Но отец не знал о другом. О том, что его мальчик по темному силуэту на светлой воде уже легко отличал сухогрузное судно от рефрижератора, что купленные для школы тетради он изрисовал схемами барков и фрегатов и на каждом из рисунков мог с точностью показать, где какой стоит парус, и сказать, как он называется. Он никогда не спутал бы адмиралтейский якорь с якорем Холла. В углу за диваном он хранил звено якорной цепи, которое подобрал на пирсе и очистил от ржавчины. Это было могучее железное кольцо весом в добрый десяток килограммов. В кольце была перемычка. Они делаются для того, чтобы цепь не перекручивалась и не запутывалась.
Многие мальчики мечтают о капитанских мостиках и дальних морских походах. Но многие ли смогут ответить, как называется перемычка в звене якорной цепи? Между прочим, называется она «контрфорс».
Мальчик полюбил продутый морскими ветрами город. А в городе больше всех мест ему нравилась Старая гавань.
Южная улица, где жил Мальчик, выходила прямо к гавани, и от калитки до берега добежать можно было за четыре минуты.
Обычно гавань пустовала. Лишь иногда здесь отстаивались перед ремонтом рыбацкие сейнера, которые вернулись из бурной Атлантики. Они отдыхали, прижавшись обшарпанными бортами к деревянным сваям причала. Причал зарос тонкой травой и мелкими ромашками. В гавани росли кувшинки. Их цветы были похожи на солнечные шарики, рассыпанные по темной воде, а стебли уходили в зеленоватую глубину. На листьях кувшинок иногда сидели любопытные лягушки и разглядывали берег
Большая дамба отделяла гавань от Широкой реки. Она была похожа на длинную букву Г. Коротким концом дамба примыкала к берегу.
Построили ее в очень давние годы. Сначала в дно реки вбили деревянные сваи — плотно друг к дружке, в два ряда, потом навалили между этими рядами булыжники и насыпали щебень — вровень с верхними срезами свай. И получилась могучая подводная стена. Только самая кромка ее поднималась над водой. Это была защита от волн. Правда, волны часто перекатывались через дамбу, но тратили на это много сил и в гавани сразу успокаивались.
Сваи потемнели от воды, позеленели и набухли. Сердцевина у многих прогнила, и кое-где на срезах, как в цветочных горшках, вырастали кустики травы. К августу они становились густыми и высокими.
Начало августа было солнечным и теплым. Здешний край, известный туманами и пасмурным небом, словно хотел показать Мальчику, что умеет быть ласковым к тем, кто его полюбит.
Каждый день Мальчик приходил на дамбу. Он садился на краешек, ставил рядом с собой сандалии и свешивал в воду ноги.
Вода была бархатистая и теплая. Просвеченная зеленоватыми лучами. Коричневые мальчишечьи ноги становились в ней какими-то бледными и ненастоящими, словно их хозяин всю жизнь проходил в длинных штанах и не знал, что такое загар. На незаметных волосинках рассаживались крошечные
пузырьки. Мальчику начинало казаться, что он постепенно врастает в речной мир и превращается в подводного жителя. Чтобы не превратиться совсем, он бултыхал ногами, и любопытные мальки, собравшиеся поглазеть на мальчишку, перепуганно разлетались кто куда.
Потом эти мальки осторожно собирались опять. Они были чуткие и верткие, словно стрелки компаса.
Из больших рыб Мальчик видел только одного и того же окуня. Окунь был толстый, полосатый и неприятный. Он всегда сидел в кусте водорослей, шевелил плавниками и будто прислушивался. Мальчику он казался похожим на бывшего соседа — ребячьего врага и склочника. (Это было в том городе, где Мальчик жил раньше. Все ребята звали того соседа Перехватчиком.)
Мальчик, между прочим, был прав: окунь Пантелей Осьминогович действительно был склочник и сплетник. Он собирал все неприятные новости и разносил их среди рыбьей общественности.
Рассердившись на окуня, Мальчик запрокидывал голову и смотрел на чаек. Среди них были знакомые. Иногда на бреющем полете они проносились над Мальчиком — наверно, здоровались. Но вообще-то им было некогда. Чайки деловито и суетливо добывали корм. Они охотились за рыбами-простофилями, подбирали хлебные корки, выброшенные с проходившего буксира. А еще они провожали в залив уходящие корабли. Это была их постоянная работа.
Мальчик тоже провожал корабли — сухогрузы, плывущие в Африку и на Кубу, сверкающие лайнеры с веселыми туристами и отважные траулеры, уходящие на полгода в открытый океан. Он шепотом говорил им «до свиданья». И, хотите — верьте, хотите — нет, многие корабли откликались ему коротким гудком.
Конечно, Мальчик завидовал тем, кто уходил в море. Но не очень. Он знал, что время его придет. А пока здесь, на дамбе, он впитывал в себя морской ветер и слушал музыку корабельных будней: грохот якорных цепей, разносящиеся из мегафонов команды, строгие голоса диспетчеров, озорную перекличку рыбачьих экипажей и сирены катеров. Всей душой он жил здесь, у слияния реки и моря, среди чаек и кораблей. И ничто не могло уже вырвать его из этой жизни.
Иногда Мальчик сидел на дамбе до самого вечера. Розовое солнце скатывалось за башни. Над мачтами, среди светлых тучек, разгоралась не спеша яркая капелька-звезда. В кувшинках начинали голосить лягушки. Чайки уже не суетились над водой, а летали плавно и широко: сразу было понятно, что теперь у них не работа, а гулянье.
Реже звучали металлические команды диспетчеров. На сейнерах начинали звенеть гитары.
Мальчик знал, что скоро идти домой, и оставшиеся минуты были для него особенно хороши…
Потом он шагал к дому по улице, плотно заросшей тополями. Здесь уже висели сумерки, хотя небо оставалось светлым. Встречные мальчишки-велосипедисты включали фонарики, и похоже было, что среди деревьев носятся большие жуки-светляки.
Дома ему попадало от матери. Она говорила слова, которые говорят в таких случаях все мамы:
— Где ты пропадал целый день? Ты меня сведешь в могилу!
— На реке,— отвечал Мальчик.
— С ума можно сойти! А если ты утонешь?!
— Зачем? — удивлялся Мальчик.
— Что за глупый вопрос! Люди тонут низачем.
— Я не утону,— успокаивал Мальчик.— Я же хорошо плаваю. Да я и не купаюсь почти. Просто сижу и смотрю.
— Что там смотреть целый день? Лучше бы уж ты, как все мальчишки, играл в футбол, обдирал колени, лазил по деревьям и получал синяки… Я хотя бы знала тогда, что ты не один. А ты живешь без товарищей.
Тогда папа брал ее за плечи и негромко уговаривал:
— Ну перестань. Придет время — будут товарищи. Их же не получают по рецепту, как в аптеке. Пусть он живет как хочет.
— Но у него совершенно нет друзей! — сокрушалась мама.
Однако она ошибалась.
УДИВИТЕЛЬНЫЙ ЧИП
Один раз вечером, когда Мальчик сидел на дамбе, что-то мокрое и живое шлепнулось ему на колено. Конечно, Мальчик вздрогнул. Он даже качнулся назад от испуга.
Но бояться-то было нечего.
На колене у него сидел зеленый лягушонок. Сидел и улыбался большим веселым ртом.
— Ха-ха! — отчетливо сказал лягушонок.— Ты испугался? Ты пер-ре-пугался!
Не будем говорить, что Мальчик удивился. И не будем удивляться сами. Ведь история эта почти сказочная, хотя в общем-то совершенно правдивая. Разумеется, Мальчик вначале изумленно заморгал и даже шепотом сказал: «Вот так штука», но тут же его встревожила другая мысль: как бы этот незваный гость вправду не подумал, что он боится.
— Чего это я буду перепугиваться,— возразил Мальчик и пожал плечами.— Ты же не тигр, и не змея, и не… ихтиозавр какой-нибудь:
— Конечно! — весело согласился лягушонок.— Не тигр.— И добавил с чуть заметной грустинкой: — Я просто маленькая лягушка… Между прочим, меня зовут Чип.
Он оказался размером с наперсток (если не считать длинных задних лапок), с желтовато-серым брюшком и зеленой, как свежий тополиный листок, спинкой. Выпуклые глазки блестели, словно черные стеклянные дробинки. А широкий рот был озорным, как у первоклассника, который готов смеяться даже на уроке арифметики.
— Откуда ты взялся? — спросил Мальчик.— Шлепнулся прямо как с неба. Я даже не ожидал.
Чип вытянул к воде крошечную переднюю лапку.
— Вон оттуда. Там у меня ква-рр-тира.
Голосок у него был тонкий, и слова он произносил старательно, как малыш, который недавно научился говорить букву «р». И не было в его речи лягушачьего кваканья. Лишь в слове «квартира» Чип едва заметно приквакнул, но это ведь вполне простительно.
— Я тебе не мешаю? — вдруг забеспокоился Чип и шевельнулся на колене у Мальчика.— Я немножко мок-кр-рый.
— Сиди, сиди,— торопливо сказал Мальчик.— Я же не сахарный… А где ты научился так говорить?
— П-понемножку. Я вылезал на берег и смотрел, как играют мальчики. И слушал. Я часто на них смотрел, когда мне было гр-рустно…
— А почему тебе было грустно? — осторожно спросил Мальчик.
— Н-ну… Это бывает. Я тебе потом р-расскажу… Если мы по-др-ружимся,—сказал Чип. И добавил совсем тихо: — Если ты хочешь.
— Конечно, хочу! — сказал Мальчик.
И они правда подружились. Им было хорошо вдвоем.
Они вместе купались. Они скакали наперегонки по дамбе, и надо сказать, что Мальчик не всегда оказывался впереди. Он, когда прыгал, опасался свалиться в воду, а Чип ничего не боялся и летал, как зеленая пуля.
Но особенно любили они разговаривать. Начиналось это так: Чип усаживался на колене у Мальчика и вежливо говорил:
— Можно, я задам вопр-рос?
Он задавал разные «вопр-росы». И, приоткрыв широкий рот, слушал рассказы про города, про человечью жизнь, про хоккей, про марки, про кино «Неуловимые мстители» и сложную науку арифметику.
Один раз он спросил:
— Ты очень удивился, что я говор-рящий?
— Да нет, не очень,— сказал Мальчик.— Бывают ведь говорящие птицы. Скворцы, галки, попугаи. Почему же лягушонок не может? Я удивился знаешь когда? Когда увидел, что ты умный. Попугай, например, может целую речь сказать, а все равно дурак. А ты прямо как человек.
— Пр-равда? — обрадовался Чип.
— Конечно… Наверно, в воде звери умней, чем на суше, получаются. Я читал про дельфинов, которые даже с учеными разговаривают.
Чип осторожно спросил:
— А про говорящих лягушек ты не читал?
— Ну, про лягушек только так… Про царевну-лягушку, про всяких принцев, которые сперва лягушатами были… Про лягушку-путешественницу…
Чип вздохнул, надув брюшко:
— Это мы пр-роходили… Принцы и царевны. Они потом пр-ревращались в человеков. Это хорошо, но это сказки.
— Проходили? — удивился Мальчик.— У вас есть школа?
— А как же! Надо же учиться, как себя вести. Чтобы тебя не слопала щука или не унесла чайка. А еще есть класс хорового пения, только я туда не хожу…
Он помолчал и вдруг добавил:
— А лягушка-путешественница— дур-ра.
Мальчик не спорил. Ему почему-то стало жаль Чипа.
— Зачем она разор-ралась, когда утки несли ее по воздуху? — сердито спросил Чип.— Сама виновата, что свалилась в болото. Я бы ни за что не кр-рикнул, хоть и говорящий.
Чип еще помолчал и добавил голосом первоклассника, который долго плакал и наконец успокоился:
— Ведь она могла попасть в Южные моря…
Мальчик почувствовал, как часто бьется крошечное сердечко лягушонка.
— А тебе хочется в Южные моря? — не то спросил, не то просто сказал он Чипу.
Чип снова вздохнул.
— Там Аф-р-рика,— шепотом проговорил он.— Там пр-ри-ключения. Кор-ралловые острова. И там тепло. Там не надо спать зимой. У нас все лягушки спят зимой, а я не люблю. Мне даже во сне холодно, хотя я и пр-риспосаб-ливаюсь.
— У тебя, Чип, слишком горячая, не лягушачья кровь,— задумчиво сказал Мальчик.
СЧИТАЛКА
Они сидели допоздна. Яркая звезда — та самая, что загоралась раньше других,— уже давно светила над мачтами.
Мальчик любил эту Звезду и знал ее певучее название. Он слышал где-то, что у каждого моряка должна быть своя звезда, и выбрал себе эту. Она была теплая и ясная, как маленькое солнышко.
Оказалось, что Чип тоже любит ее.
— Когда я смотрю на эту Звезду, я совсем забываю, что я лягушонок,— сказал однажды Чип.— Мне кажется, что ничего не надо бояться. Мне даже кажется, что я увижу Южные моря, если очень захочу… А потом, когда Звезды нет, я сразу вспоминаю, что я маленький смешной Чип,— закончил он и коротко вздохнул несколько раз подряд.
— Но ты совсем не смешной! — возразил Мальчик.— Ты красивый. Ловкий такой и быстрый. И ты смелый. Ну, маленький, конечно… А что здесь такого? Вот бегемот, например, большой, а какой от этого толк? Лежит в своем болоте или в реке и хрюкает, как свинья, от удовольствия. И ничего ему не хочется.
— А чего же ему хотеть? — удивился Чип.— Он и так живет в Африке, где пальмы, джунгли, львы и приключения.
— Ну какие там приключения у бегемота! Ему лишь бы брюхо набить. А пальмы для него все равно что для нас эти тополя на берегу.
— А ему… не хочется увидать эти тополя? — недоверчиво спросил Чип.— Ведь нам-то очень надо увидеть пальмы.
— Нет. Ему только хочется быть сытым. Вот и все.
— Такой большой и такой дурак,— сказал Чип с грустным недоумением.
— А ты думал, среди больших не бывает дураков?
Чип не ответил. Он опять неподвижно смотрел на
Звезду, и она отражалась в его глазах золотыми точками.
Эта Звезда была громадным огнедышащим шаром, чужим неизученным солнцем, которое висело в далекой от нашего Солнца черной пустоте. Может быть, вокруг этого ослепительного шара летали голубые и зеленые свои шарики-планеты. И, может быть, на них жили и мечтали о дальних морях свои Мальчики и лягушата. И жили бегемоты. Но это ничего не значило. Здесь, на Земле, дальняя Звезда была нужна двум друзьям и потому принадлежала им.
— Когда я сделаюсь капитаном,— сказал Мальчик,— я попрошу, чтобы мой корабль назвали так же, как эту Звезду.
Чип снова сидел неподвижно. Только смотрел уже не на Звезду, а просто так.
— Что же ты молчишь?— с легкой тревогой спросил Мальчик.— Я с тобой говорю, а ты не отвечаешь. Будто и не говорящий.
— Потому что мне грустно,— сказал Чип.— Ты станешь капитаном, и тебе хорошо. А я превращусь в обыкновенную большую лягушку.
— И ничего подобного! — решительно возразил Мальчик и так бултыхнул в воде ногами, что старый полосатый сплетник Пантелей Осьминогович, который подслушивал разговор, тут же скончался от разрыва плавательного пузыря, и всплыл кверху брюхом. Его немедленно унесла чайка.
— Ничего подобного!— повторил Мальчик.— Говорящий лягушонок не может превратиться в обыкновенную лягушку. Так не бывает! И, кроме того, я тебя не брошу. Как только я стану капитаном (или сначала даже самым младшим моряком), я возьму тебя в плавание.
Чип подскочил, как зеленая пробка, и шлепнулся животом.
— Как? — спросил он, и от удивления у него получилось: «Квак?»
— А вот так… Слушай…
Мальчик придумал это лишь сейчас, но говорил, словно все решил давно:
— Ты будешь жить в моей каюте. В таком стеклянном ящике. Там будет разная трава и вода и маленькие кочки. Это называется террариум. А когда мы приплывем в Южные Страны, я тебя отнесу на берег. И ты увидишь там все, что хочешь. Там такие громадные цветы, что в каждом ты можешь устроить целый дом. И можешь путешествовать по джунглям и зарослям, и будут у тебя такие приключения, которые здесь никому и не снились. Только смотри, чтобы тебя не слопала какая-нибудь африканская цапля… А то я приплыву, а тебя нет…
— А ты приплывешь? — обрадовался Чип.
— Конечно. Ты ведь, наверно, соскучишься когда-нибудь.
— Наверно…— сказал говорящий лягушонок Чип.
…Мальчик понимал, что давно пора домой.
— Пойду,— сказал он наконец.— Наверно, будет нахлобучка.
— Выдер-рут? — с беспокойством спросил Чип.
— Ну, что ты! Просто будут говорить всякие скучные слова.
Лягушонок посмотрел на небо.