третьим. Пастухом, я имею в виду, а не бараном.
Рэм прислал целую кучу фотографий. У них с Ени на этом целый пунктик: после свадьбы постоянно в разъездах и фотографируют абсолютно все. Такими темпами через пару лет этой чокнутой парочке придется делать отдельную пристройку для фотоальбомов.
Я не без улыбки рассматриваю снимки залитого дождем Нью-Йорка, где ненормальная парочка живет уже больше месяца. Кстати, надо бы свозить туда Мальвину в следующем году. Осень в этом городе стоит того, чтобы увидеть ее собственными глазами.
Последнее сообщение от Рэма: «Прилетаем в среду в 21.30. Встречай. У нас дома ремонт, перекочуем у тебя пару дней».
Помните я говорил, что семья для меня всегда будет на первом месте? Так и есть, но сейчас я всем сердцем желаю брату всего самого, блин, хорошего и крепкого. У меня пока и так нет ни одного жизнеспособного плана, как соблазнить собственную жену, а тут еще и родственнички нагрянут, да еще такие, что вдвоем запросто уделают табор цыган.
Пишу брату, что у меня сейчас никак, потому что я нашел жену и у нас медовый месяц. И почти не удивляюсь, когда в ответ «прилетает» куча сообщений с забавными счастливыми рожами. Все понятно, телефон попал в хваткие руки Ени.