– Я буду жить тут, – объявила Авдотья Чемодановна, ставя чемодан на пол совершенно пустой, пыльной комнаты с голыми стенами и грязным полом.
– Но кто вы такая? – робко поинтересовался у неё папа. Он был не выспавшись и поэтому многого недопонимал.
– Зовите меня просто: Чемодановна, – сказала Авдотья Чемодановна Свирепова, что было очень мило с её стороны.
Признаться, каждый раз называть её Авдотьей Чемодановной Свиреповой – это довольно утомительное занятие даже для рассказчика. Что уж и говорить о бедных членах семьи Прикольских, которым, видимо, предстояло прожить с Авдотьей Чемодановной Свиреповой всю оставшуюся жизнь.
– Это что, такая фамилия? – растерялся папа.
Чемодановна смерила папу испепеляющим взглядом.
– Это отчество, – отчеканила она. – Ещё вопросы есть?
– А вашего папу звали Чемодан? – спросила Оля и хихикнула.
– Вот именно!
– Но позвольте, с чего вы взяли, что мы хотим, чтобы вы у нас жили? – не унимался папа. Без мамы (она все ещё спала и ничего подозрительного не слышала) он чувствовал себя жалким и беспомощным перед этой странной, пожилой, циклопических размеров женщиной.
– Кстати, да, – вступила в разговор Изольда Тихоновна.
Она, в отличие от папы, в отсутствии мамы чувствовала себя как дома. Иной раз, забывшись, она называла папу «мой дорогой» и «котик», что ужасно злило Олю, расстраивало Борю и смущало самого папу. Он не любил, когда посторонние женщины звали его котиком, особенно если рядом не было мамы.
– Почему вы решили, – сказала Изольда Тихоновна, – что останетесь тут жить? И вообще, по-моему, вам уже пора. А то я сейчас пойду и вызову полицейских с собаками.
– Цыц, – только и сказала на это Чемодановна, не удостоив Кикиморову даже взглядом. – Ольга и Борис Эдуардовичи, помогите открыть чемодан!
Похоже, новая гостья тоже чувствовала себя у Прикольских как дома.
Оля и Боря бросились выполнять приказ. Если честно, они не сводили с чемодана глаз уже добрых полчаса. С тех самых пор, как Чемодановна просочилась к ним в дом через оконную дырочку. Он был неописуемый, этот чемодан – то есть в прямом смысле слова.
– Какой у вас замечательный чемодан! – воскликнул папа. – Моего любимого зелёного цвета!
– Ты хотел сказать коричневого, – поправил его Боря.
– Не коричневого, а оранжевого, – вставила Оля (это был её любимый цвет).
– Красного! – не удержалась Изольда Тихоновна, а потом добавила: – Так я полицию вызываю?
– Подождите, Изольда Тихоновна, – прошептал папа. – Я сначала у неё паспорт попрошу. – Он откашлялся и громко сказал: – Можно мне ваш паспорт попросить?
– Разумеется нельзя, – отрезала Чемодановна.
– Но почему?! – опешил папа. Он не привык, чтобы старые женщины вели себя, как какие-то полководцы или фельдмаршалы.
– Потому что у меня его нет.
– А где он? – насторожился папа.
– Он у вас.
– У меня?!
– Вот именно. У вас в шкафу. На третьей полке сверху, лежит под стопкой нижнего белья и ничего ему не делается, – отрапортовала Чемодановна.
Оля опять хихикнула, а Боря промолчал – он всё ещё пытался разобраться с замысловатым замком на чемодане. Ему казалось, что замок… э-э… как бы это получше выразиться… словом, живой. Замок то и дело хихикал (совсем как Оля) и пытался от Бори ускользнуть.
– Вы заблуждаетесь, – вдруг разулыбался папа и стал неистово двигать бровями, подавая Изольде Тихоновне какие-то знаки.
Папа (кстати, мы забыли сказать: его звали Эдуард Константинович – почти как великого изобретателя Циолковского, только наоборот)… Итак, папа вдруг всё понял. Он понял, что перед ним – сумасшедшая. Скорее всего, эта пожилая женщина сбежала из специальной лечебницы. Иначе как объяснить то, что одета она в пижаму и полосатый халат с капюшоном? И всё остальное тоже как объяснить?
Когда Оля и Боря поднялись с Чемодановной в мансарду, они решили, что ошиблись адресом. Или объелись пирожными и попали в параллельный мир. Или сразу и то, и другое, и третье. Потому что маленькую пыльную комнату с низким сводчатым потолком и облупившимися стенами они совершенно не узнали. Хотя последний раз были здесь прошлой ночью.
Итак, сейчас мы будем описывать спальню Чемодановны, а вы внимательно слушайте и запоминайте, потому что другой такой комнаты вы не найдёте больше нигде: ни в детской книжке, ни в мамином журнале по интерьеру. Она одна в своём роде, уникальная, понимаете?
Во-первых, эта комната была мягкая – целиком и полностью. Пол, потолок и стены были обиты плюшем на синтепоне и отлично пружинили! Так что прямо с порога Боря и Оля, как следует оттолкнувшись, взмыли вверх. Немного побарахтавшись в воздухе, они приземлились попами на мягкий пол и тут же снова взлетели.
Во-вторых, мебели в этой комнате не было. Никаких стульев со столами и скучных шифоньеров. Они появлялись лишь, когда были необходимы хозяйке (или её гостям). Это было очень удобно: не обо что было ушибиться лбом или разбить себе нос.
В-третьих, в чудесной комнате Чемодановны пахло апельсинами. Это была любимая Олина еда. Она могла есть апельсины бочками! А Боре пахло свежей эмалевой краской и технической резиной. Когда Боря бывал в папином любимом магазине «Ремонт и стройка», он тайком открывал баночки с краской и нюхал резиновые шланги. Если бы у Бори спросили, почему он это делает, он бы затруднился ответить. Чем пахло у Чемодановны маме, папе и Изольде Тихоновне, мы не знаем. Потому что их в комнату не пускали ни под каким предлогом.
В-четвёртых, прямо посередине комнаты висела дверь. Она была прозрачная, лишь из замочной скважины лился мягкий малиновый свет и немного дуло. Куда эта дверь вела и вела ли вообще куда-нибудь, мы с вами пока не знаем. Но не волнуйтесь, непременно узнаем.
В-пятых, в-шестых и в-седьмых, в этой необыкновенной комнате было светло, тепло и весело. Всегда – даже безлунной промозглой тоскливой ночью.