Он не был похож ни на пьяного, ни на сумасшедшего, и говорил вполне серьезно, хотя и с улыбкой. Илья даже испугался немного. Страх пробежался ледяными иголками по спине и остался трястись где-то под желудком. Илья сплюнул, растер плевок и оглядел улицу. Все четверо дежурных мальчишек смотрели на него с плохо скрытым ужасом.
— Делайте свою работу! — крикнул он им, и пацаны снова спрятались.
— Правильно, — кивнул незнакомец. — У каждого своя работа. А тот, кто берется за чужую, должен быть наказан. Верно?
— Не люблю длинных разговоров, — сказал Илья, разглядывая заколку на галстуке незнакомца, блестевшую мелкими стекляшками. — Скажи, что тебе надо.
— Мне? — удивился тот. — Мне ничего не надо. У меня все есть. Я просто хотел посмотреть на тебя, пока ты живой. Смерть сильно меняет людей.
— Посмотрел? Достаточно?
Илья услышал, что к нему кто-то подошел сзади, со стороны аптеки, услышал, как человек за его спиной сопит и шуршит одеждой, как шаркнули подошвы его башмаков, когда он переступил влево.
Незнакомец вытянул из жилета алый шелковый платок.
— Кровь иногда непоправимо портит одежду, — озабоченно сказал он. — Особенно чужая. Никак не отстирывается. Как тебя зовут? Мои арабы дали тебе кличку — Черный Испанец. Ты испанец? Впрочем, это уже неважно. Испанец, португалец, голландец — никто не имеет права обижать моих людей, хоть белого, хоть черного, хоть даже самого последнего араба.
Он говорил медленно и отчетливо, явно стараясь, чтобы Илья понял каждое слово. Зря старался. Илье было все равно, что он там несет про каких-то арабов и испанцев. Его гораздо больше занимал человек за спиной.
На эмигрантском пароходе у Ильи было много свободного времени, и он проводил его за изготовлением ножа. Собственно, нож-то у него был, старый, с обломанной рукояткой — Илья нашел его возле камбуза, под бочкой с помоями. Он отполировал и заточил лезвие, сделал новую рукоять, плетенную, из кожаных шнурков. Но больше всего намучился с ножнами.
Когда же, наконец, они получились такими, как он хотел — оказалось, что лезвие касается заклепок. А это недопустимо. Во-первых, сбивается заточка. А во-вторых — звук чирканья лезвия по заклепкам, обычно тихий и незаметный, сделался слишком громким.
У человека за спиной тоже были ножны с заклепками. И Илья отчетливо услышал, как по ним лезвие чиркнуло.
Он положил руку на низ живота, делая вид, что хочет почесать яйца. Рука скользнула вниз и ухватилась за ножку табурета. Что-то прошелестело за спиной — но Ильи там уже не было. Он вывернулся ужом, и врезал человеку с ножом табуреткой, снизу вверх, по челюсти. С наслаждением услышал хруст. Табуретка проломила кость, взметнулась выше, — и со всего маху обрушилась на голову сидящего незнакомца.
Сбоку метнулась тень. Так вас трое? Получай!
Держа табурет двумя руками, Илья развернулся и по дуге снес третьего, тоже с ножом.
Все это заняло несколько мгновений. Илья подобрал с брусчатки два ножа. Незнакомец валялся лицом вниз, и в каштановых волосах на затылке блестела кровь. Двое его спутников со стонами отползали к стене. Один харкал кровью, второй мычал, зажимая рот ладонями.
Илья вспомнил, что одному из них он только что сломал челюсть. Вряд ли парень сможет говорить. А вот другой выглядит целее остальных.
Он наклонился над тем, кто сплевывал кровь и держался за ребра:
— Никогда не ходи сюда. Понял?
— Угу.
— И арабам своим скажи. Пусть платят пять долларов в день, и их никто не тронет. Это наши улицы. Мы тут живем. И будем жить так, как хотим. Передай это твоему другу, когда он откроет глаза.
Он поднял алый платок и оттер руки от мелких капель крови. Зашел в аптеку и сказал:
— Дядя Эйб, у вас тут трое больных. Не знаю, чем им помочь.
— Кому ты говоришь? Я все видел, — проворчал Эйб Шнеерсон. — Иди домой, а я позову полицию.
— Это обязательно? — испугался Илья. — Может, перевязать их? Дать какие-нибудь лекарства?
— У меня нет лекарства от табуретки. И покойника бесполезно перевязывать. Исчезни на пару дней.
— Как?
Шнеерсон потер подбородок в задумчивости.
— Я всем скажу, что ты убежал в Джерси. Иди на старый пирс, под ним есть места, где можно отсидеться. Когда все уладится, дам знать.
17. Аудиенция у Князя
Оська был уверен, что брата схватят очень скоро. Схватят, бросят в каталажку и начнут допрашивать. Будут судить. Хорошо, если посадят в тюрьму. А если отправят обратно в Россию? Он уже слышал о таких случаях. Правда, тогда речь шла о богатом купце, который убил напавших на него грабителей. А с простым эмигрантом церемониться не будут. Убийство остается убийством, и за него полагается каторга или петля, это знали все, даже Оська.
Он приходил на пирс, спускался к воде и пробирался между сваями в пещеру, где прятался Илья. Приносил еду и питье, рассказывал новости — и принимался гадать, сколько лет дадут, и где в Америке каторга…
— Чего ты каркаешь! — оборвал его брат. — Тебя что, уже допрашивали?
— Нет. До сих пор ни один полисмен даже не показался возле дома. Вот это и подозрительно, — Оська понизил голос и оглянулся. — Никто не приходил за тобой. Значит, они устроили засаду.
Илья доел кашу, обтер миску хлебом и собрал крошки в ладонь.
— Полиции нет дела до наших разборок. Беги домой, мама будет переживать, если ты задержишься.
— Мама и так с ума сходит. Она не верит, что ты в Джерси.
— Смотри, не проболтайся.
Выпроводив брата, Илья взялся за ножи и принялся метать их в сваю. Полиции он не боялся. Копы никогда не заходили на его улицы, потому что здесь им нечем было поживиться — ни салунов, ни притонов, и даже ближайшие проститутки ловили клиентов только в следующем квартале. Здесь жила рвань эмигрантская — что с них взять?
На полицию ему было плевать. И он бы не стал прятаться так долго, если бы незнакомец, которого он уложил, не был самим Чарли Помойкой.
Конечно, такие вещи лучше бы знать заранее. Но Шнеерсон слишком поздно объяснил ему, что пирс и улицы, ведущие от него к рынку, да и сам рынок — вотчина Помойки. Его банда забирала тридцать процентов дохода с каждого, кто хоть немного здесь зарабатывал.
С новичков ничего не брали только потому, что Помойка еще не знал об их появлении. Он бы и не узнал, если б арабы не нажаловались. Прежде они безнаказанно грабили соседей, и те не сопротивлялись, боясь, что арабы позовут бандитов. Такое уже иногда случалось, и неуступчивых бунтарей находили с перерезанным горлом. Сам Чарли никого не убивал. Только пытал, для острастки. С полицией он был дружен, и в его публичных домах люди в мундирах обслуживались бесплатно. Правда, иногда и Помойку беспокоили блюстители закона. Это случалось, когда его головорезы нарушали границы чужих владений и устраивали поножовщину с соседними бандами. Но на этот случай Чарли содержал адвоката, и обычно все заканчивалось отчислением крупной суммы в фонд поддержки городского хозяйства.
Убийство такой важной фигуры не могло остаться незамеченным. Илья понимал, что теперь ему не будет житья в этом районе. Надо было перебираться куда-нибудь подальше. Вот только — куда?
И он все чаще и чаще задерживал взгляд на лодках, снующих мимо пирса. Украсть ялик, переплыть Гудзон и скрыться на другом берегу, в Джерси или Хобокене? Да, но что тогда будет с родными? На что они станут жить?
А на что они станут жить, если его прирежут?
Нет, лучше исчезнуть, чем обременить семью похоронными расходами.
Он выдернул ножи из сваи и снова отошел на пять шагов, чтобы повторить серию бросков. Илья радовался как ребенок каждый раз, когда нож втыкался в то место, куда он целился. Это было совсем не просто, ведь все ножи были разные и по длине, и по весу. Но он почти никогда не промахивался и с пяти шагов, и с десяти.
«Хоть чему-то я научился в этой чертовой Америке», — подумал он.
Заскрипели доски настила, и Илья спрятался за выступ стены. По легким шагам он узнал Сверчка. От него незачем было прятаться, но еще неизвестно, кого тот мог привести.
— Босс! — тихо позвал мальчишка. — Ты здесь?
Илья вышел на свет
— Привет, Сверчок. Ты узнал насчет лодки?
— Какой лодки?
— Мне нужна лодка. Самая дешевая. Лишь бы на воде держалась. Найди мне ее, и поскорее.
— Найду. Босс! Тебя хочет видеть аптекарь!
— Ну, если он так хочет, пусть приходит. Один. Не забудь завязать ему глаза, когда поведешь сюда.
Сверчок засмеялся.
— Он ждет тебя возле лодочного причала.
Аптекарь Шнеерсон стоял возле лодок, прислонившись к легким перилам, и читал газету. Завидев Илью, он проговорил, не поворачиваясь к нему:
— Видишь лакированный ялик? С ковриками? Садись в него.
— Там уже кто-то сидит.
— Это матрос. Он отвезет тебя, куда надо. Потом привезет обратно.
— Точно? Привезет?
Шнеерсон раздраженно зашуршал газетой и оглянулся на воду:
— Вон там стоит яхта. На ней тебя ждут. Если будешь вести себя хорошо, твоя жизнь изменится к лучшему.
Илья спрыгнул в ялик, и негр-матрос без лишних слов оттолкнулся веслом от причала. Лодка была хороша на диво — легкая, но остойчивая, из светлого дерева, покрытого красным лаком, с коврами на сиденьях и ажурной деревянной решеткой под ногами. Весла ни разу не скрипнули в уключинах, пока ялик приближался к дорогой яхте.
Солнце слепило его, отражаясь от мелких волн, и Илья зажмурился. В темноте пещеры он отвык от света. Ощутив на лице капли морской воды, он снова вспомнил Одессу — и снова испугался, что вернется туда. Нет, только не это. Два месяца на Манхэттене сделали его совсем другим человеком, и он не променяет свою новую жизнь ни на какие радости старой…
Негр проводил его к каюте и открыл перед ним дверь. Внутри было прохладно и темно. Илья вошел, пригнувшись, и остановился.
— Так это ты завалил Чарли Помойку? — спросил седой мужчина в белом костюме, развалившийся на кожаном диване.
— Он первым напал.
— Не уверен. На него это непохоже. Садись.
Илья присел на другой диван, напротив.
— Ты знаешь, кто я?
— Нет.
— Вот и хорошо. Потому что я тоже ничего о тебе не знаю. Давай знакомиться. Меня зовут Рой. А тебя?
Он замолчал, выжидающе глядя на Илью. А тот не мог справиться с внезапно отнявшимся языком и пересохшим горлом. Еще бы! Ведь перед ним сидел сам Рой Сильвер, хозяин всех пирсов нижнего Манхэттена!
— Не хочешь называть настоящее имя? Ну, так скажи, как тебя называют твои ребята.
— Они называют меня боссом. Ну, а мое имя — Уильям. Билли.
— Так мы тезки. Меня тоже называют боссом, — без тени улыбки сообщил Сильвер. — Большим Боссом. А что это за Черный Испанец?
— Не знаю.
— Откуда тебе знать… Ты же здесь недавно. Когда-то это имя гремело по всему городу. Газеты раструбили, будто именно он пристукнул Чарли, чтобы занять место главаря банды. Этот Испанец, кем бы он ни был, здорово облегчил жизнь копам. На его месте я бы не стал убегать в Джерси, а явился бы в полицейское управление за наградой.
— Мне не нужна награда.
— А что тебе нужно? — Сильвер позвонил в колокольчик, и на пороге вырос негр. — Арчибальд, виски.
Илья вжался в диван, пряча грязные ладони между колен. Он явственно ощущал вонь своего давно не мытого тела, и стыдился грязной одежды. Он не хотел ни виски, ни фруктов, которые негр выкладывал на хрустальную вазу. Больше всего ему сейчас хотелось спрыгнуть за борт.
— Так что тебе нужно от жизни? Чем ты хочешь заняться? Многие приезжают в Америку только для того, чтобы сдохнуть в канаве. Ты не из таких. Кстати, почему ты живешь в турецком квартале? Евреи из России обычно селятся в Ист-Сайде или в Бруклине.
— Мы приехали с турецкими беженцами.
— Ну и что? Это не причина, чтобы оставаться с ними. У каждого свое предназначение. Турки созданы для рынка. Сначала они толкают тележки от одного склада к другому, потом помогают продавцам, затем сами обзаводятся прилавком, и к концу жизни владеют магазином. Не все пройдут по этой дорожке, большинство сгниет на обочине, но свернуть с нее они не могут. А какая дорога у тебя?
— Не знаю.
— Разве? Ты же не стал работать на пирсе. Ты выбрал что-то другое. И это был правильный выбор, судя по тому, что сейчас я говорю с тобой, а не с Чарли. Понимаешь, о чем я? Наливай виски сам, у меня тут без церемоний, без мажордомов и постельничих.
— Спасибо, сэр. Но я не пью спиртного.
— Тебе тяжело придется, — усмехнулся Рой Сильвер и наполнил широкий стакан. — Да, я не люблю этих аристократических извращений. Что бы кто-то стоял за спиной, когда я ем? Это унизительно для обоих, тебе не кажется?
Хотя сам-то я как раз вырос в таком доме, где за обедом прислуживает целая рота.
— Я знаю, сэр, — осмелев, сказал Илья. — Говорят, вы настоящий князь.
— Князь? Это из прошлого. Так меня называли раньше. Не бароном или графом, а именно князем. И это было справедливо. Какой-нибудь барон в средние века мог выставить десяток рыцарей на войну. За графом в поход отправлялись не больше сотни. А у князя под рукой была тысяча бойцов. Да я мог только свистнуть, и ко мне сбегалось полторы тысячи! Мы держали в кулаке весь Нижний Манхэттен, и подонки из Бауэри боялись сунуть нос западнее Бродвея. Но это в прошлом. Сейчас у меня легальный бизнес, я чту законы. Впрочем, я их сам сочиняю, а мои ребята в Конгрессе их принимают. Как видишь, от пирса ведут разные дороги.
Рой Сильвер вынул из кармана складной нож и отрезал ломтик лимона. Перехватив взгляд Ильи, он усмехнулся:
— Тебе кажется странным, что у такого человека, как я, в кармане лежит ножик? От старых привычек невозможно избавиться. Новое поколение таскает с собой револьверы. Глупо. Пользы от них не больше, чем от амулетов. А какое оружие предпочитаешь ты?
— Не знаю. Все равно.
— Правильно. Любая вещь может быть оружием. Как любое лекарство может быть ядом. Ты любишь драться?
— Приходится.
— Знаешь, с чего я начинал в твои годы? Стоял на входе в кабак и не пускал туда своих знакомых. Потому что это было приличное заведение. «Нью-Брайтон». Я был там вышибалой, и это сильно подпортило мою личную жизнь. Очень скоро я остался без друзей. У тебя есть друзья?
— Нет.
— Тебе будет легче.
Сильвер поднялся и протянул руку Илье.
— Приятно было познакомиться, Билли. Завтра в полдень приходи в салун Гарри Хилла, на углу Бродвея и Хьюстон-стрит. Будешь работать. Кстати, подскажи матери, что на Зеленом пирсе отличный рыбный рынок. По утрам там можно встретить всех евреек Нью-Йорка. Пусть заглянет туда.
— Спасибо, сэр, — сказал Илья, смущенно пожимая его руку. — Но что за работа будет у меня в салуне? Я одно время помогал буфетчику на пароходе…
— Вот так родителям и скажешь. Что работаешь буфетчиком. Старикам трудно понять некоторые вещи.
— Да, сэр. — Илья набрался смелости и спросил в открытую: — А как насчет Чарли? Меня не будут беспокоить?
— А вот это зависит от того, как ты будешь работать. — Сильвер потряс колокольчиком и обернулся к негру: — Арчибальд, проводи гостя. До самого дома.
18. Буфетчик с кастетами
Шнеерсон был прав. После того, как Илья побывал на яхте, в жизни семьи Остерманов начались перемены.
На рыбном рынке мать встретила соотечественницу из Минска. У той было собственное дело, портняжная мастерская, и ей как раз требовались две помощницы. Нужен был также слесарь, который мог бы чинить и настраивать швейные машинки. А еще требовался непьющий, крепкий паренек, чтобы заменить спивающегося гладильщика.
Так всем нашлась работа в Ист-Сайде. Нашлось и жилье — на чердаке дома, где располагалась мастерская. Подлатать крышу, застеклить окно да застелить циновками пол — вот и готова прелестная мансарда. Уже на следующий день все переехали на Мэдисон-стрит. Все, кроме Ильи.
Работа в салуне требовала его постоянного присутствия. Поэтому Гарри Хилл выделил новому «буфетчику» комнатку в полуподвале, с окном, через которое было видно крыльцо и вход. Очень удобно. Даже не вставая с постели, Илья мог видеть, кто там околачивается у дверей, и не пора ли ему выглянуть, чтобы помочь своему напарнику, Томасу. А тот жил в такой же комнатке, но с другой стороны крыльца, и тоже выскакивал, если у Ильи возникали сложности в работе с клиентами.