Потом курил. Много.
Последние глотки алкоголя наконец-то вырубили, погрузив в желанный покой.
Но лишь до середины ночи, как оказалось.
Теперь, переживая заново то, что случилось, аккуратно, словно боясь расплескать боль в раскалывающейся голове, встал и побрёл на кухню, чтобы избавиться от невыносимой «засухи» в горле. И, глотая ледяную минералку, очень жалел, что не придумали люди, чем можно, как жажду, залить тянущую под рёбрами, невозможно изматывающую тоску.
***
Отключив диктофон, Дин выкурил сигарету.
Оказалось, трудно вспоминать тот вечер, когда Свят всё узнал. Больно царапало и тревожило отчаяние, с которым тот вывернул наизнанку свою душу.
Немного успокоившись, Ангел снова нажал на «play».
Последовал почти десятиминутный бред про пьянки, встречи с друзьями, посиделки с пивом, поездки по ночному городу. О какой-то девчонке, с которой, оказывается, переспал и даже этого не помнил, проснувшись утром в её постели, не очень вменяемый, после покуренной вечером травки.
У Дина даже злости не было – ни за девчонку, ни за травку. Лишь вспомнил мельком про случай с таблетками и тяжко вздохнул, покачав головой.
Тяжело вздыхал, не слыша ни слова, ни о себе, ни о Яне, понимая – это период их общей ссоры. Игнора, едва не вынувшего им с Яном всю душу. Стало понятно, что так же, как в реале, в дневнике Зверь запретил себе упоминать и о брате, и о самом Дине.
Вот только мысли, словно заведённые, так и возвращались к вопросу, почему циничный Свят так ничего и не написал про их близость?
Что-то действительно неправильное ощущалось во всём этом. Что могло стать этому причиной?
Мучило то, что оказался в «коленно-локтевой» первым? Не хотел про это даже вспоминать, поэтому и озвучивать не стал? Бред. Никто не заставлял, пошёл на всё сам… Уверенно пошёл. По-крайней мере, так выглядело. И на второй день в школе сам же позвонил, поприкалывался. Без напряга, вроде…
Если не это причина молчания, что тогда?
Дин не понимал. И всё сильнее волновали слова Зверя про любовь непонятно к кому.
Скакнуло сердце от вибрации в заднем кармане джинсов. Растерянно улыбнулся мелодии поставленной на Мозаика.
– Привет, Ян! Как вы там?
– Здоров, родной, не спишь ещё? Да вот, дурью маюсь, комп выдрючивается, нормально запускаться не хочет, подскажи, как в «BIOS» войти, а? Из башки напрочь вылетело.
– А… «BIOS»… – Ангелу оказалось непросто сразу переключиться с того, во что погрузился, слушая записи Зверя. – Малыш, попробуй «del» нажать… М? Что там? Нет? Тогда «СTRL» плюс «ESC»… Оно? Ага, жду… Ну? Да? Ну вот, дерзай дальше. Если что – я послезавтра сам посмотрю.
– Ну да, мы подождём, если что. У тебя всё окей?
– Ага… Без проблем, всё ровно, вроде бы. Слушай… – вдруг решился Дин, – Зверь там далеко?
– Соскучился? – по-доброму усмехнулся Мозаик, и Дин расплылся в вымученной, но искренней улыбке:
– Соскучился. Ну и… не только.
– Окей, – не стал допытываться Мозаик до сути, – валяется на постели жопой кверху, в наушниках. Ща пну!
Секундная заминка, не очень ясные возмущения, смех, и:
– А? Дин? Привет, малыш. Жив-здоров?
Ангел невольно отметил, что ему всё труднее различать голоса близнецов.
– Зве-е-ерь! Привет. Да, всё хорошо у меня… Я просто… Ну… Ладно, спрошу прямо. Скажи, ты, когда мне давал слушать свой дневник, предполагал, что у меня могут появиться какие-то вопросы по нему?
– Солнце моё, чего-то я не всосу… Ты о чём?
– Чёрт… Ну, Свят!
– Э… Да я в этом как-то и не сомневался. И ты мне их уже задавал по нему, разве нет?
– Значит, не сомневался, – проигнорировал Дин вопрос.
– Ты поговорить хочешь? – прервал его очень спокойный голос Зверя, заставляя так же спокойно вдохнуть и выдохнуть.
– Да.
Пара секунд тишины.
– Слушай меня. Ты же понимаешь, что по телефону херня, а не разговор, да? Послезавтра ты будешь дома. Я соскучился. Возьмём пива, посидим, попиздим… Вдвоём, если будет нужно.
После паузы, закрыв глаза, Дин спросил:
– Тогда сейчас просто ответь мне на один вопрос. Один! Сможешь?
– Не обещаю прямо сейчас… Но постараюсь.
– Почему ни слова нет про наш первый секс? Ни словечка, Свят!
– Ёпт… Другого вопроса в запасе нету? – немного севшим голосом спросил Свят, и Дин понял, что Зверь нервничает.
Стоя возле окна, Ангел со стуком приложился лбом к холодному стеклу.
– Твою мать, Свят! Там… вместо того, чтобы о нашей встрече говорить, ты вдруг сказал, что любовь это нихера не бабочки в животе… О ком, Свят? О ком ты так? О Яне? Скажи!
***
Свят даже примерно не знал, когда его пренебрежение и раздражение к несносному смазливому блондину, граничащее с желанием трахнуть, но далеко не в сексуальном смысле, а просто чтобы «опустить», стало трансформироваться в нечто совершенно другое. В то, чего не ожидал, не хотел, что казалось совершенно аномальным. Но оно медленно и упорно разрасталось у него внутри, словно ядовитый плющ, оплетая своими цепкими, колючими, пластичными лианами всё, что попадалось на пути, приближаясь к сердцу.
И с этим чувством странного перерождения и изменения поделать ничего не мог. Остановить ЭТО было нереально.
Неприятное тянуще-влекущее, до тошноты нелогичное чувство, которому сам Свят дал позже простое обозначение – «попал» – изматывало, в первую очередь, давя на его самолюбие.
Попал на такого же, как сам. Самодовольного и презрительного, сильного внутренне, с именем, так сочетающимся с его внешностью, и так конфликтующим с его будоражащей бесовской сущностью. Нереально злило собственное бессилие перед человеком, который становился твоим центром внимания в любом месте и ситуации.
Злили широкие острые плечи, обтянутые свитерами или водолазками, и жажда стиснуть их до хруста. Злила появляющаяся ямочка на правой щеке при насмешливой, кривой ухмылке нежно-розовых, словно очерченных губ, и скручивало под рёбрами от желания разбить их в кровь… Или…
Или, до всё той же крови, зацеловать?
Выводила из себя небрежная манера одеваться как попало, но при этом получалось так сексуально, что блондину явно пытались в этом подражать, вот только получалось не очень.
Темнело в мозгу от издевательского, откровенно-пренебрежительного прямого взгляда сверкающих зелёных глаз, дурной силы, неизвестно откуда берущейся, и раздувающихся тонких ноздрей при их стычках. Поцелуй и последовавший за ним всего через неделю секс только усугубил ситуацию.
Когда-то решивший сломать любым способом эту выбешивающую его «белобрысую суЧность», вдруг однажды понял – его самого ломают.
Нагло. Бесцеремонно.
И что казалось самым мерзким и неприятным, до глупой, почти детской обиды – ведь ломают-то, даже не сильно-то напрягаясь!
Вот именно это совершенно и вывело из привычного равновесия.
Так что Дин даже не подозревал, что всё, относящееся к пусть и небрежно объявленной, но всё же чувственности по отношению к нему в записях Свята, нужно умножать, по крайней мере, на десять.
И возможно, это приблизительно то, что на самом деле переживал Свят и что пытался «давить».
Он не хотел верить всему, что переживал. Не хотел сам себе поддаваться.
Любовь к брату для него казалась в миллион раз нормальнее, чем к почти незнакомому парню из параллельного класса новой школы. Потому очень надеялся, что эти ненужные переживания просто очень сильная жажда секса.
Страсть, которую он погасит сексом за пару раз. И никак не больше.
Но надежда на это стала рушиться, как карточный домик, уже тогда, когда он самоуверенно, по-хамски, уселся на колени блонда, оказавшись с ним наедине в пустой квартире.
Уселся, пытаясь быть развязным и спокойным, пил пиво, говорил пошлости, целовал напряжённого Ангела в холодные от напитка губы, при этом начиная безвозвратно, со всеми потрохами тонуть в нём, его запахе, в зелени его ошеломительных, едва заметно раскосых глаз с расширенными зрачками, дурея от жаркой, пугающей, невыносимо нужной ему близости.
Почти животная страсть, как и жажда его удовлетворения, нарастала как снежный ком. Но если бы только это! Никогда раньше, кроме прикосновений к Яну, Свят не ощущал такого явного головокружения и не чувствовал сумасшедшего жара в груди и такого желания целовать!
Всего целовать.
Едва сдерживая дрожь, Свят даже подумал, что грохот его ополоумевшего сердца услышит не только он.
И когда понял, что блонд ни под каким соусом не собирается «дать», уже знал, что первым «даст» сам. Наплевав на гордость, на самолюбие, эгоизм и на всё то, что пытался доказать самому себе столько времени.
Тогда почти всерьёз он опасался только одного – если здесь и сейчас, любой ценой не затащит Ангела в постель, просто напросто сойдёт с ума.
И всё то, что творил с ним в постели позже, вовсе и не от его безбашенности и безрассудства, в чём ни на грамм не сомневался тогда Дин. И не оттого, что тормозов не оказалось у старшего из близнецов.
Они были у Зверя всегда. Но отказали только потому, что чувства оказались настолько накалены и обостренны, что не сомневался – взорвётся мозг от кипящей крови.
Его вынесло из реальности, напрочь отключив в сознании знаки «предупреждения», сорвав всё мыслимые и немыслимые запреты. Раскрепостив в постели настолько, что сносило башню не только от горячего тела Дина, его стонов, но и от самого себя. Такого.
И не знал вымотанный физически и морально Ангел, уходя от криво ухмыляющегося, похабно довольного Зверя, убеждённого в продолжении их отношений, что тот через пару минут залезет под холодный душ и, упёршись лбом в холодную стенку кабины, потеряв счёт времени, будет пытаться прийти в себя и хоть немного вернуть утраченное равновесие и спокойствие.
С ужасом, оглушающим всё его существо, понимая – влюбился…
Всё же влюбился.
По уши…
И стало уже глупо сомневаться и продолжать отрицать это для самого себя.
***
– Придурок… О тебе я говорил. Ясно?
Слегка ошарашенный этим признанием, Дин знал, что больше никогда не спросит Свята, почему тот промолчал о сексе.
***
Прижимая к себе спиной тёплого Яна, опёршись о подоконник, Дин стоял на кухне близнецов, пытаясь ещё и аккуратно курить, посматривая на расслабленно-вытянувшегося старшего близнеца, откинувшегося на диване, двумя руками державшего кружку с кофе.
Пальцы нащупали рёбра под футболкой, и Дин потёрся носом о черноволосый затылок:
– Ты хоть что-нибудь жрёшь, а? По-моему, ещё худее стал…
– Да нифига он не жрёт! Лисапед гоночный, – фыркнул Свят, отпивая глоток и морщась.
– Сам ты… лисапед, – спокойно парировал Ян. – Ем я, как и ел. Не меньше ни фига! Просто, может быть, больше нервов на учёбу уходит, чем в школе.
Поёрзав, сильнее вжался спиной в Дина, уютно устраиваясь, и тот обнял его ещё крепче.
– Не достают, Ян? Честно?– осторожно спросил Дин, тут же увидев вскинутый на брата пристальный взгляд Зверя.
– Нет, всё нормально… Я сам не думал, что с этим будет так спокойно.
– А этот из универа… как его… Пристаёт который?! – кривая ухмылка Зверя заставила напрячься.
У Дина от удивления поползли вверх брови.
– Из универа?! Кто пристаёт? Не понял… Я что-то пропустил?
– Да ничего ты не пропустил, нашёл, кого слушать! Пф… Просто хочется парню со мной дружить и всё! Не больше! – Мозаик пристально смотрел на брата, словно внушая ему сказанное.
– Ага – «пф»! – Свят, криво усмехаясь, качал головой. – Родной, когда хотят дружить, не трахают глазами, как он тебя!
– Вот дурак же! Ну что ты несёшь? Никто меня там ничем не трахает!
– Ага… Не хватало! – пробубнил Свят, и Дин, не удержавшись, хмыкнул. – М-м-м? Смешно? Вот уведут мелкого, тогда вместе поржем, да?
– Чего? Хрень не неси, ладно? Всё! Прекрати, Свят! Не хватало, чтобы ты мне ещё и Дина накрутил фигнёй всякой, – Мозаик, развернувшись, обнял Дина обеими руками, покряхтывая от удовольствия, устроил голову на его плече. – Не верь ему, Ангел. Не будешь верить? Нет?