— Я понял, — невозмутимо отозвался герцог. — Вот только позволить валять себя по земле и допустить смертельное ранение — вещи немного разные. Насколько я знаю — а знаю я об этом, поверьте, весьма немало, кровь, потерянная сыттаром в человечьем обличье, невосполнима. С ней уходят его жизненные силы, его способность поддерживать человеческий облик. И вы пытаетесь уверить меня, будто ваш господин позволил практически развоплотить себя просто забавы ради?
Повисла пауза. Повторять про то, что я не знаю ответа, было явно бессмысленно. А отвечать… Я не знала, как. Я помнила, как он вбежал — истекающий кровью, падая, теряя силы. Волнуясь лишь за меня, переживая лишь обо мне. Успокаивал, утешал, помогал. Спеша увести меня оттуда, прежде… прежде, чем он… развоплотится? Спеша помочь мне сам, не оставляя преданным слугам. А потом держал на руках, охраняя мой сон.
— Это все замок, — отчаянно качнула я головой, прогоняя нахлынувшие не к месту чувства. — Это все чертовый Черный замок.
— Замок? — конечно, герцог мгновенно ухватился за мои слова. — При чем здесь замок?
— Я должна быть живой, — вздохнула, сдаваясь. Да что я, в самом деле? Вот она, причина всей его нежности, всей его заботы. — Для того, чтоб войти в этот замок, я должна быть живой. Мне нельзя превращаться в сильфу. Иначе не откроется… дверь, клад — я не знаю. Но то, что он хочет там получить, смогу достать только я и лишь оставаясь человеком. А в ту ночь… вернее, в то утро, когда была эта глупая дуэль, затеянная им исключительно забавы ради, я… Я начала превращаться, — призналась. Чего уж тянуть? — Лис… сыттар сказал мне потом…
— Лис?
— Герлистэн. Он сказал, вы закрылись. Попытались расторгнуть брак, так он выразился. И ваши жизненные силы… оказывается… Я не знала, клянусь! Не знала, что он вытягивает мои силы, а я ваши… И вот, когда вы нашли какой-то способ прервать… прекратить… я едва не погибла… едва не стала… словом, я испугалась, закричала, и он, должно быть… еще бы, все его планы едва не… Конечно, он бросился спасать, — неуклюже закончила я свою исповедь.
— Бросился спасать прекрасную даму, не замечая шпаги на своем пути? — уточнил его высочество, не скрывая глубокого скепсиса.
— Я не знаю про шпагу, — устало повторила я, откладывая приборы. Есть расхотелось совершенно. — Меня там не было, а он не сказал. Я знаю, что прибежал он сразу, как я позвала, был ранен, кровь текла из груди, изо рта, — я невольно передернулась, вновь вспомнив все это. — Ему было очень плохо, он едва не падал. Но спасти он пытался, прежде всего, меня.
— Какой вы, однако, ценный приз, как выясняется, — герцог окинул меня очередным жестким и цепким взглядом. — А по виду и не скажешь.
— Он не принц крови, чтоб ценить лишь длину моей родословной, — оскорбилась, да. Нет, я в курсе, конечно, что для кузена короля дочь графа Хатора меньше, чем ничто. Вот только не все вокруг кузены короля. Есть те, кому нравится просто Роззи.
— А что же он ценит, длину ваших ресниц? — скривился герцог. — Не обольщайтесь, дорогая моя «почти герцогиня», он выбрал вас исключительно благодаря родословной. Сыттар может взять из мира лишь девицу вполне конкретного рода. Или ваш благородный герой вам этого не сказал?
— Он… — нахмурилась, припоминая, — что-то такое… упоминал, да. Что иногда подходящей невесты нет, и приходится ждать. И меня он ждал восемь лет… Но разве это связано с родом? Я встречала других… девушек, и они мне не родственницы.
— Как любопытно, — судя по тону, любопытно ему не было ничуть. — Имя Лилит Саах-Рэ вам что-нибудь говорит?
— Нет, не встречала, — я чуть нахмурилась, припоминая. — Адель, Мари, Марго, Ребекка… Анабель, — припомнила и ее. — Лилит не видела.
— Анабель… — задумчиво повторил за мной герцог, и глаза его на миг подернулись дымкой. — А Лилит вы встретить и не могли, сильфой она не стала, умерла своей смертью, и очень, очень давно, — вернулся к теме беседы мой суженый. — В Темные века, до установления власти Пресветлого Дэуса, она была служанкой Черной богини. Самой преданной, самой верной. Она отдала служению своей богине всю свою жизнь — и жизнь всех своих потомков. Богиня дар приняла — и Лилит стала праматерью рода, в котором рождались лишь дочери. «Дочери Лилит» именовались они, «служанки богини». Стояли они высоко, куда выше нынешнего священства. Их устами говорила нечестивая богиня, их руками творила беззакония… Пока Дэус не восстал и не закончил эти темные дни. Дочери Лилит лишились власти, лишились права на родовое имя, растворились, приняв фамилии мужей. Но не исчезли. Дэус отдал их сыттарам, в надежде извести поганый род, да что-то сыттары не спешат… Зачем он отправил вас ко мне?
— Что? — недоуменно моргнула от столь резкого перехода. — Но он не отправлял, я сама… Погодите, вы что, вы хотите сказать, что Лилит…
— Ваш предок? Да, разумеется. Мы подняли архивы, нашли упоминания о древних статутах Дэуса. Сыттар может взять лишь женщину из рода Лилит. Нечистых — к нечистым, проклятых — к проклятым, — отмахнулся он от моего интереса и вновь вернулся к тому, что интересовало его: — Что именно ему от меня нужно, Роуз? Что ваш «лис» велел вам мне передать?
— Ничего, — я ответила честно, вот только он не поверил.
— Ничего? И что же тогда вы делаете здесь? Зачем искали меня? Зачем пришли?
— Я надеялась, вы поможете. Сумеете нас спасти… И я до сих пор надеюсь, — отчаянно взглянула в его глаза, ища в них… сочувствия? Понимания? Не нашла ни искорки.
— Нас? — его заинтересовало лишь это.
— Нас, — повторила, стараясь оставаться спокойной. — Вас и меня. Ведь мы с вами связаны, мы — супруги. Да, я знаю, это не ваш выбор, — поспешила уверить, прежде, чем он перебьет. — Но он и не мой, а сыттар… он тянет силы из нас обоих, он нас обоих толкает к смерти. Но вы сумели закрыться, вы нашли способ. Так, может быть… у вас найдется защита и для меня? И тогда сыттар не сможет тянуть мои силы, а значит, и вам ничего не будет более угрожать…
— Вот, значит, как. Он послал тебя за моим амулетом. Умно. Будь я наивным сельским сквайром, проводящим дни за охотой да выпивкой… а то и только выпивкой — могло бы сработать, — его лицо искривила презрительная гримаса. — Да я не он. И на красивые глазки беспомощной девы поймать меня крайне трудно. Не стоило и пытаться. Что-то еще?
— Что? — растерялась я. Обращение на «ты» резануло слух, но еще более дезориентировало его видение ситуации, то, как легко он перевернул все с ног на голову, ни секунды не сомневаясь в своей правоте.
— Ну, был же у него запасной план на случай, если этот вдруг не сработает, — любезно пояснил мне его высочество. — Итак, амулет я тебе не дам. Что дальше?
— Дальше? Дальше я вынуждена буду отметить, что разговор наш свернул в неподобающее русло, и требовать от вас соблюдения элементарных приличий! — резко проговорила я, глядя ему прямо в глаза и едва сдерживая эмоции. Он не оговорился. Он действительно «тыкал» мне, словно дворовой девке, воровке, преступнице, чья вина доказана и непомерна. — Я благородная дама, я дочь графа и жена герцога — в глазах Дэуса, а значит и в глазах всех его верных. Говорить мне «ты» позволительно лишь королю, а вы в очереди на престол лишь четвертый! Так извольте вести себя сообразно своему статусу и не оскорблять ни себя, ни меня неподобающим обращением!
— Ты была бы благородной дамой, оставайся ты дочерью графа или стань, в самом деле, женою герцога, — на мою гневную отповедь он лишь скривился. — Ты же, потворствуя своей порочной натуре (что не удивительно при таких предках), продала душу свою сыттару — демону порока и похоти, прельстившись, как то свойственно малолетней пустышке, на обещания вечной жизни да вечной молодости. И право на уважение — не только мое, но и всех верных Дэусу — ты утратила полностью и бесповоротно. Ты не дама, ты лярга. Грязная подстилка похотливой нечисти, готовая совращать и ублажать каждого, на кого укажет твой проклятый богом владелец.
— Да как вы смеете?!
— А почему я не смею? Или может быть та, что имеет наглость именовать себя герцогиней Раенской, сохранила чистоту и непорочность? Тогда вот это откуда? — вскинув ладонь, он продемонстрировал кровавый ободок брачной звездочки. — Я тебя невинности не лишал. Так кто же консумировал наш так называемый брак, не подскажешь?
— Я… — его новое обвинение оглушило. — Я не виновата в этом, и вы это знаете. Меня выдали замуж по воле родителей, Я венчалась у алтарного камня, и он принял обеты. И у меня не было ни морального права, ни фактической возможности отказать тому, кто принял мою руку у алтаря. Я не знала, что мой брак фиктивный. Что мой спутник — не тот, за кого себя выдает… А как только я поняла, как только я осознала у какого страшного существа и в каком сомнительном качестве оказалась — я сбежала, я бросилась к вам. Как к моему фактическому супругу, как к человеку, с которым мы связаны общей бедой… Как к начальнику Тайного Сыска, в конце концов. В надежде на помощь… Ну, даже если не на помощь, если помочь уже действительно нереально — то хотя бы на понимание. На совет — как мне жить теперь, что делать. А вы обвиняете меня в том, что я всего лишь честно исполнила свой дочерний и супружеский долг. Это низко. И как-то… недостойно, что ли. Вашего положения, вашей должности, — Я ничего уже от него не ждала, я не верила, что смогу до него достучаться. Все мои худшие страхи воплотились в его лице. Там, где я действовала по воле других, я была виновата, несмотря на то, что была к этим действиям вынуждаема. Там, где я действовала сама, я лгала, ведь я не в состоянии действовать сама, я могу действовать лишь по воле других. Замкнутый круг: самостоятельно действовать я не способна, но при этом виновата во всем. — Я не лярга, — подытожила устало. — Не подстилка и не потаскуха, и ублажать кого бы-то ни было у меня нет ни склонности, ни желания. Тем более я не имею желания становиться причиной чьего-то безумия или смерти. Именно поэтому я здесь. И мне безумно жаль, что этот путь я проделала совершенно напрасно.
— Ну, почему же совсем напрасно? — протянул мой собеседник, задумчиво меня разглядывая. — Возможно, не стоит рубить с плеча, торопясь с выводами. Нам обоим не стоит… Вы, я вижу, закончили с ужином. Ланс проводит вас в ваши покои, время позднее… Ну а завтра будет новый день и, возможно, на свежую голову нам будет легче найти взаимопонимание.
* * *Она ушла, сопровождаемая его адъютантом, а герцог еще долго сидел за столом, прокручивая мысленно детали беседы и пытаясь предугадать, чего ему стоит ждать дальше. И продумать, что именно следует предпринять в том или ином случае.
Свою истинную природу девочка так ему и не показала. Жаль, а он уже понадеялся… Когда она так резко отреагировала на его обращение на «ты» (не намеренное, просто не привык он разводить политесы с инфернальными сущностями), он подумал, что болезненное самолюбие — возможно, та точка, нажав на которую он заставит ее потерять контроль. Не вышло, атаку она отбила, сведя разговор к разочарованию в нем. Ну да, она ж невинное дитя, пришедшее за помощью. Впрочем, свою роль она отыгрывала безупречно, можно было даже поддаться.
Можно было бы и поддаться — «понять», посочувствовать, пообещать помощь и поддержку. И, позволив себе быть ведомым, спокойно разобраться, какую игру затеял неугомонный демон. Ведь, вполне может быть, что девицей играют вслепую: перерождение произошло недавно, своих новых способностей она еще попросту не осознала, а человеческий образ мыслей не отринула. И тогда она даже искренна — и в своем страхе перед предстоящей ей не-жизнью в обществе демонических тварей, и в своем отчаянном желании от этой участи спастись.
Вот только искренность ее, равно как и неискренность, роли особо не играла. Осознает это девочка или нет, но она лишь пешка в игре грязных демонов, и игру эту необходимо как можно быстрее сорвать. Когда на кону судьба государства, нет времени быть ведомым и поддаваться на провокации. Инициативу надо перехватывать и планы ломать.
И для начала заставить ту, что кутается в облик Роуз Ривербел, сбросить маску и явить свою истинную суть. Если она действительно верит в то, что она всего только Роуз, это выбьет почву у нее из-под ног. И вынудит чуть активней искать спасения, чуть искреннее сотрудничать и не тратить время на изображение из себя благородной павы. Ну а если эта посланница сыттара и сама прекрасно знает, что от Роуз у нее одна оболочка — так тем более, зачем тянуть, отыгрывая бесполезные спектакли?
Мог ли он ошибаться? Был ли шанс, что ляргой девица (а впрочем, какая она девица?) так и не стала? Времени прошло не так уж много, о том, что его «супруга» еще живая, упоминала и Анабель, и сама Роуз. Последняя даже особо упирала на то, что демону она нужна именно живой, иначе он не сможет получить ее руками сокровище Черного замка, весьма для него важное.
И тогда… что? Попытаться отнять у демона его потенциальную сильфу, его будущий инструмент, обрубить все нити, что тянутся от сыттара к Роуз, вернуть ее, если удастся, в мир людей… Но ведь именно человек и нужен демону, чтобы добыть сокровища. Так не затем ли он ее и прислал? Его жертва начала перерождаться, слишком быстро, он на такое и не рассчитывал — и сыттар отправил ее «супругу», тому, кто владеет тайнами Храма, кто защитил себя и возможно, сумеет остановить перерождение. Чтобы демон затем беспрепятственно получил свой приз.
Вот только желанный демоном приз отдавать ему никак нельзя — а значит, Роуз Ривербел должна умереть. Живой ее оставлять слишком опасно. Увы, жизнь жестока, а спасать глава Тайного Сыска должен государство, а никак не попавших в беду девиц. Даже если у этих девиц имеется весьма симпатичная мордашка.
Да и вообще неплохие задатки для того, чтобы стать адской чаровницей. Точеная фигурка… плавные жесты… этот взгляд — трепетный и призывный, проникающий в душу… Интересно, это все — результат перерождения? Или девчонка была такой изначально? А демон лишь огранил доставшийся ему алмаз, взлелеяв похоть в ее душе и обучив пробуждать ее в окружающих?
Что ж, очень скоро он это узнает. Надо лишь перейти к себе в спальню и изобразить отход ко сну. Как ни мало времени провела с демоном дочь графа Хатора, тот точно успел обучить ее, что раз заламывание рук не проходит — следует переходить к постельным играм. Тем более, что это ее будущая специализация.
С тем лишь нюансом, что сильфа приходит во снах, а Роуз придет наяву. Придет. Непременно должна прийти. А он будет ждать. Что ж, тогда и поговорим. Без масок и экивоков.
* * *Комната походила на тюрьму. Все больше и больше с каждой минутой, что я в ней проводила. За окном — за зарешеченным окном — сияла полная луна, необычайно крупная, объемная даже. Она сияла, и ее мягкий таинственный свет был так приятен для глаз, хотелось смотреть, смотреть… А лучше лететь — куда-то вверх, в бесконечность бездонного неба, кружить, продуваемой всеми ветрами, а может быть просто стать ветром…
«Нет-нет, — одернула я себя, — так нельзя, это желания сильфы. А я не хочу быть сильфой, и не должна поддаваться ее желаниям». Потуже натянула свои перчатки, чуть сбившиеся, когда я раздевалась ко сну. С нательной сорочкой они смотрелись несколько дико. Если за ужином этикет еще допускал их наличие (хотя перчатки для визитов несколько отличались от перчаток для верховой езды, можно было пенять на отсутствие гардероба), то уж желание спать, не обнажая ладоней, ни капризом, ни строгостью воспитания не объяснишь.
К счастью, объяснять было некому. Горничной мне не предоставили, от услуг Ланса я поспешила отказаться, едва он проводил меня в комнату, герцог до завтрака со мной распрощался.
Мысли о том, чтобы распрощаться с ним не до завтрака, а на веки вечные, не скрою, меня посещали. Но уйти сейчас — значит, обрубить все нити, сжечь все мосты. Кроме герцога помочь мне некому, а второго шанса договориться с ним у меня точно не будет. Он же… возможно, подумав до утра, он изменит свое мнение. Сможет услышать, захочет помочь. Он оказался… суров и куда менее приветлив, чем я ожидала. Но все же относился скорее как к гостье, в темницу не сажал, к костру не приговаривал. А что беседа с ним больше похожа на допрос — так это, видно, профессиональное, должность отпечаток накладывает.