— Пойдут только вооруженные! — приказал он.
— Двигаться вдоль хат, цепочкой. Если кто появится, подпустить близко, окликнуть, но не стрелять. Пошли!
Цепочками, с обеих сторон неширокой улицы они вышли на край села. Остановились. Со стороны невидимого отсюда дома Шкоропия несся надрывный собачий лай.
— Во-он хата Шкоропия, — зашептал милиционер, указывая на два огонька. — Окна светятся, стало быть, кто-то дома.
— Может, двинем дальше? — вполголоса спросил один из бойцов.
— Тс-с-с! — зашипел на него Савин. — Кто-то идет!
Послышались легкие шаги и голос, звавший лошадей: «Кось, кось, кось!» Шаги приблизились, голос стал громче: «Кось, кось, кось!»
Шагах в пятнадцати показался человек. Тут не выдержал один из комсомольцев. С криком «Стой! Ни с места!» он ринулся к подходившему человеку. Тот бросился бежать. Комсомолец и еще двое — за ним. В темноте послышалась возня, а когда подбежали Савин с милиционером, перед ними стоял коренастый мужчина с большой рыжей бородой. Руки у него были скручены назад.
[24]. Костя ухватился за нее рукой и, выгребая ногами, выплыл на стрежень. Здесь поток был еще стремительнее, но сплавина держала его на плаву. Он только рулил ногами да изредка делал гребок свободной рукой. Так он плыл довольно долго. Ему казалось, что не менее часа. Внезапно стала стынуть раненная Вороном нога, и холод пополз по всему телу. Он стал ослабевать. Гребки ногами становились все реже и реже. «Тону», — подумал Костя. Но тут же отбросил эту мысль. «Только бы не потерять память! Надо на берег!» Он стал из последних сил загребать к низкому берегу. Река делала в этом месте крутой изгиб, образуя небольшой песчаный плес. Течение вынесло сплавину и ослабевшего мальчика на песок. Он нашел в себе силы отползти в глубь берега, забился в осоку и — потерял сознание.Утром его заметил пожилой рыбак, пробиравшийся с удочками на ранний клев. Он вытащил мальчика из осоки, потормошил его. Костя не открывал глаз, тяжело дышал.
«Ах ты беда какая! — заохал рыбак. — Малец, кажись, ранен и весь горит!». Гимнастерка на Косте была изорвана в лохмотья. Лицо и руки исцарапаны, а на спине кровоточила рана.
Рыбак, бросив удочки, убежал в деревню за помощью. Возвратился с двумя женщинами. Они отнесли Костю к фельдшеру на дом.
Фельдшер оказал ему первую помощь. Перевязал Косте рваную рану на лопатке. Промыл и смазал йодом глубокие царапины на руках и лице.
Как он попал на берег реки, кто он и при каких обстоятельствах так изранен, фельдшер расспрашивать не стал. Было это бесполезно. Костя сутки не приходил в сознание, бредил, задыхался от кашля и звал Кирилла Митрофановича, Васю, Шахрая, кричал: «Не возьмете! Я прикрою!» — и снова кашлял.
Фельдшер определил у него воспаление легких и горячку. Больницы в деревне не было. Костю отправили в город, за сто верст, поездом.
В поезде он пришел в себя и решил никому не говорить, что он чекист. Во всяком случае до выздоровления. Да и кто бы поверил грязному оборванцу, без документов? Только бы посмеялись…
Доставленный в больницу, он назвался Константином Носовым пятнадцати лет, беспризорником, убежавшим из детского дома, указав тот город, где он выслеживал Ворона.
Обрабатывая Костину рану на лопатке, врач извлек из нее небольшой кусочек железа с зазубренными краями и наложил на рану шов.
— Чем это тебя так? — заинтересовался врач.
— Из ружья! Пугнул меня какой-то чудак, думал, что я позарился на его яблоки.
— Из ружья-то из ружья. А чем оно было заряжено? Кусками железа… Действительно стрелял «чудак».
В больнице Костя узнал, что находится в двухстах верстах от своего города. Можно было, конечно, сообщить туда в ГПУ, но Костя не хотел расстраивать Бардина, как-то не подумав, что его могут считать погибшим.
Не сообщил о себе еще и потому, что приближался день выписки из больницы. Костя решил приехать домой без предупреждения. Правда, он немного побаивался, как бы ему не попало за то, что Бардин называл «самоуправством и самонадеянностью». Полезли с Васей, не подумав, что может случиться, вот и поплатились!
Могло попасть и за утерю парабеллума.
О мальчике с «подозрительным ранением, полученным неизвестно где», сообщили в милицию. К Косте дважды приходил следователь, но и ему ничего добиться не удалось. «Проходил мимо сада, а дядько вдруг выпалил из ружья. Я закричал и свалился в воду. Что было потом, не помню!» — упрямо повторял Костя. Где это было, как называется деревня, он назвать не мог. Не мог же он рассказать посторонним людям, в чужом городе, что в Костянской он пристрелил какого-то бандита. Нет! Об этом надо в первую очередь доложить Бардину.
— Ладно, — сказал следователь, — выздоровеешь, пойдешь в детский приемник. Пусть они с таким беспамятным разбираются!
«Ну этому не бывать! — решил Костя. — Маленько окрепну — сбегу!»
Как будет добираться домой, он еще не представлял.
Костя стал поправляться. Полностью затянулась рана на лопатке, зажили ссадины и царапины. Его стали выпускать на прогулку в больничный сад. Убежать отсюда было бы легко, но как добраться до вокзала в тапочках, нижнем белье и линялом халате?
Утром, собираясь на прогулку, Костя обратился к дежурной сестре:
— Ольга Ивановна, дали бы мне какие-нибудь брюки. Мерзнут ноги, я ведь, наверно, потерял много крови?
Он получил старенькие брюки и шнурок, чтоб их подвязать.