Они с Чипом изучили здесь каждый уголок. Чип прыгал по судну и прятался, а Мальчик искал. Это 0ыла отличная игра. Чип любил скакать по сухой теплой палубе, Мальчику нравилось забираться во все закоулки. Только подниматься по вантам на высокие марсовые площадки Мартыныч не разрешал.
Иногда Мальчик вставал на спардеке — верхней палубе посреди баркентины — и поднимал голову. Шелестел в канатах южный ветер. Мачты уходили в синеву. И все вокруг было — как музыка.
Потом звал Мальчика Мартыныч. Они сидели в боцманской каютке, пили коричневый чай с батоном и говорили о морской жизни. О плаваньях в Ла-Манше, когда туман дрожит от сотен корабельных сирен. О том, как отходить от пирса под гротом и стакселем в навальный ветер. О знойных штилях у экватора. Старик учил Мальчика вязать морские узлы и заплетать на концах пеньковых тросов тугие шарики — кнопы.
— Мартыныч, а вы были капитаном? — спросил Мальчик.
— Не был… Не пришлось научиться. Парусные баркасы водил вдоль побережья, но это не совсем капитанская наука. Был я, Мальчик, парусным мастером. Боцманом. Корабельным плотником. А когда начинал плавать, был вторым помощником на шхуне «Сирена».
— Помощником капитана?!
Мартыныч засмеялся:
— Помощником кока, Мальчик. Мыл кастрюли, чистил картошку. Это ведь тоже надо. Моряк— не обязательно капитан. Моряк — это кто не может без моря… Ну, ты, я думаю, будешь капитаном.
— А кто будет капитан баркентины, когда ее починят?
Мартыныч поставил кружку и вздохнул:
— Да уж никто. Она свое отходила.
— Как? Совсем?!
— Совсем! С виду она хороша, а внутри все расшаталось.
Это было так неожиданно и грустно. Даже Чип, который сидел у сахарницы, растерянно приоткрыл рот.
— Но тогда зачем?..— растерянно сказал Мальчик.— Почему же ее хотят ремонтировать?
— А вот почему. Решили ее пристроить для другого дела. Поставят ее у набережной и откроют плавучий ресторан. Говорят, много народу будет ходить, потому что интересно.
Мальчик вскочил, и сахарница опрокинулась, чуть не придавив Чипа.
— Но это же… Так же нельзя! Ведь она же — корабль! А не ресторан.
Мартыныч покачал головой.
— Я знаю. Я говорил, что это не будет хорошо. Корабли должны умирать как корабли. Они это заслужили.
— Вас не послушали?
— Что же делать…— сказал Мартыныч.
Ночью был ветер, и Мальчику приснилось, что баркентина скрипит и жалуется. Она говорила двум сейнерам, которые пришвартовались по соседству:
— Лучше бы я разбилась о камни в том году, когда шторм прижимал меня к норвежскому берегу. Честное слово. Или сгорела бы вместе с танкером «Осака-мару» у Борнхольма. Он ведь был рядом, когда начался пожар. Это все-таки лучше, чем служить танцплощадкой и местом для выпивки. Страшно подумать, что на палубу станут капать соусом и все, кто захочет, будут хвататься за штурвал липкими от шашлыков руками… Если уж я ни на что не гожусь, разобрали бы по-честному на дрова.
— Зачем же на дрова?— прошептал Мальчик.— Разве нельзя, чтобы ты стояла как стоишь? Те, кто хочет, кто любит парусники, приходили бы к тебе и смотрели бы на мачты, на штурвал, на компас. Ребята играли бы в моряков, а Мартыныч рассказывал бы про дальние плавания…
Но баркентина не слышала. Она скрипела и тихо жаловалась, а сейнера вежливо кивали короткими мачтами. Им не грозила такая судьба, их ждала Атлантика.
В просветах летучих и темных облаков разгоралась Звезда. Она тоже слышала баркентину, но, видимо, не знала, как помочь.
…Мальчик продолжал ходить на баркентину. Теперь он не только любил ее, но и жалел, как больного друга. Она казалась живой, и однажды Мальчик признался в этом Мартынычу.
— Ну да,— согласился Мартыныч.— Так бывает. Для хорошего моряка корабль всегда живой.
— Но ведь я еще не моряк.
Мартыныч улыбнулся и промолчал.
Мальчик спросил:
— Говорят, парусников на свете все меньше и меньше остается. Говорят, их скоро совсем не будет. Правда?
Мартыныч умел объяснять коротко.
— Неправда. Когда появились машины, глупые люди говорили, что на свете не останется лошадей. Разве это так? Паруса будут всегда, пока есть на свете три вещи.
— Какие?
— Ты и сам знаешь. Очень просто. Во-первых, море…
— Во-вторых, ветер! А в-третьих?
Мартыныч затянулся сигаретой и серьезно сказал:
— Люди, Мальчик. Такие, как ты.
Однажды они беседовали, сидя на палубе у брашпиля, и тут появился Рудик. Хмуро глянул на Мальчика.
— Слушай, дед, что он все время здесь отирается? Сам знаешь, посторонним на судне делать нечего.
— Какой же он посторонний,— сказал Мартыныч,
— А кто он? Родственник твой, что ли?
— Может быть, родственник. Скажем, внук.
— Ты же говорил, что у тебя никого нет.
Мартыныч усмехнулся:
— С внуками, Рудольф Петрович, всегда так: сначала нет, а потом есть.
Рудик махнул рукой и ушел. На причале его опять ждала девушка.
Мальчик осторожно спросил:
— Мартыныч… А у вас, правда, никого?
— Да. Так вот вышло. На берегу жизнь не получилась. Только и знал я корабли. Это не очень хорошо. Надо, чтобы кто-то ждал на берегу.
«Теперь я буду ждать вас»,— хотел сказать Мальчик, но постеснялся. И спросил:
— А когда баркентина… когда ее не будет, вы на какой парусник пойдете, Мартыныч?
— Ни на какой,— просто сказал старик.— Мы с ней кончаем вместе. Пора на пенсию.
— Совсем?
— Совсем. Когда-то надо кончать совсем. Поеду в деревню, где родился. Буду рыбу ловить и сети чинить рыбакам.
— Но ведь там, в деревне… У вас же там нет никого.
— Все равно. Берег там мой.
ЗЕРКАЛЬЦЕ
— Какой ты кр-ра-сивый,— сказал Чип, когда Мальчик появился на дамбе. И даже приквакнул от удивления.
Мальчик был в бело-голубом костюмчике, который делал его похожим не то на юнгу со сказочного брига «Семь ветров», не то на маленького воздушного гимнаста из цирка.
— Ты просто пр-ре-красно выглядишь,— продолжал Чип, и в голосе его проскальзывала легкая зависть.
Но мальчик с досадой сказал:
— Что тут прекрасного… У взрослых смешная привычка: если у человека день рожденья, значит, надо его наряжать, будто куклу. Разве это правильно? В день рожденья должно быть весело, а тут ходишь и только смотришь, чтоб не запачкаться, не зацепиться, не порвать… Ну, я не спорил, конечно, чтоб настроение не портить родителям. Все же они для меня старались. И все равно взрослых не перевоспитаешь…
Но тут Мальчик подумал, что долго ведет разговор о себе, а для Чипа не сказал еще хорошего слова. Осторожно, чтобы не коснуться мокрых свай, он сел на корточки перед лягушонком.
— А как твои дела, Чип? Хорошо?
— Хор-рошо. А что такое день рожденья?
— Ну… Это такой праздник. У каждого человека. Ну, не обязательно у человека, а хоть у кого. В какой день кто родился, тогда и праздник у него… Вот ты, Чип, когда вылупился из икринки?
— Я не помню,— растерянно сказал Чип.
Мальчику стало неловко. Ведь он знал, что Чип давно живет один, а родители у него неизвестно куда подевались. Кто же скажет Чипу, когда он появился на свет?
— Это ведь неважно,— бодро сказал Мальчик, чтобы исправить ошибку.— Каждый имеет право выбрать себе день рожденья, какой хочет… Вот ты выбери себе день, и тебя будут поздравлять и дарить подарки…
— Кто? — удивился Чип.
— Ну… я буду…
— А если день рожденья, обязательно дарят по-дар-рки?
— Кажется, обязательно… Папа мне подарил толстый «Морской словарь», а мама электрическую железную дорогу. Вот с такими вагончиками. Хочешь, покатаю?
Чип немного помолчал, хитро блестя глазками. И спросил:
— У тебя есть удочка?
— Нет. Зачем? Я не люблю ловить рыбу.
— Ну, тогда просто нитка. Или веревочка. И кр-рю-чок.
— А зачем?
— Ну, надо,— сказал Чип настойчиво и даже чуть капризно.
Мальчик выбрался на берег, отыскал кусочек медной проволоки и согнул крючок. Потом подобрал на причале обрывок пенькового троса. Трос он расплел, а прядки связал между собой. С такой вот «удочкой» Мальчик и вернулся к Чипу.
Чип лапками ухватил крючок и скакнул в воду.
Его не было минут пять. Мальчик так забеспокоился, что почти забыл про свой «именинный» костюм и хотел уже лечь животом на сваи, заглянуть в глубину: «Чип, где ты?»
Но смеющийся Чип ловко вылетел из воды и крикнул:
— Тащи!
Мальчик потянул «удочку».
Что-то серебристое моталось на крючке. Но не рыбка. Мальчик взял добычу на ладонь. Это было зеркальце.
Квадратное зеркальце, чуть поменьше карманного, аккуратненькое такое и довольно тяжелое. Оно было в металлической рамке с двумя винтами. У винтов были большие медные головки. За одну из них Чип и прицепил крючок.
И теперь он важно объяснил:
— Это от меня под-дар-рок.
Мальчик опять сел на корточки.
— Спасибо, Чип,— сказал он, стараясь догадаться, что же это за штука.
Чип ловко и привычно прыгнул ему на колено.
— Ты не думай, что это зеркальце пр-ростое…
И рассказал вот что.
В начале этого лета к дамбе, прямо вот здесь, пришвартовался рыбацкий траулер «Сан-Риоль». Однажды вечером на палубу поднялся человек, который назывался «штур-рман». Он подошел к борту и стал вертеть в руках сложную штуку. Qh то заглядывал в черную трубку, то поворачивал какие-то винты. Чип тогда еще только учился говорить и поэтому запоминал все незнакомые слова особенно старательно. Он запомнил, что сложная штука называется «секстан». Через него моряки зачем-то смотрят на звезды.
«Штур-рман» был недоволен. Он громко разговаривал сам с собой и утверждал, что эта капризная штука называется не «секстан», а «утиль». Но Чипу казалось почему-то, что это неправда.
Потом штурман стал вертеть секстад, уже не заглядывая в трубку. И вдруг с борта полетело и ушло под воду зеркальце. Штурман громко охнул. Поднялся переполох, сбежались моряки. Шум был большой, а слова такие, что Чип не мог ни понять, ни запомнить. Два человека сняли штаны и рубахи и стали нырять, но зеркальца не нашли. Оно попало в щель между сваями.
Чип не решился сказать людям, где зеркальце. Он разговаривал тогда неважно и очень стеснялся. Через день траулер ушел, и Чип остался владельцем сокровища.
Конечно, это было для Чипа сокровище. Ведь он уже тогда мечтал о путешествиях. Он знал, что рыбацкие суда плавают по всем океанам и, значит, в зеркальце секстана отражалась масса приключений, дальних берегов и незнакомых звезд. В том числе и знаменитый Южный Крест.
Иногда Чип садился перед щелью, где застряло зеркальце, и шепотом просил: «Расскажи». И казалось, что оно рассказывает. О пронзительно-синих глубинах дальних морей, где спят жемчужные раковины и затонувшие корабли, об удивительных рыбах, похожих на птиц, и громадных морских черепахах, о берегах, где шелестят пальмы и греются на солнце львы. Наверно, это просто казалось. Но Чипу было хорошо.
А сейчас он подарил зеркальце Мальчику. Надо же было что-то подарить! А кроме зеркальца, у Чипа ничего не было.
— Милый мой, дорогой, хороший Чип,— шепотом сказал Мальчик.— Это самый-самый чудесный подарок…
Сами понимаете, Мальчик тут же заглянул в зеркальце. Оно и вправду было не простым. Будто свет далеких звезд покрыл его невидимой волшебной пленкой. Небо отражалось в нем удивительно чистой и звонкой синевой, желтые кувшинки сверкали, как брызги салюта, а солнце сияло в два раза сильнее, хотя, казалось бы, ярче было некуда,
А когда Мальчик увидел в зеркальце баркентину, ему лочудилось на секунду, что с реев фок-мачты падают, распускаясь, и наливаются ветром легкие снежные паруса.
Только на секунду. Но секунда мелькнула, а радость не прошла. И Мальчик весело сказал:
— Чип, бежим к Мартынычу! Что нам здесь сидеть. Прыгай сюда!— И он оттянул нагрудный кармашек.
— Я же мок-р-рый,— засомневался Чип.— А карман новый.
— Ну что за чепуха! Прыгай.
Чип катапультировал с колена вверх, перевернулся и головой вперед нырнул в карман — голубой, с белыми полосками и серебристым вышитым якорем. В другой такой же карман Мальчик положил зеркальце. Потом он спросил у Чипа:
— Ну как?
— Здесь уд-дивительно, пр-риятно,— сказал из кармашка Чип.
— У него сегодня день рожденья!— сообщил Чип Мартынычу, едва Мальчик поднялся на палубу.
— Ну?— удивился Мартыныч.— Вот я и смотрю, что Мальчик похож на именинника. Прямо капитан. Столько якорей и полосок, что хоть сейчас на вахту.
— Да ну, Мартыныч, не смейтесь,— сказал Мальчик.
— Я только чуть-чуть смеюсь. А насчет вахты — правда. Я хочу купить сигарет. Можешь здесь побыть, пока я схожу в магазин?
— Конечно! А что надо делать?
— Ничего. Играй. Если кто-нибудь спросит, скажи, что я сейчас приду.
Мартыныч хитрил. В каюте у него лежала почти полная пачка сигарет «Рига». А пошел он, чтобы купить какой-нибудь подарок Мальчику…
Баркентина, как всегда, блестела удивительно чистым деревом и желтым лаком. Здесь можно было не бояться испачкаться, хоть катайся кубарем по всем палубам и трапам.
— Играем в пр-ряталки!— крикнул Чип и длинными прыжками помчался вдоль палубы. Играть с ним было непросто. Он забирался в такие щели, что и с фонарем не разыщешь.
Но сейчас Мальчик заметил, куда ускакал Чип. Лягушонок спрятался за стойку трапа, ведущего на спардек.
Мальчик подбежал, встал на колени и заглянул под нижнюю ступеньку.
— Вот ты где! Вылезай!
— Это неспр-раведливо! — завозмущался Чип.— Ты не сосчитал до пяти и ср-разу бр-росился!
— Нет, справедливо! Если я буду считать, ты ускачешь за тридевять земель!
— Нет, не за тр-ридевять…— Чип мелко и часто задышал. Это означало, что он обиделся.
И в этот миг Мальчик заметил краешком глаза чью-то тень. Она упала рядом с ним на солнечную палубу. Кто-то стоял над Мальчиком, и это был не Мартыныч: старик не мог подойти так бесшумно.
— Чип, в карман,— скомандовал Мальчик тихо, но так строго, что лягушонок в тот же миг прыгнул из укрытия в отвисший карман рубашки.
Лишь тогда мальчик оглянулся. И увидел Рудика.
— Где старик? — хмуро поинтересовался Рудик.
— Пошел за сигаретами.
— Он что, спятил? Оставил судно без присмотра!
— Мартыныч меня попросил здесь побыть,— заступился Мальчик.— Он же только на пять минут…
— Что старый, что малый— ума одинаково,— совсем разозлился Рудик.— Ну ладно, мы поговорим с ним.
Мальчик обиделся. Сильно. Не за себя, конечно, а за Мартыныча. Он сел на ступеньку трапа и снизу вверх бесстрашно посмотрел на Рудика.
— Между прочим,— отчетливо сказал он,— сейчас не Мартыныча вахта. Так что неизвестно еще, кто спятил.
Рудик поморгал растерянно, пожевал губами и наконец спросил:
— Слушай, а ты не думаешь, что за такие слова я могу треснуть тебя по шее?
— Можешь. Это ведь безопасно. Я сдачи дать не сумею.
Рудик отступил на шаг и взглянул на неожиданного спорщика с интересом.
— Слушай, а почему ты, между прочим, говоришь мне «ты»?
— А как надо? «Вы»? — язвительно спросил Мальчик.
— А почему бы и нет? Я, кажется, старше тебя.
— Мартыныч тебя тоже старше, а ты с ним как разговариваешь?
— Ну, вот что. Выметайся на берег и больше не суйся на судно.
Мальчик встал. Не обернувшись даже, он легко прыгнул вверх, на две ступеньки трапа, и взбежал на спардек.
Оттуда, с высоты двух метров, он совсем уже безбоязненно ответил:
— Зря распоряжаешься. Я не к тебе прихожу, а к Мартынычу.
— Больше не будешь приходить,— сказал Рудик, измеряя взглядом высоту трапа.
— Буду!— весело и отчаянно сказал Мальчик.
— Не будешь,— сказал Рудик.— Все равно завтра это корыто в док уволокут.
— Завтра? — спросил Мальчик растерянно.— Уже? Он знал, что это будет, но не верил, что так скоро. Значит, опустеет причал.