Но когда она пришла к себе, легла не раздеваясь и начала грустно размышлять, что же с Юркой и с письмом, а Фаддейка возник в окошке, она обрадовалась. Потому что письмо, наверно, завтра придет, и сидеть одной весь вечер в тоске и печали – это уж чересчур.
Фаддейка высунул из-за подоконника голову и вопросительно кукарекнул.
Юля улыбнулась ему.
Фаддейка обрадованно взгромоздился в оконный проем и вдруг встал на подоконнике на голову, а прямыми, как трости, ногами в «языкастых» кедах лихо уперся в верхний карниз. Майка опять съехала на грудь.
– Откуда вы, сударь? – поинтересовалась Юля.
– "Сударь" опять смотрел кино вниз головой, – сообщил он, пребывая в перевернутом состоянии.
– Падай сюда, – пригласила Юля.
И Фаддейка со стуком рухнувшей поленницы свалился на пол.
ЮРКА
Деловито поплевывая на ладонь, Фаддейка потер ушибленный локоть, уселся на подоконнике, свесил ноги, покачал ими. Проницательно глянул на Юлю.
– Почему ты кисло-вареная?
Юля не стала хитрить и отпираться:
– Письмо жду, а его нет.
– От кого письмо-то?
– Все тебе надо знать… От одного знакомого.
– От того моряка, да?
– Фаддей… – вздохнула Юля. – У тебя ногти не стрижены и пальцы в цыпках. Не лезь ими в мою страдающую душу.
Но Фаддейка полез:
– Он твой жених, что ли?
Юля скорбно сказала:
– Нахал. Иди, я тебе ухи надеру.
– Пожалуйста… – Фаддейка хихикнул. – Если твоей страдающей душе будет легче от этого…
Он подошел, сел на край топчана, подставил тонкое розовое ухо с чешуйками облезающей кожи.
Юля засмеялась:
– Сперва пыль с них отряхни… Ох и дурень ты, Фаддейка.
– Я же еще и дурень!
– А кто? Я!
– А может, я?.. У всех девушек бывают женихи, и все почему-то делают из этого секрет. Смех, да и только.
Юля вдруг сказала с перепадом в голосе и настроении:
– Ох, Фаддейка, я секрета не делаю, просто это для меня самой секрет. Мы про такое с ним никогда не говорили.
Но она сказала неправду. Про такое говорили. Юрка говорил. Еще в девятом классе, весной. Он пришел к ней после футбольной свалки, которую сам деловито организовал с пятиклассниками на покрытом грязью и талым снегом пустыре. Штаны его были мятые и перемазанные, а старый школьный пиджак лопнул под мышкой.
– Зашей, – сказал Юрка.
Юля зашивала и пилила его за то, что такая верзила, а все как маленький. Он и в самом деле вел себя иногда, как первоклассник: прорезалась в нем этакая октябрятская дурашливость. Но чаще было наоборот – рассуждал Юрка обстоятельно и умудренно. Тоже сверх меры.
Сейчас, из коридора, где Юрка чистил штаны, донеслось:
– Не скрипи, не жена еще.
– Че-го? – изумилась Юля. – Что значит "еще"?
– То и значит. Вот выйдешь замуж, тогда и ворчи.
– Это за кого я выйду? За тебя, что ли?
– А за кого же? – отозвался он хладнокровно.
Юля так и не поняла: настоящая это серьезность или скрытое издевательство. Он умел, Юрочка, под наивной невозмутимостью спрятать жало.
В любом случае Юркины слова были достойны всяческого негодования, и это негодование Юля бурно излила на нечесаную голову самозваного жениха и даже бросила в него через дверь тапочкой. Юрка снисходительно увернулся и проговорил, отряхивая брюки:
– Дак я не понимаю: чего ты бесишься-то? Я думал, это дело решенное.
– Что решенное, идиот?!
– Что мы в конце концов распишемся. – Он нагнул голову под второй свистнувшей тапочкой и пожал плечами: – Ты же сама никогда не спорила, если говорили "жених и невеста".
– Кто нам говорил такое?! Когда?!
– В седьмом классе еще…
– Не было такого ни разу!
– Было. За что я, по-твоему, Андрюхе Пылину шею мылил?
– Ты? Мылил? О, господи…
– Ну, значит, ты не помнишь, – миролюбиво разъяснил Юрка. – Было такое один раз… А может, ты и не знала.
– Дурень. Это же еще детство было. Мы тогда только познакомились.
…"Познакомились" – это неточное слово. Учились вместе они с четвертого класса. Но были друг для друга – что есть, что нет. Чем он мог быть интересен девчонке, этот неразговорчивый тощий мальчишка – нестриженый, в потертых на коленях штанах, с исцарапанными и перемазанными краской запястьями, которые торчали из слишком коротких рукавов?
Впрочем, и Юля большой популярностью в классе не пользовалась. Тем более что в замшевых курточках в школу не ходила, в музыкальных записях не разбиралась, хотя отец и подарил ей на день рождения японскую «коробочку» знаменитой фирмы «Сони». Прозвище Спица в глаза Юле никто не говорил (за это можно было и плюху схлопотать), но за спиной кличка порой шелестела и не отлипала от Юли все годы.
Однажды в октябре, в седьмом классе это было, Юля дежурила в кабинете литературы. Она вытирала пыль на книжных полках и услышала разговор, который вела с несколькими девчонками первая красавица класса Настенька Прокушина. Речь шла о ее, Настином, дне рождения, обсуждался список гостей.
– Надо и Спицу позвать, – предложила Настенькина адъютантша Светка Терещенко. Юлю девчонки не видели, ее закрывал стеллаж.
Анастасия Прокушина томно сказала:
– Девочки, мне не жалко, но она танцует, как отравленный страус. Что она будет у нас делать?
– На кухне поможет, – ехидно предложил кто-то. – А не позвать все-таки неудобно.
Светка добавила:
– У нее папа сама знаешь кто. Небось раскошелится на такой подарочек, что ахнешь…
Юля, помахивая тряпкой, вышла из-за стеллажа.
– Можно просчитаться, – сообщила она обалдевшим девчонкам. – У папы служебные неприятности, его могут понизить в должности, тут уж будет не до подарочка… Так что я лучше в кино завтра схожу. Расходов всего полтинник на две серии, а смотреть на Клаудию Кардинале все-таки приятнее, чем на вас.
Анастасия обрела самообладание быстро. Ласково пропела:
– Юлечке хорошо. На любое кино "детям до шестнадцати" можно без паспорта.
– На «Мушкетеров» всех пускают, – хладнокровно отозвалась Юля. – Не всем, правда, это понятно: ни машин, ни красавцев в джинсах…
– И с кем это ты пойдешь? – ехидно поинтересовалась Светка.
– Да уж не с твоим Коленькой Каплуновым из восьмого "В".
– Он с тобой и сам не пойдет. У него каблуков таких не найдется, чтобы тебе хоть до плеча достать…
– Вот именно, – отрезала Юля и неожиданно сказала: – Шумов, пошли завтра на "Мушкетеров".
Юрка вытирал доску. Он был настолько "из других сфер", что девчонки при нем обсуждали свои дела не стесняясь.
Интересно, что Юрка не удивился. Согласился неторопливо и спокойно:
– Завтра? Ну, давай…
– Два сапога – пара, – хмыкнула Светка.
– Две оглобли – упряжка, – со вздохом уточнила Анастасия.
А юркая и ехидная Танька Бортник довела характеристику до точки:
– Два столба – виселица.
– Пять куриц – суп с потрохами, – сообщила в ответ Юля и секунду размышляла, не пустить ли в Таньку тряпкой, но решила быть выше мелочей и гордо ушла из класса.
О разговоре с Юркой Юля забыла, тем более что завтра ей полагалось идти на занятия в турсекцию Дворца пионеров. И она удивилась, когда Юрка подошел на следующей перемене и деловито спросил:
– Дак насчет кино-то как?
Ей сказать бы сразу: ерунда, мол, это я пошутила. А она с чего-то растерялась и хмуро брякнула:
– Договорились же. Давай на четыре часа.
– Давай. Только ты билеты возьми сама, заранее. А то я смогу лишь к самому началу прийти, не раньше.
Тогда Юля рассердилась. То есть не очень даже рассердилась, а удивилась такому нахальству. И оскорбленно сказала:
– Балда! Его девочка в кино приглашает, а он: купи билеты!
С Юрки ее оскорбленность – как с гуся вода. Он объяснил вразумительно:
– Девочка должна понимать, что у меня завтра дел дома вот столько, – он чиркнул ладонью по тощему длинному горлу.
И Юля, вместо того чтобы оскорбиться снова, вдруг согласилась:
– Ладно уж, раз ты такой занятой…
…Если бы она знала! Он появился у кино «Якорь», где шли старые «Мушкетеры», за две минуты до начала. И не один, а с двухлетней закутанной девчонкой, которая цеплялась за его штанину и смотрела снизу вверх преданными глазами-пуговками.
– Это что? – изумленно выдохнула Юля.
– Не что, а кто, – уточнил Юрка. – Маргарита.
– Зачем?
– А с кем я ее оставлю? Ясли на карантине, Ксенька вторую неделю в больнице с воспалением, мать мотается между больницей и работой…
Дребезжал уже второй звонок.
– Идем, – ледяным тоном произнесла Юля.
Маргариту пустили, конечно, без билета. Места были недалеко от края, Юрка сказал:
– Давай я ближе к проходу сяду. Две серии без перерыва, она все равно запросится…
Юля мысленно застонала и уставилась на экран, где еще ничего не было.
Маргарита оказалась покладистой девчонкой, не возилась и не хныкала, добросовестно таращилась на машущих шпагами мушкетеров и гвардейцев. Но в начале второй серии она в самом деле беспокойно забормотала Юрке в ухо. Что-то шепотом объясняя соседям-зрителям, Юрка выбрался из ряда, а через пять минут так же вернулся. Грузной тете, которая сердито шипела и не хотела подобрать ноги, Юрка внушительно сказал:
– У самой, видать, маленьких не было. Ребенок разве виноват?
Тетя задышала, как перегретая кастрюля-скороварка. Она была жутко противная, и Юркино поведение Юле понравилось. И слова его показались справедливыми. В самом деле, ребенок разве виноват? Досада на Юрку еще сидела в Юле, но к досаде примешалась непонятная виноватость. Юля оторвалась от кино и покосилась вбок. Освещенное экраном Юркино лицо – худое, с торчащими скулами – казалось бледным и даже чуточку красивым. Почти как у Атоса. А смирная Маргарита ласково посапывала, прижавшись щекой к Юркиной куртке.
И Юля прошептала:
– Давай, я ее подержу. У тебя, наверно, уже колени онемели.
И Юрка согласился:
– Подержи. – А обеспокоенной Маргарите сказал: – Не бойся, это Юля. А я тут, рядышком…
После кино, несмотря на Юлины возражения, Юрка с Маргаритой на плечах проводил Юлю до подъезда. Тогда она завела их к себе (тем более что Маргарита опять шептала Юрке на ухо), напоила чаем и сама проводила их до дома. Тогда Юрка оставил Маргариту с вернувшейся матерью и опять довел Юлю до ее подъезда…
Через месяц они как-то просто, ни у кого не вызвав удивления, стали для всех в классе "Ю в квадрате". Чаще всего это говорилось по-хорошему, без ехидства. Не все ведь были такие, как Анастасия Прокушина или глупый Андрюха Пылин…
…Но при чем тут женитьба?
Отношения их с самого начала были… ну, такие, которые старшеклассники с усмешкой называют «пионерскими». Так, по крайней мере, казалось Юле.
– Пень ты, Юрка, и чучело, – сказала Юля и швырнула ему зашитую куртку. – За будущими невестами ухаживают, их на руках носят и вообще…
– Тебя поносишь, – хмыкнул он. – А что "вообще"?
– Я же сказала… ухаживают…
– А я разве не ухаживал?
– Ты-то? Вот балда! Ухаживальщик! Мы даже…
– Что?
Ее будто за язык дернули:
– Даже не целовались ни разу.
Она тут же перепугалась, а он сохранил спокойствие:
– За этим все дело стало? Вообще-то, по-моему, это предрассудок, но если тебе очень хочется…
– Больно надо… Юрка, ты чего? Уйди, балбес! Я кому говорю! Юрка, я стукну!.. Ну, ты с ума сошел?! Ма-ма-а!!
– Мамы же нет дома, – хладнокровно напомнил Юрка.
– Уйди, говорю! Ай!! Вон папа приехал!
За окном правда прошуршала отцовская "Волга".
– Пап всегда приносит не вовремя, – заметил Юрка, вытирая губы.
– Пошел вон, дубина! Видеть тебя не хочу!
– Ты же хотела мне еще штаны погладить, – напомнил он.
– Нахал!.. Поглажу, и убирайся…
…В восьмом классе все думали, что Юрка после экзаменов пойдет в ПТУ. Но он весной заявил, что останется в девятом. Это, конечно, всполошило и классную, и завуча – не подарок, мол. Но Юрка деловито сдал экзамены без троек и забирать из школы документы отказался. Попробовали вручить их почти насильно – тогда Юрка сказал, что не имеют права, и пообещал сходить к собкору «Комсомолки». Газет завуч и директор боялись как чумы: недавно в "Молодом ленинце" была напечатана про школу статья: как «оптом» принимали здесь в комсомол сразу два седьмых класса и не приняли – по указанию завуча – лишь одного мальчишку. Речь шла о младшем брате Анастасии Прокушиной. В отличие от сестрицы, он был парнишка что надо и заступился за перепуганного первоклассника, которому громогласная тетушка-завхоз грозила за что-то немедленным изгнанием из школы, колонией и отрыванием головы. Это "вмешательство в воспитательный процесс" и разгневало завуча…
Услышав о собкоре, от Юрки отступились. Но классная, которая считала откровенность своим большим достоинством, Юрке сказала при всех:
– Ты что, после школы в университет собрался? Из тебя студент, как из снежной бабы кочегар.
Юрка поблагодарил за остроумное сравнение и ответил, что куда он собрался, это его собственное, сугубо личное и никого других вот ни на столечко не касающееся дело.
Классная тогда выдала, уже не сдерживаясь:
– О матери бы подумал! В училище же стипендия, потом зарплата, стал бы помогать.
– Ничего, мы пока не голодаем, – хладнокровно сказал Юрка.
…Конечно, они не голодали. Но сказать, что у Юрки дома все благополучно, тоже было нельзя. Еще в седьмом классе, перед Новым годом, он зашел за Юлей, чтобы пойти в парк на лыжах, и вдруг вынул из оттопыренного кармана пачку трешек и пятерок.
– Спрячь куда-нибудь пока, а то потеряю.
Юля вытаращила глаза:
– У тебя откуда столько?
– У папаши получку забрал. – Юрка сказал это, как всегда, спокойно, только острые скулы его слегка затвердели. На секунду. Потом Юрка объяснил: – Он пришел и сразу – брык отсыпаться. Я и вынул. У него если деньги не забрать, может закеросинить с друзьями. А так проспится – и все в норме… Ты не думай, он не так уж часто этим балуется, только с получки. Его приятели подбивают. Понимаешь, он хороший мужик, но бесхарактерный.
Юля слушала, мигая от удивления и неловкости. До сих пор она с такими жизненными драмами не сталкивалась. Немыслимо было, чтобы ее папа вернулся домой пьяным.
Отец командовал большим строительным управлением, пропадал на своих «объектах», "мотал нервы" на работе и совершенно "не умел жить". Жить умела мама. Благодаря маме у них был "дом, как у приличных людей". Именно она вовремя давала умные советы отцу: с кем знакомиться, где что говорить, что когда покупать и какие куда брать путевки. Отец отмахивался, но потом как-то незаметно соглашался. Это было проще, чем тратить время на споры. Несмотря на все различия с Юркиным отцом, папа тоже был "хороший, но бесхарактерный". На нем, по словам мамы, "ездили, как хотели".
Но однажды Юля услышала, как отец взорвался. Во время телефонного разговора. Он кричал сбивчиво, хрипло, безудержно швыряя слова. Словно все вокруг рубил шашкой:
– …Но, черт возьми, почему я в мирное время должен постоянно "бороться"?! Не выполнять план, а «бороться» за него! Бороться с бетонщиками из-за их бракованных плит, которые пускать в дело не имею права, а вы заставляете! Бороться с Петряковым, который забрал у меня два крана, а требует сдачи корпуса к декабрю! Бороться с этим жуликом Сочневым, которого вы навязали мне в замы, а он крадет плитку для дач!.. Вы прекрасно знаете чьих!.. Нет, именно крадет!.. И с вашим собственным идиотизмом бороться надоело, потому что план планом, но в домах-то этих люди жить должны!..
Он швырнул трубку, прошел мимо бледной мамы и очень спокойно сел смотреть телевизор.
– Все, – в тихой панике сказала мама. – Это конец. Завтра он пойдет в дворники.
Но отец не пошел в дворники ни завтра, ни в следующие дни, хотя все знали, что говорил он так с человеком, чье имя в городе произносили с почтительным придыханием. Ничего плохого не случилось, даже «зама» Сочнева куда-то перевели…