Мальчик стоял на низком, затерявшемся в траве постаменте, смотрел в заречные дали. Босой, с длинными растрепанными волосами, в просторной матроске с галстуком, в мятых штанах до коленей. Был он ростом с Витьку… Однажды, в октябре, Витька и Цезарь подошли к скульптуре и увидели пацаненка лет девяти и такую же девочку, которая накрывала плечи бронзового мальчика старой парусиновой курткой. Ребятишки глянули на подошедших серьезно и без боязни. Мальчик сказал:
– Ему холодно осенью. Пусть будет одетый…
– Конечно, Юкки, – отозвался Цезарь. И объяснил Витьке: – Они здесь часто бывают. А откуда они – не знает никто…
В этом тоже была загадка.
Но главная загадка – Театр Неожиданностей.
Собственно, никакого театра не было. Просто ветхая эстрада без крыши, с железной рамой, на которой когда-то, наверно, крепился занавес. Теперь от занавеса не осталось и воспоминаний. Не было и задника. Декорацией служил заречный пейзаж с вечерним небом. Спектакли всегда ставились после заката.
Может быть, когда-то были здесь скамейки, но теперь зрители смотрели спектакли стоя.
Играли в спектаклях любители. Но, видимо, какие-то особые любители. Было что-то завораживающее в их стремительных ломаных движениях, вскриках, настоящих слезах, долгих, томительных паузах, когда на весь парк наваливалась тишина… Ставили очень разные пьесы: «Короля Артура», «Гамлета», «Барабанщиков», «Сказку о Гадком утенке», «Золушку», «Царя Эдипа»… Случалось, что не хватало исполнителей, и тогда актеры стремительно протягивали к толпе руки: «Кто?!» Среди зрителей происходило движение, и один или несколько человек прыгали на сцену, включались в захватывающую игру – смесь декламации, странной пантомимы, фантазии и гипноза…
Почему-то не нравились эти спектакли властям. Иногда раздавались свистки, возникали уланы на своих черных мотодисках (они были похожи на чертей, оседлавших поставленные на ребро сковородки). Зрители, словно проснувшись, разбегались, ругали улан. Актеры же прыгали со сцены назад, в сторону реки. А несколько раз Витька и Цезарь видели, как актер вскидывал руки и словно прошибал собой близкое послезакатное небо. На миг в небе возникала пробоина – черный, заполненный звездами силуэт. Скорее всего, это был хитрый театральный эффект. Но может быть (почему бы и нет?), какой-то известный этим людям способ перехода. Или ухода?..
Цезарь, сам того не заметив, притиснулся к Витьке. Сейчас – не вечер в ноябре, не убежишь.
А может быть, ничего особенного? Просто здесь нельзя играть? Отругают и отпустят?
Спешным горячим шепотом Цезарь сказал Витьке в щеку:
– Я его знаю… Он был там, в тюремной школе…
– Тогда держись, – выдохнул Витька. – Надо вытерпеть, Чек… – Он рывком поднял Цезаря на руки. Будто раненого. И тот прижался – отчаянно и доверчиво. Понял.
– Эй! – слегка забеспокоился офицер. – Что с ним?
– Сейчас… Подождите… – сказал Витька. И пошел к уланам, на край площадки.
На белесом лице офицера усилилось беспокойство.
– Эй…
– Сейчас, – опять сказал Витька. Прижал Цезаря изо всех сил и шагнул со сцены. В пустоту.
Часть вторая.
БАШНЯ И МАЯТНИК
Ярмарка
1
Идти на весеннюю ярмарку Филиппа уговаривали всем домом.
– Там будет ох как интересно! Даже я, старая, иду, – постанывая, убеждала бабушка. И держалась за поясницу. – Что за дети нынешние, прости Господи. Ничего им не надо, ни пряников, ни каруселей…
«Нынешнее дитя» оттопыривало губу.
– Айда, Филя, – гудел отец. – Мы там с тобой в электронные шахматы сыграем, будет такой аттракцион.
– Ты же не умеешь в электронные…
– А ты поучишь батьку…
– Ты все равно уйдешь пиво пить.
– Ну и… а потом в шахматы.
– Не пойду…
– А между прочим, – глядя в пространство и будто даже не для Филиппа, а просто так, задумчиво произнесла мама, – будут, говорят, новые игрушки со Стеклянного завода. Целые «городки в табакерке»…
– У вас допросишься! В прошлый раз обещали вечный фонарик, а что было?
– Но если не продавали!
– Во-во! И сейчас так скажете.
Мама потеряла терпение, после чего была приглашена соседка Лизавета тринадцати лет. Сокращенно – Лис.
– Дурень, – сказала Лис. – Все же идут.
– И Ежики?
– Вот бал… Извини. Но ты же знаешь, что Ежики вернулся с мамой домой, на Полуостров.
– Ничего я не знаю, – искренне огорчился Филипп. – Как вернулся? Туннель же заблокирован.
– Для кого? Для Пограничников?
Филипп засопел, досадуя на себя за глупость.
– Пойдем, а? – мягко сказала Лис. – Что ты дома-то будешь делать, когда останешься?
– Буду на стадионе змея запускать.
– Один?
– А чего…
Этого-то все и боялись. Оставить Филиппа одного, значит, не радоваться ярмарке, как все люди, а «быть на нерве». Думать: «Не выкинул ли он опять какой-нибудь фокус?» Талантов на фокусы у третьеклассника Филиппа Кукушкина больше, чем надо.
– Нам без тебя на ярмарке будет скучно, – с ненатуральной сладостью в голосе сообщила Лис.
– Да? А кто меня чехлом от зонтика лупил? Не было тогда скучно? А все смотрели, даже не заступились!
– Рэм заступился! И Ежики!
– Это потом, когда ты три раза меня… – Филипп засопел опять. Громче и серьезнее.
Лис насупленно сказала:
– Что старое вспоминать… А зонтик, думаешь, не жалко? Нашел из чего парашют делать…
– Зонтик ей жалко? А человека…
– Ну, с «человеком» же ничего не случилось. А зонтик…
– А тебе хотелось, чтоб наоборот, – злорадно подытожил Филипп. – Нормальные-то люди радуются, когда человек спасся, а она… чехлом…
– Палкой надо было, – в сердцах сказала мама.
– Да? Ну и идите на свою ярмарку…
– И чего обижаете друг друга-то, – стала мирить всех бабушка. – Перед праздником! Хорошо ли?.. Пойдем, Филюшка, с нами. А я тебе для этого дня рубашку новую пошью, вот гляди-ка, матерьял какой, все смотреть на тебя будут да радоваться…
На стол с шорохом лег отрез пунцового ситца. Роскошного, с отпечатанными на нем желтыми и белыми монетами – разной величины, разных стран и времен. Были тут франки, динары, пфенниги, рубли, талеры, доллары, песо и совсем непонятные дырчатые денежки с иероглифами. И на них, на монетах, – львы, орлы, корабли, всякие портреты, слоны, гербы и даже кенгуру. И конечно, цифры и названия стран… Ну прямо коллекция.
– А? – улыбнулась бабушка. – Вот будет рубашка… А хочешь, целый костюмчик летний.
Филипп раздумчиво склонил черную кудлатую голову. Облизал перемазанные чем-то губы.
– Ладно… Костюм. С брюками.
– Спятил, – сказала Лис. – Из такой материи брюки?
– Это он, чтоб колени не мыть перед ярмаркой, – разъяснила мама.
– Он их все равно никогда не моет…
Филипп не реагировал на эти безответственные заявления. Его холодное молчание было яснее слов: я, мол, сказал свои условия, а дальше – как хотите.
– Ох, да ладно вам, – решила бабушка. – Пускай, коли ребенку хочется…
Так и получилось, что на ярмарку Филипп отправился в красной с монетами рубахе и таких же великолепных брюках, отороченных к тому же черным блестящим шелком с перламутровыми пуговками. У всех попутчиков этот наряд вызывал изумленные взгляды и порой шумные высказывания, в основном одобрительные.
Попутчиков оказалось немало. Почти все население Лугового, растянувшись по неширокому асфальту, шагало на ярмарку. Можно было ехать на автобусе по недалекому отсюда шоссе, но до Гусиных лугов всего-то километра три, а майская погода стояла – ну просто лето красное. Вот и двигались пешком.
К асфальту ручейками-притоками сбегались проселки и тропинки – от хуторов, от ближней деревни Горенки, от села Стародубова, которое северным краем смыкается с поселком Луговым.
Сам-то Луговой появился здесь не так давно, лет десять назад. Сперва по соглашению с местными властями два приезжих инженера поставили среди лопуховой пустоши энергосборник и радарный импульсатор. Зачем это, никто особо не спрашивал. Эксперимент, наука. Главное, что станция платила Совету ближнего районного городка с красивым названием Соловьи положенные отчисления. Потом появились вокруг радара домики и лаборатории. И понемногу стало выясняться, что инженеры и другое население здесь не приезжие, а скорее ссыльные. Всякими неправдами их, судя по всему, срывали с насиженных мест и перебрасывали в этот небогатый и не очень развитый край. Где эти насиженные места, никто представить точно не мог. В местных учебниках географии таких названий не значилось. За какие грехи этих людей разлучали с детьми или семьями, тоже было неясно. Зато ясно было, что люди хорошие, работа их местному населению не вредит, а сами они приносят всякую пользу. Поставили в Стародубове хорошую школу и дали учителей. Открыли больницу с такой хитрой аппаратурой, какой не то что в Соловьях, но и в далекой отсюда столице не увидишь… Кое-кто из местных жителей стал перебираться в Луговой и находил там работу.
Про энергостанцию рассказывали всякое. Люди, мол, там хотят главного: пробить обратную дорогу через какое-то пространство, вернуться домой и отобрать своих ребятишек у злыдней, которые засадили их в специальные школы, чтобы дети жили и учились без родителей. Что ж, бывает, видать, и такое…
Работа шла туго, путь не пробивался. Могучие одноразовые импульсы образовывали каналы, но всего на несколько секунд. Это не решало вопроса. Тогда попробовали пробить стабильный туннель с Якорного поля (место недалекое от Соловьев, но странное – не всякий туда находит дорогу). Туннель получился, его соединили с подземной транспортной сетью какого-то неизвестного здешним жителям Полуострова. Но пользы опять вышло мало, потому что оказалось: оттуда на Якорное поле кое-как попасть можно, а туда – шиш. Так бы и тянулось это дело, если бы в конце прошлого лета не пробился через туннель мальчишка – Матвейка Радомир, у которого жила здесь сосланная мать. К матери куда хочешь пробьешься. Он шарахнул навылет все энергетические толщи и межпространственные барьеры и вышел даже не на Якорное поле, а прямо у Лугового. Инженеры охнули и принялись что-то считать и анализировать, а туннель с той поры сделался доступным для каждого, будто простой подземный переход под улицей.