Доктор повел спичкой, я проследила за огнем. Гипнотизер.
Спичка погасла.
Я вздохнула. Ладно, сам напросился, сейчас я ему выдам. Я вчера вечером историю заготовила, как раз для докторишки. Такую, вполне себе ужасную, с деревенскими вурдалаками-трактористами, рашн реднек зомби, брутал массакр бензопилой…
Но тут дверь скрипнула и появилась Герда. Др. съежился в два раза, стал таким маленьким-маленьким, незаметным-незаметным и похожим на бобра, собрался в комочек, спрятался за зелеными очками и начал листать блокнот туда-сюда, туда-сюда, вроде как думая о разных способах моего излечения.
Забеспокоился.
Герда вошла.
– Хорошая собачка, – сказал, – очень хорошая. Бульмастиф?
– Унштруттерьер, – ответила я.
– Хорошая…
– Прекрасная, – согласилась я. – Только нервная очень.
– Нервная, я вижу… А может, она это… уйдет? Знаете, Аглая, она мне несколько… затрудняет…
– Ну, это если она сама захочет, я ей приказать не могу.
– Почему? – спросил доктор.
– Она меня не слушает, она Игоря слушает. Ничего не могу поделать, – пожала я плечами.
Док уставился на Герду, а та его пока не замечала, медленно покачивала головой, поблескивая глазами. Нос у нее дергался и морщился, чуяла спички.
– Это, конечно, не дело, – покривился др. – Не дело… Ладно, давайте продолжать. Меня интересует…
Герда печально оглядела комнату, не нашла ничего занимательного. Оглядела второй раз и интересное нашла. Доктора. Докторишечку. Презрительно понюхала воздух и направилась к нему разболтанной походкой уверенного в себе человека. Собаки то есть, но тоже уверенной.
Доктор замер. Герда приблизилась к нему, понюхала его уже в упор. Доктор икнул.
– Чего это? – спросил он.
– Вы ей, кажется, не нравитесь, – объяснила я. – Странно…
Др. попытался сдвинуться, но Герда тут же предупреждающе вздохнула, негромко так, чуть-чуть, но душевно, как умеет. И нос у нее продолжал дергаться, отчего зловеще выступали клыки.
Герда великолепна. Герда незаменима. Как мы без нее раньше жили?
Док принялся поглаживать дужку очков. Герда смотрела на него не отрываясь.
– Ну, так давайте поговорим, – сказала я. – О чем вы там толковали?
Др. сдвинулся, Герда заурчала уже с угрозой. Это у нее очень хорошо получается, даже не горлом, а как бы сразу нутром, точно там у нее компрессор аквариумный клокочет.
– Я слышал, вы творчеством увлекаетесь? – нервно спросил др.
– Ага. Это у нас семейное, папка мушки вяжет, сестра по кабанам из арбалета, а я пиесы сочиняю.
– Пьесы – это хорошо, – напряженно сказал он. – Это очень близко…
– Хорошо – это у Вампилова, а у меня про Ктулху. Вам Ктулху нравится?
– Ктулху? – спросил доктор.
– Ну да, Ктулху. Демон вод. Он спит под Арктической ледяной шапкой, но рано или поздно восстанет. И тогда все, никакой психоанализ нам уже не поможет.
– Интересно как… А я и не знал, что он…
– Никто не знает, – сказала я.
Я мистически округлила глаза.
– Ну, и стихи иногда, – сказала я. – По большим праздникам.
Герда икнула. Доктор вздрогнул.
– Это та самая собака? – нервно спросил он.
– А как же? Та самая. Морталшнауцер.
Доктор пошевелил бровями, неправильно, не так, как я.
– Хорошая собака, – сказал он.
– Хорошая, – согласилась я.
– Пьесы – это правильно, драматургия развивает композиционное мышление…
Герда подняла уши. Где-то в доме происходило интересное, требовавшее присутствия. Вот просто необходимого немедленного присутствия.
И Герда отправилась присутствовать.
Доктор вздохнул с облегчением, вытер со лба выступивший пот, зажмурил глаза, протер очки. Потряс коробком у уха.
– Вы интересовались моим творчеством, – напомнила я. – Пьесы хотели посмотреть.
– Да, да, конечно…
– Тогда я вам могу зачитать. – Я достала тетрадь, выбрала потолще. – Про то, как одна девушка стала вдруг слышать зов…
Я потерла виски, а доктор поглядел на меня с сомнением.
– Доктор, а вы никогда не слышите зов?
Глава 2
После
Собака зевнула.
Бесшумно, только немного скрипнули челюстные мышцы, и зубы стукнулись друг о друга.
Собака зевнула.
– Хочет кушать, – сказала мать. – Собака хочет кушать.
Мать открыла холодильник и стала изучать содержимое. Колбаса, ветчина, карпаччо, заливное, балык, сало. Выбрала сало, домашнее, из Белоруссии, с укропом, с дымком.
Собака облизнулась.
– Хочет сала, любит сало, – приговаривала мать. – Хорошая собака…
– Сало собакам нельзя, – сказал я.
– Почему это? – спросила мать. – С какой стати?
– Желудок расстроится. Точно, я передачу видел. Собак салом нельзя кормить.
Мать вернула сало на полку.
Собака вздохнула.
– Она печенье любит, – сказала Алька.
– Печенье собаке тоже не еда, – заметила мать. – Ты посмотри, какая она тощая. Ей не печенье твое нужно, ей нужно сбалансированное питание. Завтра я поеду в магазин и куплю собачьей еды.
– Она печенье любит…
Алька подмигнула мне.
Точно, любит. С утра слопала упаковку овсянки, только треск стоял, только крошки летели. А потом еще лук. В своей комнате на подоконнике Алька выращивала лук. С познавательными целями. Брала луковицу, опускала ее в банку с водой, через неделю из луковицы выползали стрелки, Алька радовалась. Весь подоконник в луке. А желуди не растут. Печенье раззадорило аппетит собаки, и она съела еще и лук. И стрелки, и луковицы, доставала из банки и жевала, в два укуса, пять минут, и десять луковиц нет.
И еще водички из банок попила.
Впрочем, Алька не обиделась, наоборот, сказала, что еще лука посадит, был бы аппетит.
– Завтра я куплю собачьей еды, – повторила мать. – А сейчас мы покормим ее мясом. У нас тут… Вот.
Мать достала итальянскую колбасу, целую палку, понюхала. Сверилась со сроком годности – мать помешана на просроченной продукции, убедилась, что есть еще немного можно.
– Ты еще икру достань, – посоветовал я.
– Если надо, достану. И икру, и микру, и вообще… И вообще, животное нуждается в питании. Это вы неделю можете не жрать, а оно должно регулярно…
Дверь скрипнула, и показался Мелкий. Отчего-то ползком. Хотя он ползком неплохо умеет, шустро так шпарит, как сверчок – раз-раз и прибыл.
Мелкий сел возле стены. Собака повернулась к нему.
Все замерли. Мать холодильник не закрыла.
– Ой, – сказала Алька.
Я тоже испугался. Как-то про Мелкого мы совсем забыли, а он, между тем, уже уверенно освоил дом, умудрялся выбираться даже на второй этаж, и застревал под диваном, и бессчетное количество раз просто терялся, а один раз чуть не проглотил зажигалку.
Мелкий с независимым видом оглядел столовую. Мать сделала призывное лицо, но Мелкий на ней и не задержался, направился прямиком к собаке, по привычке удерживая равновесие с помощью собственных ушей. Держась за них, то есть.
Он шагал, у меня в ушах стоял хруст разрываемых сухожилий и щелканье челюстей. Кинуться, подхватить Мелкого на руки, забросить на буфет, но я замер, опасаясь сделать лишнее движение.
Мы все как-то замерли.
Мелкий приблизился к собаке. Он был ровнехонько с нее ростом, ну, то есть она с него. Голова к голове, глаза в глаза. Это было…
Розовый двухгодовалый шпингалет, гладкий, мягкий, абсолютно беззащитный, в перемазанном кашей синем комбинезоне с мишками. И напротив него собака.
Мелкий отпустил собственные уши, протянул руки и взял за уши собаку. В голове у меня промелькнула жуткая картина – вот сейчас она одним движением, как тогда, в поселке…
Собака лизнула Мелкого в подбородок. Он отпустил ее уши, достал из кармана комбинезона железную модельку джипа и принялся катать ее по голове и по спине собаки. Гудя и рыча так громко, как джип никогда не гудит и не рычит. Собака косилась, чуть поворачивая морду, пошевеливая обрывками ушей, помахивая огрызком хвоста.
Мать выдохнула, потерла лоб колбасой. Растерянно.
– Подружились, – улыбнулась Алька.
Мелкий тем временем перешел джипом с собачей спины на батарею, гудя и булькая губами, добрался по стене до стола, где мать поймала его и посадила в детский стульчик-столик. Мелкий возмутился и начал немедленно выть и дрыгать ногами, мать плюнула и выпустила его обратно пастись на пол. Мелкий загудел и повис на собаке. В прямом смысле повис – обхватил за шею руками, впился ногами, повис.
Собака перенесла это вполне спокойно.
Заглянул отец. Он был мрачен, даже не мрачен, а зол. Такое редко бывает. Но бывает.
– Как настроение? – спросил отец довольно жизнерадостно, сумел взять себя в руки.
Это он как бы у всех спросил, но на самом деле только у Альки. Только у нее.
– Нормально, – ответила Алька. – А что?
– Да ничего, просто…
Мелкий свалился с собаки. Несколько секунд полежал на полу, затем неожиданно устремился прочь из кухни. Сверчковым шагом. Он часто вот так отлучается, но в этот раз он отлучился со слишком уж хитрым лицом. Мать выразительно посмотрела на Альку.
– А почему все время я? – спросила она. – У меня голова болит, и вообще. Пусть Гоша.
У меня теперь выбора нет, я теперь со всем соглашаюсь.
– Ладно уж, – смилостивилась Алька. – Так и быть. Вам, видимо, надо поговорить.
При слове «поговорить» Алька издевательски выпучила глаза.
И Мелкого ловить отправилась.
– Ну? – спросила мать у отца.
– А что ну? Не нашли, конечно. И капитан сказал, что вряд ли найдут.
– Это почему?
Мать стала злобно похлопывать колбасой по столу. У собаки текли слюни. Сильно так, на полу быстро собиралась лужица.
– Почему? – повторила мать сердито. – Почему это они не найдут? Я буду звонить…
Ей тяжело сейчас. Она переживает. Ведь все могло…
– Я ему тоже это сказал. А капитан ответил, что я могу звонить куда угодно, только не дозвонюсь. Да не стучи ты!
Отец отобрал у матери колбасу, нервно откусил прямо из серединки и стал жевать.
Он тоже нервничает.
– Эти люди не ходят в больницы, – сказал отец. – У них нет документов. Они не будут жаловаться. Они как… инопланетяне. И, скорее всего, они уже убрались отсюда. Не найти.
Отец откусил еще колбасы.
– А поселок? – спросила мать.
Лужа слюны стала больше.
– В поселке никого. – Отец с удивлением поглядел на колбасу в своей руке, вздохнул, швырнул колбасу собаке.
Та разгрызла ее в три укуса, затем принялась быстро и неаккуратно есть.
– Я это так, конечно, не оставлю, – сказал отец. – Я дойду… До кого надо. А если они не примут меры…
Отец хлюпнул носом.
– Не вздумай, – резко сказала мать. – И не вздумай.
– Но этого нельзя так оставлять, – возразил отец. – Они могут на кого угодно напасть, Игорь говорит, что там до деревни недалеко…
– Я не говорю, что надо сидеть сложа руки. Надо действовать. Но по-другому. Я поговорю со своими, я обращение выложу, по френдам… Но ты не вздумай.
В голосе у матери вдруг прозвенела истерика, собака оторвалась от колбасы и повернула в сторону матери засалившуюся морду.
– Ладно, – тихо сказал отец. – Ладно. Но я все равно…
– Нет! – выкрикнула мать. – Не смей.
Сейф в кабинете отца. А в нем гладкоствольный полуавтомат «Вепрь» и нарезной полуавтомат «Сайга», и патроны в разноцветных пачках. Стрелковый клуб. Кремлевский гарнизон. Отличник боевой и политической подготовки, так под фотографией и написано. До сих пор берет двухпудовую гирю и держит ее на вытянутой руке.
– Кого ты хочешь наказать?! Кого?!
– Ладно, – примирительно сказал отец. – Позвоню Лернеру, пусть группу пошлет. Должны же они хоть что-то делать, не все им кирпичи об голову ломать.
– Позвони-позвони, – посоветовала мать. – А сам не смей.
– Позвоню…
Вернулась Алька. Она волочила за руку Мелкого, Мелкий сопротивлялся. Алька сунула его в руки матери.
– Так как у тебя дела? – отец снова поглядел на Альку.
Опять очень осторожно.
– Да нормально, – ответила она.
– Что с доктором? – спросил отец. – Ты подумала?
– А что с доктором? С доктором все отлично. Мне стало гораздо легче. Доктор просто Айболит.
– В каком смысле Айболит? – спросил отец.
– Он же ветеринар по образованию, – сообщила Алька.
– Кто ветеринар?
Отец и мать переглянулись.
– Ну, доктор. Этот, ментальный костоправ. Он мне сам рассказал.
Я тоже ничего не понимал, но мне переглянуться было не с кем. Мать и отец собирались сводить Альку к психотерапевту, но я не знал, что он сам к нам уже ходит. Хотя это похоже на родителей.
– Он сам рассказал.
– Что рассказал? – отец почесал голову.
– Что закончил Тамбовский ветеринарный институт. По специализации «стоматология крупного рогатого скота». Но это совсем не приносило доходов, вот он и переквалифицировался в психолога.
Отец и мать снова переглянулись. У матери дернулась щека.
– Да нет, шучу, он какие-то курсы по Интернету вроде закончил… – продолжала Алька. – Дистанционное образование, все такое…
Я хихикнул. Мне кажется, она, как всегда, врала, психолог из ветеринарного техникума, как же. Но, видимо, родители уже совсем утратили чувство юмора, все родители рано или поздно его теряют.
– Он, кстати, еще пиявками лечит. Может, и пиявок закажем, а?
Спросила Алька.
– Пиявок… – мать растерянно огляделась. – Давай в следующий раз? Нет, если ты хочешь, мы закажем…
Алька хихикнула. Видимо, представила себя с пиявками.
– Аглая, мы всерьез обеспокоены, – сказала мать. – То, что случилось с тобой…
– Да ничего не случилось! – перебила Алька. – Ничего такого ужасного.
– Но ведь травма…
– Нет у меня никакой травмы! – рявкнула Алька.
Отец еще раз поглядел на меня с пронзительностью, ну, да, я виноват, виноват, что мне теперь, об стену каждый день ушибаться?
– Да нет у меня никакой травмы, – уже спокойнее повторила Алька. – Я даже испугаться толком не успела, какая травма? Зря вы и доктора вызвали, на самом деле зря… Ну да ладно, он прикольный.
Это она, конечно, врет. Испугалась. И я испугался. Тут любой бы испугался. Но мне кажется, дело несколько в другом. Алька не то что не испугалась, она просто не поверила. Это было слишком… неправдоподобно. Это совсем не состыковывалось с нашим миром, мы шли себе, шли, и вдруг немного шагнули в сторону и зацепили другое. Совсем другое. На заброшенной дачной улице мы встретили… пришельцев, наверное, отец правильно сказал. Злых, голодных нелюдей с альфы Центавра. Центавров.
Это были не люди, это были плохие инопланетяне. Напали, схватили… А инопланетян не бывает. Ктулху бывает, а инопланетяне нет.
– Ладно, об этом мы потом поговорим, – сказала мать. – Это такое дело, тут не стоит торопиться…
Алька прищелкнула языком. Позитивный она человек, завидую ей. Инопланетян не бывает. Никогда.
– А ты… Ты…
Отец повернулся ко мне. Сощурился.
– Да знаю я, – опередил я. – Дурак. Кретин. Идиот. В моем возрасте можно уже начать думать.
– Вот именно, – покачал головой отец. – Пора уже начать думать.
Он потрепал за щеку Мелкого и вышел. На работу ему пора, и так уже задержался.
– Надо все-таки определить собаке место, – сказала мать. – Кто знает, где надо держать собаку?
Мы пожали плечами.
– Пусть она у меня в комнате спит, – предложила Алька. – У батареи как раз.
– У батареи нельзя, – тут же возразила мать. – Она приучится жить в теплоте, а потом на улице будет болеть. Нужно у стены. А почему она должна спать у тебя в комнате? Ты что, боишься одна оставаться?
– Да не боюсь я одна, – устало объяснила Алька. – Не боюсь. Чего мне здесь бояться? Просто собака… мне нравится. Мне с ней рядом хорошо, мне с ней… надежно. Она урчит, а я засыпаю. А потом, от нее пахнет хорошо.
– От собаки? – удивилась мать.
– Ага. Валенками. С ней уютно очень, хорошо. Пусть она у меня в старом кресле спит, оно все равно…