Женщины. Они всегда думают, что все наши мысли только о них. Я бы засмеялся, если бы не чувствовал себя так паршиво.
— Рина, я тебя очень прошу, уходи и не…
На мое плечо опускается тяжелая рука. Стас. К Ринате подходит ее кавалер. Кладет руку на талию.
— Пошли, — шепчут мне на ухо.
Девушка смущенно улыбается:
— Ну, до встречи.
Ее уводят, а Стас толкает меня к кабинету. Тут тише и прохладнее. Я падаю на диван и мечтаю умереть. Туманов хлопает в ладоши:
— Ты молодец. Танец – это твое. Больно?
— Нет, — вырывается у меня. Вот идиот.
Туманов усмехается.
— Точно? А то могу добавить. Вот, к примеру, замечательный образец черного цвета.
Я смотрю на все еще раскрытый чемоданчик и вижу огромный фаллоимитатор. Он в меня точно не влезет. Что-то внутри сжимается, позорно шепчу:
— Больно. Очень.
— Знаешь, я очень не люблю ложь. Еще раз услышу – убью.
Молчу. Слышу далекую музыку, ощущаю запах табака. И знаю, что действительно убьет. Ведь для него это проще простого.
— Ну, так и будешь сидеть с этой хренью в заднице?
Стаскиваю шаровары. Уже не стесняюсь никого. Побыстрей бы достать эту штуку… Я думал, что засовывать будет больно. Ничего подобного.
Сознание вернулось ко мне, когда Денис равнодушно поливал меня водой из бутылки. Минеральной почему-то. Пузырьки шипели у меня на лице.
— Поднимайся.
Лежу на полу. Голый. Красный фаллоимитатор валяется рядом. В кабинете никого нет, кроме нас.
Так как я не шевелюсь, мужчина рывком ставит меня на ноги. Сдерживаю стон. Дает сначала трусы с джинсами, потом водолазку, затем носки. Пальто он сам накидывает мне на плечи. В кеды я просто влезаю, наверное, умру, если нагнусь, чтобы зашнуровать их.
— Пошли.
Делаю шаг и вскрикиваю от боли. Почему все еще так больно?! Денис не меняется в лице, но подходит ко мне и берет под руку, ведет к выходу. Со стороны, наверное, выглядит, будто я пьяный, и ноги меня совершенно не держат.
Знакомая машина. Сытое урчание двигателя.
Как же мне плохо…
Дорога до дома занимает всего ничего. Когда машина останавливается, я дергаю дверь, хочу скорее оказаться в родных стенах, но падаю. Ноги отказываются ходить. Это настолько шокирует, что слезы буквально хлынули из глаз. Чертов садист… Ну почему? Я теперь ходить не смогу? Я почти что вою.
Денис обходит машину, смотрит на меня, тяжело вздыхает и берет на руки.
Сразу затыкаюсь. Он несет меня до подъезда, поднимается по ступенькам до лифта, и у него даже не сбивается дыхание. Вот это выносливость. В лифте он так же не опускает меня, на площадке одной рукой открывает дверь, заносит в спальню и укладывает на кровать прямо в одежде. Вместо спасибо я говорю:
— Убирайся.
Мужчина не меняется в лице, молча уходит, едва слышно хлопает дверью.
========== Часть четвертая ==========
Измученное тело просит сна. Я даю ему его. Сплю почти два дня подряд, поднимаясь только водички попить и в туалет. Последнее для меня как инквизиторская пытка.
Проснувшись в первый раз, через двенадцать часов, я обнаружил, что снова могу ходить. Даже не обрадовался.
На меня опустилась апатия. Ничего не хотелось. Простые, обязательные человеческие ритуалы, вроде чистки зубов, я делал с трудом. Волосы помыть сил не было.
Холодильник был пуст. Не считая двух бутылок водки. Но даже к ним я не притрагивался. Мне отчасти было все равно, что произойдет со мной, что будет с Ринатой и Алей. И, несмотря на это, грудь сжимало стальными обручами, стоило в моей голове всплыть образу Туманова. Багровый шрам, темные глаза, горящие садистским интересом. Это выражение лица, когда все вокруг тебя не люди. Я ненавидел его всем сердцем. За то, что он сделал со мной. За то, что еще сделает. За то, что он просто есть.
Раздалась трель звонка. И как сотовый еще не разрядился?.. Михалыч. Спрашивает, буду ли я завтра. Пытаюсь отмазаться, но он говорит, что просили очень серьезные люди. Как-то все сразу становится серым. Он, похоже, никогда от меня не отстанет.
<center>***</center>
Лежа ночью на кровати, я подумал, что раз мне все равно, то будь что будет. В клуб я пришел к открытию, но Туманов уже сидел за своим привычным столиком и курил. Позади него Денис, на которого я даже не посмотрел. Опускаюсь на стул рядом, смотрю на мужчину. Шикарный костюм, безобразно дорогой, наверное. Белоснежная рубашка, сверкающие бриллиантами запонки. Идеальная стрижка. Интересно, если его парикмахер не так подстрижет, то он его тоже убьет?
При моем появлении он расплылся в улыбке:
— Моя любимая игрушка.
Улыбаюсь в ответ, спрашиваю:
— Откуда шрам?
Денис дергается, зло смотрит на меня, но остается на месте. Проглотив дым, Туманов ухмыляется:
— А я отвечу тебе. Это напоминание о том, что даже самые близкие люди могут предать. Это сделал мой брат. Который уже мертв. Правда, шрам придает мне особый шарм?
— Несомненно, — спокойно произношу я. – Как и Фредди Крюгеру.
— Тебе нравятся кошмары? Ну, тогда мне с тобой повезло, — он машет рукой Денису, и тот ставит перед ним бутылочку минеральной воды Перье.
Туманов сам открыл ее, плеснул немного в стакан, стоящий перед ним. Тепло мне улыбнулся:
— Иди, готовься, хочу посмотреть на твой танец.
— Нет.
Вздрогнул я от своей смелости, Денис от моей наглости. Туманов же остался сидеть, словно не я только что ему отказал. Опять, кстати. Да я на рекорды иду. Мужчина делает пару глотков, рассматривает маникюр, потом словно вспоминает обо мне:
— Почему «нет»?
— Я не могу танцевать. Твоими стараниями.
Опять обращаюсь к нему на «ты». Опять рискую. И ведь делаю это сознательно.
— Ты даже не поверишь, что может человеческий организм. Его возможности почти безграничны. Ты знаешь, что человеческий мозг работает на шесть процентов? Ученые никак не потеряют надежду заставить его работать хотя бы в два раза больше. А ты слышал о таком человеке — Вим Хоф? Он легко переносил низкие температуры. Мог бегать по снегу босиком. Очень долго. А ты можешь это?
Молчу. Эта лекция чрезвычайно познавательна, но я уже понял, что сам расписался в своем приговоре. Пусть и не смертном, но предельно болезненном. Снег у нас пока не выпал, но я предпочел бы бегать босиком, чем исполнять очередную фантазию его воспаленного мозга.
— Денис, принеси из машины мою сумку. А ты, — мужчина смотрит на меня, — следуй за мной.
В сопровождении охранников мы идем в один из кабинетов для особенных гостей. Они оформлены дизайнером, и там есть все, чтобы расслабиться. Невесело улыбаюсь. Туманов садится в кресло, закуривает. Перед ним большой низкий столик, еще пара кресел. Приглушенно играет музыка, пахнет дорогим освежителем воздуха и полиролью для мебели. Входит Денис, неся небольшую кожаную сумку.
— Ну, храбрый маленький мальчик, — Туманов потирает руки в нетерпении. – Ложись. На стол.
Не шевелюсь. Что он еще задумал? Что в сумке?
— Тебе помочь? – елейным тоном интересуется он.
Просто ложиться? Не раздеваться?
— Денис.
Охранник подходит ко мне, поднимает за шкирку, вытряхивает из рубашки и почти швыряет на стол. Спину холодит гладкая поверхность, я оказываюсь лежащим головой к Туманову. Денис разводит мне руки, другой охранник удерживает правую, а сам он левую.
— Так вот, — продолжает Туманов, будто мы и не прерывались. – Сколько живу, столько и удивляюсь, что может человек. Взять, к примеру, шаолиньских монахов. Что они вытворяют! От сильнейшего удара на них не остается ни царапины. А любого другого человека он бы убил.
Мужчина замолчал, чем-то зашуршал. Нет. Не буду смотреть. Закрыть глаза. Не думать. Сгиба руки касается что-то прохладное, затем следует легкий укус. Туманов очень профессионально делает уколы, надо же. И что он мне ввел? Открываю глаза. Мне кажется, или это сочувствие на гранитном лице Дениса? Туманов довольно смеется, щелкает зажигалкой.
— Это замечательная вещь, — шепчет он мне на ухо. Он совсем близко. Я вздрагиваю. Отвращение захлестывает меня с головой. Как же я ненавижу его… — Ощущения невероятные. Ты, наверное, уже чувствуешь.
Легкое покалывание под кожей. Дыхание учащается. Ноги будто бы немеют. В груди начинает гореть. Терпимо. Это вынести можно.
Туманов перебирает мои волосы.
— Какой прекрасный цвет, такие длинные, — хвалит он.
Мурашки пробегают по телу. Несмотря ни на что, его прикосновения приятны.
— Мордашку портить не буду, — решает мужчина.
И через пару секунд я понимаю назначение инъекции. Туманов легко и непринужденно, словно всю жизнь только этим и занимался, проводит скальпелем по моей груди. Я не могу даже кричать от боли, охватившей меня. Было такое ощущение, что мое тело разрезали бензопилой. Это было в сто крат больнее, чем все, что я до этого испытывал. Я широко открыл глаза, выгнулся, но так и не мог закричать. Охранники крепко меня держали, не давая мне шевелиться. Я заскреб ногами по столу. Как же печет… У меня на груди, наверное, огромная рана. Как он сумел? Таким тонким скальпелем?
— Ну как? Оценил?
Мне милостиво дают пару минут прийти в себя. Очень мало. Все еще дико больно. Сердце стучит так бешено, что в ушах гремит.
— Эту прелесть используют для пыток. Ее не выдерживают даже разведчики. А ты знаешь, как хорошо их тренируют?
Блеск лезвия и снова смерть. Маленькая такая. Моя. На этот раз мне требуется гораздо больше времени. Воздуха не хватает. Глупая мысль: «Лучше бы меня снова изнасиловали». Но это действительно было бы менее болезненным.
Туманов продолжает перебирать мои волосы. Наклоняется ко мне. Вижу его лицо в ореоле потолочных светильников:
— Ты понял, зачем все это?
Отрицательно качаю головой.
— Это для того, чтобы ты осознал, что я твой хозяин на всю жизнь. Знаешь, почему ты еще жив? Почему-то мне очень нравится, как ты танцуешь. Ты живешь танцем. Это редкость в наше время. Если ты будешь выполнять все, что я скажу, то проживешь долго. Не скажу, что счастливо, но все же.
Я попытался произнести ответ, но не вышло.
— Что? Ты хочешь что-то сказать?
Денис предостерегающе сжал мое запястье, будто в тиски попал по ощущениям. Но меня уже не остановить. Вообще-то, я специально все это затеял. В надежде, что меня убьют. Глупо, но я был уверен, что Ринату не тронут. Вроде бы этот ее кавалер с искренним интересом на нее смотрел. Если меня не станет случайно, убьет сам Туманов, то вроде бы и претензий нет.
Пытаюсь улыбнуться, собираюсь с силами и говорю:
— Чертов больной ублюдок.
Мужчина на секунду прикрывает глаза. А когда открывает, я вижу в них ярость. Первобытную. Ненормальную. Скальпель со всей силы вонзается в мою грудь. Вспышка. Захлебываюсь. Что там Туманов говорил о пределе, о выносливости? Вот он у меня. Я успеваю услышать свое сердце, как медленно-медленно оно перестает стучать, и все в мире будто сузилось до этого звука. Успеваю сделать вдох, несмотря на обжигающую боль. В следующую секунду я умираю.
========== Часть пятая ==========
Это пробуждение я запомню на всю жизнь. Глаза долго не открывались. Я действительно думал, что умер и не мог понять, почему такая подстава со зрением. Внезапно глаза разлепились. Я лежал на том же столе, в той же комнате. Самое страшное, что из груди так же торчал скальпель, только к нему теперь прибавился какой-то огромный шприц где-то в районе сердца. Я закричал. А что еще делать? Тут же кинулся вынимать эту хрень из себя, но мне не дали. Мои руки схватили и завели за голову, правда, сильно не удерживают. Я обреченно застонал. Ничего не кончилось… Сейчас все начнется по новой. А я ведь так старался, терпел. Голос Дениса заставляет вздрогнуть:
— Твое сердце не выдержало. Пришлось прямо в него вколоть адреналин.
— Зачем… — пытаюсь узнать у него, почему у меня украли смерть.
— Ты — идиот, — его голос бесцветен. – Он все равно убил бы девушку с дочерью.
— Нет, — хриплю я. У меня бы получилось.
— Хочешь сказать, ты его лучше знаешь, чем я? – впервые слышу эмоции. Насмешку.
— Нет, но…
— Послушай, придурок, самое лучшее для тебя не сопротивляться. Когда-нибудь он потеряет к тебе интерес.
— Когда-нибудь? – чувствительность возвращается. Больно. Хочется вытащить из груди скальпель и шприц. Тянусь, но мои руки перехватывают. Секунда, и я кричу. Денис одним махом вытаскивает все.
Он уходит из моего поля зрения, чем-то шуршит, потом возвращается, обрабатывает раны, стирает кровь. Ощутимо так. Не жалея меня.
— Ты не понимаешь, что он за человек, — глухо. Если бы я не знал Дениса какое-то время и не старался различить эмоции, то и не различил бы.
— Почему ты работаешь на него? – язык не слушается. Стараюсь, чтобы мой голос звучал нормально. Так тяжело.
— Тебя это не касается.
Все, он замыкается. Я повторяю вопрос, но не получаю на него ответа. Потом меня грубо одевают в пальто, забыв о рубашке, перекидывают через плечо и несут в машину. Там тепло. Я почти ничего не соображаю уже. Отрубаюсь. Сквозь сон чувствую руки, прощупывающие мои карманы, звенит брелок на ключах. Меня осторожно берут на руки. Уверен, что слышал сокрушенный вздох, когда я застонал от боли. А потом знакомое тиканье часов, знакомая подушка.
<center>***</center>
Больше я не сопротивлялся. Проснулся и понял, что так больше не хочу. Не хочу умирать. Не хочу, чтобы по моей вине умирали.
Внутри не было пустоты, как раньше. Там сейчас вообще ничего не было.
Я отлежался пару дней. Наглотался таблеток. Позвонил на работу, сказал, что приду, к большому удивлению Михалыча (заметил, как меня мешком уносили, решил, что я на наркоте).
Очень посмеялся, когда увидел, что вычертил Туманов у меня на груди. Свои инициалы.
На руке, которую сжимал Денис надолго остался темно-синий синяк, опоясывающий запястье, как браслет.
<center>***</center>
Я не был в состоянии вести машину, заказал такси. На входе в клуб меня придирчиво ощупали охранники, и я понял, что Туманов здесь. Поселился он у нас, что ли? Ноги понесли меня в гримерку, но охранник перехватил мою руку:
— К хозяину, — от боли я скривился, но кивнул.
Туманов был в прекрасном расположении духа. Улыбался, шутил с Денисом, с удовольствием наблюдал за представлением. Одет он был привычно – жутко дорогой костюм, белая рубашка. Смотрит на меня пытливо, так въедливо, что кровь стынет. Мягко растягивает губы в улыбке:
— Привет. Как самочувствие?
— Спасибо, — сдержанно отвечаю. – Хорошо.
— Ты быстро оклемался.
Киваю. Денис пристально на меня смотрит.
— Ты будешь сегодня танцевать?
— Да.
— Точно?
— Да.
— Я жду, — он откинулся в кресле. – Потом подойди. В гриме.
В гримерке пусто. Ринату я послал по телефону. Рассудив, что лучше мне с ней не общаться. Она звонила несколько раз, писала, даже приезжала. Вот тогда-то я ее и послал. Переодеваюсь, маскирую синяки пудрой. Порезы на груди легко прячутся бусами, разноцветными и переливающимися. Раны на самом деле не такие глубокие, как казалось там, на столе. Подвожу глаза, вырисовываю губы. Я похож на блядь. Когда трахают больше, чем один за раз, то это уже шлюха? От невеселых дум отвлекает Михалыч. Просачивается, садится на стул в углу, грустно на меня смотрит:
— Во что ты вляпался, Ами?
Блядь, Сашка я, Сашка. Но поправлять нет сил. Глухо роняю:
— Ни во что.
— Ами, Туманов тут поселился. И, чувствует мое сердце, только ради тебя.
Смотрю на пузо Михалыча, обтянутое рубашкой, на пиджак, который ему мал, и топорщится во все стороны. На его блестящую лысину. Михалыч несколько лет назад спас меня тем, что дал мне работу. Вывел на новый уровень. Благодаря ему я не сдох тогда, когда от меня отказались все родственники, потому что я гей. Они тогда так себя проявили – выкинули меня на улицу. Мама, отчим, сестра даже не вспоминали о моем существовании все это время. Конечно, родители воспитаны в СССР, где даже не было секса. Сказали – позор. И я в ответ показал им средний палец. В клубе я был собой. Танцевал для себя. Я любил свою работу. Когда-то.